Господи, блядь, Иисусе.

А мой отец... я, чёрт побери, не знала, что происходило с моим отцом. Но что-то происходило.

Моя жизнь разрушалась прямо у меня под ногами.

Я откинула голову на спинку кровати, чтобы не пролить слезы, в то время, пока мой разум уносился куда-то прочь. К лагерю. К тем дням, которые последовали после того, как Рейн привез меня туда.

***

Я прижималась к боку Рейна, его рука лежала на моём бедре, моя голова у него на груди. – Расскажи мне о своем прошлом, – сказала я, мой голос был тихим, удовлетворённым после оргазма.

– Ты не захочешь знать о моём прошлом, детка, – сказал он, его тон был будничным, его пальцы обрисовывали круги на моём бедре.

Я повернула голову, чтобы посмотреть на него. Его подбородок наклонился, и он заглянул в мои глаза. – Расскажи мне, – попробовала я снова.

Он закатил глаза, выпуская воздух из груди. – Что ты хочешь знать?

– Всё, – решила я. Потому что я на самом деле хотела всё знать. Важное, мелочи. Всё, что сделало Рейна тем, кем он был.

Он покачал головой, его рука прижала мою голову к его груди снова. – Нечего рассказывать, детка. Ты видишь то, что есть. Я здесь президент. Это выпивка, сучки и братство. Ты не глупая. Я уверен, что ты сложила два и два и поняла, чем я занимаюсь.

– Ты продаешь пушки, – вставила я.

– Да, я продаю оружие. Поэтому, я сталкиваюсь с множеством подозрительных типов. Я проламываю черепа, когда это нужно. Что случается намного чаще, чем ты думаешь. Но это так, детка. Это моя жизнь.

Я не сдалась так легко. – Каким было твое детство?

Он издал короткий, странный смешок. – Серьезно?

– Да, серьезно, – сказала я, подражая его усмешке.

– Это слишком. Отец был презом. Мы росли в лагере. Я, Кэш, Вольф и парочка других парней.

– Каким ты был?

– Маленьким говнюком, – честно ответил он. – Дрался без всякой причины с детьми снаружи. Заработав скверную репутацию к тому времени, как оказался в средней школе.

– Вы с Кэшем были близки? – спросила я. Потому что, будучи взрослыми, они были близки. Ближе, чем большинство братьев.

– Не всегда. Он всегда таскался за мной. Был занозой в заднице. Отпускал шуточки, которые я не считал смешными. Пытался быть частью моей компании.

– Что изменилось?

– Умерла мама, – сказал он, он пожал плечами под моей головой.

– Сколько тебе было лет?

– Мне было двенадцать, а Кэшу было десять.

– Прости, – сказала я, я сама была без матери, понимая эту острую боль. Но моя мама ушла уже так давно, что я даже не скучала по ней. У него было двенадцать лет на то, чтобы его любили.

– Она была слишком мягкой для отцовской жизни. Всегда беспокойная. Всегда относилась ко всему так болезненно. Она не могла справляться со стрессом. И в один день, она заболела и уже больше не поправлялась. Кэш был не в себе. Отец потерял голову...

– Потерял голову? – подталкивала я его.

– Он, должно быть, усложнял её жизнь тем, как много значил для него клуб, как тяжело он работал, как часто приходил домой в крови и с синяками. Но он любил нашу маму. И он не справился с её утратой. Он постоянно пил. Дрался. Отправлялся во все пробеги, в которые только мог.

– Где были вы с Кэшем? – спросила я, проводя по его руке.

– Здесь. Несколько парней постоянно были здесь, чтобы убедиться, что мы накормлены, пошли в школу и всё остальное дерьмо. Особенно Вин.

– Это так печально, – сказала я, я водила пальцами по его руке.

Его рука двинулась, к моему удивлению, он взял меня за руку и переплел наши пальцы. – Не сожалей из-за меня, детка. Это было не так уж и плохо. Я вышел сухим из такого дерьма, которого не было ни у одного ребенка моего возраста.

– А Кэш?

Он снова пожал плечами. – Я заботился о нем.

Конечно, он заботился, потому что под оболочкой здоровяка, плохиша и байкера был скрыт достойный человек. Кто-то, кто не жил только ради сплошного порока, как это казалось со стороны. Он был тем, кто вырастил своего раздражающего младшего брата. Он был тем, кто спас меня. Он был тем, кто отказался вовлекать своих людей в мои проблемы.

Он мог быть плохим.

Но в то же время он был хорошим человеком.

– Ещё какую-нибудь херню, прежде чем ты решишь поспать? – спросил он, но его слова смягчила рука, сжимавшая мою.

– Какой твой любимый цвет?

Его тело задрожало подо мной от тихого смеха. – Чёрный, детка.

– Чёрный это не цвет. Это отсутствие цвета, – возразила я.

– Не будь такой всезнайкой, – усмехнулся он, поднявшись и игриво дергая меня за волосы.

После этого мы замолчали. Я сделала вдох, втягивая в себя его запах, прижимаясь к нему ближе, перекинув ногу через его тело, признавая свою потребность быть к нему как можно ближе.

– Что насчёт тебя? – позже спросил он. Так поздно, что я подумала, что он уже заснул, от неожиданности я дернулась и взвизгнула, ударяя его головой под подбородок, вызвав его ворчание.

– Что насчёт меня? – спросила я, потянувшись, чтобы потрогать свою голову.

– Каким было твое детство? – спросил он, шокировав меня. Он, на самом деле, хотел узнать о моём прошлом?

– Ох, хм... – рассказ о моём прошлом прозвучал бы просто глупо по сравнению с его. Его детство было грубым, печальным и интересным. Мое было, ну, не таким...

– Говори, – приказал он, и я почувствовала, как фыркнула на этот его командирский тон.

Но всё равно ответила.

– Были только я и мой папа. Он был хорошим. Всегда поддерживающий. Всегда рядом, чтобы помочь мне, если был мне нужен. Очень строгий по поводу моих оценок, моих друзей, а потом с теми... с кем я встречалась. Он как бы... заставил меня войти в семейный бизнес, что возмущало меня. Но, опять же, я никогда ничего не говорила о том, что мне нравится, а что нет, поэтому он не мог знать.

– Что произошло с твоей матерью? – спросил он, его рука потянулась к моим волосам, медленно скользя сквозь них и посылая мурашки по моему телу.

– Я, на самом деле, не знаю, – призналась я, мои слова были грустными и немного нервными. Тема моей матери не была веселой для меня. Она меня обижала. – Мой отец по-настоящему не говорил об этом. Он просто сказал, что она была эгоистичной, не хотела делить свою жизнь с нами и то, что это плохо говорит только о ней, а не обо мне.