— Ну, а как с ответами на мои вопросы? — прошептал я.

— Зачем сейчас об этом? Можно подумать, ты собираешься устроить судьбу Грации. Твоя истина никому не нужна. Ты и сам расстроишься, когда узнаешь ее. А может быть, ты влюблен в эту стерву?

— Тебе этого не понять, — начал я. — Меня позвал друг, он нуждался в помощи. Мой друг, с которым мы бок о бок вышли из ада Корейской войны. А вы его пришили.

— Ты не должен говорить так…

— А как я должен говорить? Ну как? Может, ты знаешь имя убийцы? Тогда назови его.

Этот диалог мы вели, тесно прижавшись друг к другу. Я чувствовал тепло Лизиного тела, оно уже начало волновать меня. Кровь ударила мне в голову, сделалось жарко, И все же я чувствовал, что Лиза старается развернуть меня так, чтобы я встал к окну спиной. Она еще крепче обняла меня и впилась в губы липким поцелуем.

Я сжал ее в объятиях, слегка приподнял и неожиданно резко повернул к окну. Ее ноги еще не коснулись пола, а тело как-то странно обвисло у меня в руках. Глаза закатились. Неужели она потеряла сознание? — мелькнуло у меня в мозгу. Но даже если она действительно без чувств, то уж не от страсти.

Прижав к себе Лизу, я ждал, когда она придет в себя, но ее тело сделалось таким тяжелым, что мне пришлось опустить его на пол. И тут я почувствовал, как на руки мне течет что-то теплое. Кровь! Внимательно посмотрев на Лизу, я заметил, как из-под волос у нее стекает струйка крови, а чуть выше шеи зияет круглое отверстие…

Через мгновение я стоял у окна, сжимая пистолет, и успел заметить, как через сад от дома убегает высокий мужчина с гривой светлых волос.

— Герман, стой, или я стреляю!

Но убегающий мчался, как рассвирепевший кабан, не разбирая дороги. Еще несколько прыжков, и он доберется до высоких кустов роз, за которыми сможет укрыться. Я выстрелил в потолок, одним махом перескочил через подоконник и бросился в погоню.

После моего выстрела беглец остановился как вкопанный.

Подбегая, я крикнул:

— Не оборачивайся!

Метрах в пяти от него я остановился, чтобы перевести дух. Он тоже стоял, тяжело опустив руки. После недолгого молчания, он спросил:

— Ну что, ублюдок, добился своего?

Я сделал два шага и ударил его ботинком в копчик. Удар не смертельный, но очень болезненный. Он завертелся волчком, а потом повалился на землю, осыпая меня проклятиями.

— Это всего лишь для того, чтобы ты был повежливей с незнакомыми людьми. Может, с этой гривой ты кажешься себе львом? Да твоими патлами только тюремные параши чистить! За что ты убил Лизу? Ведь она собиралась заговорить!

— Это не я ее…

Но не успел он договорить, как я носком правой ноги ударил его в бок. Хрустнули сломанные ребра, Герман покатился по земле.

— Не ты? А зачем же убегал в таком случае? Задыхаясь, с лицом, искаженным болью, он сказал:

— Я только слышал, как вы разговаривали, а потом увидел кровь у нее на спине и понял, что она мертва. Тогда я совсем потерял голову и бросился бежать.

— Ты думаешь, что полиция поверит в этот бред?

— Но это правда, клянусь!

Я снова ударил Германа по ребрам. На этот раз он от боли потерял сознание. Я подошел ближе и стал рассматривать его физиономию. Теперь мне сделалось понятно, почему он нравился Лизе. Герман открыл глаза, поразившие меня голубизной, сквозь яркие полные губы блестел жемчуг зубов. Профиль у него был как на медали за взятие Пхеньяна. Заметив, что он пришел в себя, я продолжил допрос.

— Если не ты, то кто?

Герман задрожал. Я видел, как он кусает губы, борясь с искушением говорить.

— Даю тебе пять секунд…

Но я не оценил возможностей моего противника. Молнией метнувшись над землей, он из лежачего положения ударил меня по бедру, к счастью, с наружной стороны, иначе я не имел бы счастья рассказывать всю эту историю. Удар был неожиданным и таким сильным, что меня буквально швырнуло на землю. Через мгновение я уже стоял на коленях с пистолетом в руке, но Герман вторым ударом, как молотом, вышиб у меня не только пистолет, но и возможность всякого сопротивления. От его третьего удара в грудь с лета я бездыханно распростерся на земле и приготовился к худшему.

С лицом, перекошенным ненавистью, Герман подскочил ко мне, одной рукой схватил за лацканы пиджака, другой за пояс и поднял меня, как ребенка. В его глазах я увидел свою смерть. — Ты думал, со мной так легко справиться? — процедил он. — Сейчас я послушаю, как хрустнет твой позвоночник.

Я знал этот трюк. Стоило ему резко опустить меня, одновременно подняв навстречу колено, как я сделался бы неподвижным инвалидом на всю оставшуюся жизнь. Провести остаток жизни со сломанным позвоночником! Нет, лучше смерть! Я чувствовал, как напряглись его мышцы. Неужели все? Конечно, все!

Но ведь во мне больше ста килограммов, неужели я дам разорвать себя пополам, как лягушку? Не раздумывая, я вцепился рукой в щеку Германа. Он отпрянул. Этого-то я и ждал! Мой большой палец мгновенно очутился у него во рту, за щекой. Теперь Герман резко рванул голову вправо, а я дернул его за щеку влево и вниз и тут же увидел зловещий оскал разорванной почти до уха щеки с жутким рядом на редкость красивых зубов. А еще мгновение спустя мы оба были залиты потоком хлынувшей из раны крови.

Обезумев от боли, Герман отпустил меня, и я, не теряя времени, ударил его в глаза растопыренной ладонью. Мой палец вошел во что-то мягкое, и я почувствовал, как по руке потекла густая жидкость, смешанная с кровью.

Мой противник, как подкошенный, рухнул на землю, увлекая меня. Падая, он накрыл меня своим гигантским телом, и я с трудом смог выбраться из-под него.

— Каждый раз, когда мы встречаемся с вами в этом доме, — сказал лейтенант Мэрфи, — здесь обязательно появляется труп.

— Но в любом случае вы не можете объявить меня убийцей! К тому же, находя трупы, я ставлю в известность полицию.

— Что верно, то верно. Но вы становитесь удивительно однообразны, — саркастически заметил лейтенант. — Вы никогда не знаете имени убийцы, а зачастую, и жертвы. Могу поклясться, что и сейчас вы не знаете, кто убил Лизу Гордон.

Вообще должен заметить, что все окружение вашего покойного друга в высшей степени подозрительно. Разве не так?

— По-вашему, Джордж Калливуд был головорезом? спросил я, с трудом сдерживаясь, потому что, как бы там ни было, лейтенант Мэрфи все-таки был полицейским офицером, а стало быть — представителем власти.

— Нет, я не думаю, что Джордж Калливуд был, как вы говорите, головорезом, однако, у меня есть основания подозревать его в контрабанде наркотиков.

Я вытаращил на лейтенанта глаза, не зная, что и ответить, хотя в глубине души я тоже допускал такую возможность.

— А на чем основываются ваши подозрения? — язвительно усмехнулся я, стараясь вытянуть из Мэрфи как можно больше информации.

Сделав вид, что не замечает моего тона, лейтенант серьезно произнес:

— После смерти вашего друга, в тот момент, когда его жена была в Нью-Йорке, мы, как и полагается в подобных случаях, произвели здесь обыск. Результаты были самые неожиданные. Кроме нескольких килограммов героина, мы нашли и другие наркотики.

— Но зачем ему понадобилось заниматься этим сомнительным промыслом, если он и так был чертовски богат?

— Богат? Сомневаюсь. Вот его жена действительно состоятельная женщина.

— Но может быть, Джордж предназначал наркотики для личных нужд? Мэрфи задумался.

— Если бы это было так, мы смогли бы смотреть на слабость вашего друга, как бы это получше выразиться, ну… сквозь пальцы, что ли. В конечном итоге, Калливуды — миллионеры, а закон, сталкиваясь с миллионами, становится удивительно покладистым. Герой войны, деловой человек предается невинным забавам один или в компании с друзьями… это не было бы так уж страшно. Но данные нашей картотеки свидетельствуют об обратном. То есть у нас имеются сведения о том, что Калливуд торговал наркотиками, причем в самом широком масштабе.