У старика было множество задумок.

Не последней из которых были имена его сыновей.

Рейн и Кэш.

Власть и Деньги. (Прим. «reign» также имеет значение «господство, царствовать, править»; «cash» – «деньги, наличные»)

Единственное, что было важно для него в жизни.

Если бы мама дала жизнь ещё одному из нас, прежде чем умерла, он, наверное, назвал бы его каким-то дерьмом вроде Лоялти или Комрэд (Прим. «Loyalty» – преданность; «Comrade» – соратник).

Власть. Деньги. Братство.

– Ты трахнул её? – спрашивает Кэш, вырывая меня из моих воспоминаний.

– Нет.

Но у Кэша был зоркий глаз. И он был единственным человеком, кто хорошо знал меня.

– Полнейшая херня.

– Я поцеловал её. Это всё.

И не совсем правильно описывать это именно так.

Потому что её поцелуй был подобен солнцу. Это было, как почувствовать тёплые лучи на коже после того, как ты провёл всю свою жизнь в подземелье.

Звучит отстойно, но это, блядь, было именно так.

Сучка забралась мне под кожу, и я осознаю это. Так же, как и Кэш. И это проблема.

– Тогда, какого хрена, мать твою, ты одержим тем, чтобы начать грёбанную войну, мужик? – спрашивает он, хватая меня за руку и увлекая меня по коридору между спален, мимо двух целующихся шлюх, в мою спальню.

Именно в свою комнату я приводил своих шлюх. Огромная кровать королевских размеров, чёрные простыни, тёмно-серые стены. Шкаф со сменной одеждой. Телевизор. Боковая ванная комната. Ничего особенного. Всё оптимально. Почти стерильно. Потому что это не дом. Это комната для траха. Это то место, где я приземляюсь, когда устал, и сил нет возвращаться домой.

Кэш захлопывает дверь, прислоняясь к ней спиной, и скрещивает руки на груди.

– Я не собираюсь затевать войну. Это касается только меня, – я делаю паузу, от злости качая головой в стороны. – Она рассказала мне свою историю, чувак, – говорю я ему, садясь на край кровати. – Всего лишь маленькую часть. Она ревела, пока рассказывала это мне. Они мучили её чертовски сильно. Били до тех пор, пока она не могла уже стоять на ногах. Морили голодом. Угрожали изнасиловать её.

– Это Ви. Во всём этом дерьме нет ничего нового, – говорит Кэш, пожимая плечами. Иногда, очень редко, Кэш может быть самым отмороженным мудаком из всех, что я встречал. Это был один из таких случаев. Брат, которого все знали – обаятельный, забавный, непринуждённый, бабник – отошёл в сторону. Теперь это был Кэш – преступник. И он был отморозком.

– Её отец – импортёр, – говорю я, бросая бомбу.

Всё, чего я удостаиваюсь, это поднятая бровь.

– Он пытался запугать её отца, чтобы тот дал ему доступ к своим контейнерам, – догадывается он.

– Да.

– Чтобы переправлять девочек.

– Да.

Кэш прикусывает щёку изнутри, это его привычка, когда он думает о чём-то, это выдаёт его в покере. Его взгляд обращается ко мне, когда он начинает говорить, его голос низкий и бесстрастный.

– Ты уверен, что хочешь сделать это? Подумай очень хорошо. Ви торгует людьми ещё с тех времён, когда отец здесь всем заведовал. Тебе это известно. Мне тоже. Отец, конечно же, знал об этом. Это, блядь, не новая информация. Пойти против него, имея за плечами клуб, это будет большим риском. Охотиться за ним в одиночку – это, мать твою, просто самоубийство.

Я знаю, что прошу его одобрения. И я знаю, почему он должен беспокоиться. Поэтому он и является вице-президентом. Не из-за кровных уз. Потому что он был единственным, кто был достаточно силён, чтобы противостоять мне, когда он считал это необходимым. А потом, чёрт возьми, отступить и делать свою работу, когда я даю ему своё «добро», не взирая ни на какие личные взаимоотношения.

При этом он всегда остаётся моим братом. И он думает, что я безрассудный. И он не собирается так легко сдаваться.

Нет так легко нести бремя власти на своих плечах. Я не настолько глупый или легкомысленный, чтобы верить в то, что я всегда прав. Я лажал. Я принимал неправильные решения. Но, в конце концов, эти решения были моими. И я принимал их. И имел дело с последствиями. Никто не знает, какой тяжестью это висит на мне.

Поэтому, я не могу просить, чтобы они следовали за мной в моей личной вендетте.

Я стискиваю зубы, когда смотрю на него.

– Она. Мать твою. Кричит.

Глаза Кэша вспыхивают, он кивает, проводя рукой по бритой стороне своей головы.

– Значит, он должен заплатить.

– Он обязан заплатить.

– Когда ты расскажешь парням?

– Я не буду этого делать. Они не должны знать.

– Рейн...

Я знаю этот тон. Этот «ты ведёшь себя, как идиот» голос.

– Они не должны знать. Если они узнают, то захотят влезть во всё это, а я не вовлеку их в ещё одну войну. Новички могут не знать, но последняя война стоила нам слишком дорого. Мужик, она стоила нам отца.

Кэш, склонившись, кивает головой.

– А теперь ты просишь меня позволить тебе двигаться вперёд и найти свою смерть. Подумай о клубе, мужик.

– Если умираю я, у клуба есть ты. Разговор окончен. Но я не собираюсь умирать, поэтому перестань об этом волноваться, как баба.

Он кивает и открывает рот, желая сказать что-то ещё, прежде чем замолчать.

– Тогда какого хрена мы с тобой тут болтаем, как сучки? – спрашивает он, одаривая меня одной из своих ленивых улыбок. – Внизу есть виски и киски, и я собираюсь попробовать и то, и другое, – говорит он, резко открывая дверь. – Чувак, ты когда-нибудь слизывал виски прямо с киски? – буднично спрашивает он, идя по коридору. – Это, блядь, просто рай.

Кэш вернулся.

И ничего не может встать между ним, его выпивкой или его шлюхами. Поэтому я отпускаю его, прислонившись к бару, перекатывая свой виски в бокале.

– Эй, президент, – говорит Вольф, вставая напротив меня. Вольф был огромным мужчиной. Моего роста, но очень крепкий. Он столкнулся с кирпичной стеной, и стена сместилась. Он был на пару лет старше меня, его каштановые волосы были подстрижены просто ужасно, но его большая борода была тщательно ухоженной. Его медовые глаза поймали и удерживали мой взгляд.

– В чём дело?

– Пока ничего.

– Что-то слышал?