нас было только так. А сейчас, к сожалению, я вынуждена
констатировать – как человек, общающийся по работе с большим
количеством людей, – многие даже разговор начинают с того, как у них
всё плохо… Они не знают, что делать, каким образом в сложной
ситуации поступать, как себя за ошибки и ужасные поступки простить,
а то и вообще – им жить не хочется и нет смысла. Ужас! Да не
сталкивались они никогда с серьёзными проблемами. Зачем же тогда
сами на себя беды "кличут"? Ведь давно уже доказана
материальность мыслей…
И мне вспомнился один эпизод из моего детства, когда ко мне
только вернулся голос после девяти месяцев молчания – и, думаю,
поэтому я очень громко разговаривала: видимо, просто желая
ощущать способность общаться. И вот однажды мне довелось
свалиться с дерева, куда меня загнали соседские мальчишки, и очень
13
сильно ободрать кожу на обеих ногах: она просто свисала клочьями. А
потому я бежала домой и орала, как оглашенная, и на этот крик вышла
моя бабуля. Увидев её, моя персона тут же – причём театрально и
картинно (актриса хренова!) – стала громко жаловаться, как мне
плохо, больно, ножки болят и вообще… они мне такие не нужны, а
жизнь не удалась. (Ну, кто ж не "в курсе", как мы, женщины, даже
будучи ещё девочками, можем так " сгустить краски и обострить
ситуацию" , что и сами потом не знаем, как всё " разрулить" и
исправить?)
Бабулечка, внимательно выслушав мои долгие причитания и
стенания, сказала, хитро и слегка улыбаясь:
- Ах так! Ну… раз жизнь не удалась: и ты такая разнесчастная, и
ноги не нужны, – то пилу неси.
- Зачем это? – ещё громче заверещала моя особа, через жалость
и слёзы желающая "скачать энергию" и привлечь к себе внимание.
А надо добавить, что дело было уже к вечеру. И у нас во дворе,
как всегда, было около десятка посетителей и просто друзей, которые
пришли поболтать. И все они с интересом за мной наблюдали – я ж и
для них тоже старалась погромче орать. А тут – после просьбы
бабушки принести пилу – весь мой "артистизьм" куда-то подевался. И
я застыла, словно вкопанная, уже реально начав пугаться.
- Как зачем? Конечности твои отрезать будем, раз они у тебя так
болят, что и вовсе не нужны. Сможешь, как соседский Максим, на
колясочке ездить, – ещё больше отрезвила меня она, даже не
улыбаясь – а значит, не шутя.
- Так Максимке ж ещё в детстве во время войны ноги оторвало, а
мне такое к чему? – выпалила моя теряющая хиленький актёрский дар
особа.
- А к тому, чтобы ты запомнила раз и навсегда: и этот Максим, и
все другие дети и взрослые, у которых нет ножек, мечтали бы упасть с
дерева и ободрать коленки! Но у них нет такой возможности, а у тебя,
слава Богу, имеется. И нечего так орать, ведь проблема твоя, поверь
мне, просто "копеечная", – уже мягче произнесла она, слегка
заулыбавшись.
И мне вдруг стало так стыдно, что я голосила на всю округу,
жаловалась и визжала, когда кто-то искренне пытался меня успокоить
и поддержать... Тем более, надо ж такому случиться, в очереди на
приём к бабуле сидела мать того самого Максима, который ещё во
время войны лишился ног, – тётка Мария. И тихонечко плакала. Но
именно она встала со скамеечки, подошла ко мне и сказала,
обращаясь к бабушке:
- Евдоксия, вынеси йод, бинт и вату, а сама иди дальше с
людьми общаться, – я тут сама с Настькой разберусь.
14
После её слов у меня "отлегло от сердца", но в глаза тёте
Марийке и всем, кто сидел у нас во дворе, я всё же смотреть не могла,
потому как вдруг, дура такая, поняла: здесь находятся те, кто пережил
страшную войну и нечеловеческие страдания, а тут моя особа… всего
лишь с содранной кожей на ногах и слегка показушными рыданиями. И
когда тётка Мария обработала мне раны и перебинтовала коленки,
все услышали её тихий и спокойный голос:
- Запомни, деточка, этот урок. Его твоя прародительница не
только тебе, но и всем нам преподнесла. Кабы не гневили Господа и
не жаловались, ведь война уже позади. А что уж может быть хуже
неё? И когда-нибудь ты поймёшь, почему к твоей бабушке не только
за здоровьем, но и за советом идут. Я, например, ни разу не слыхала,
чтобы она жаловалась. Учись у неё силе Духа. И, надеюсь, ты
поняла, что бабушка не собиралась твои ноги "пилить"? Она просто
хотела сделать тебя сильнее и добрее одновременно, чтобы тебе
потом было гораздо легче жить.
И вот уже сорок лет прошло, а я всё помню, как вчера. И очень
сожалею о том, что почти никого не осталось из того поколения,
пережившего Великую Отечественную войну, и некому молодым
преподносить уроки мудрости, уважения друг к другу, терпения и
силы. Сейчас в почёте другие качества и навыки, увы. И я ни в коем
случае не говорю о зарабатывании денег, ведь если человек не может
обезпечить себе и детям достойное существование – сие тоже не есть
хорошо. С чем, думаю, вы согласитесь. Мне хочется сказать о другом
– о том, что деньги нынче стали "во главу угла", а у многих и Свет в
Душе заменили и затмили. Но каждому самому решать. Не мне
судить. Кто я такая? Обычная женщина, получающая на Земле свой
собственный опыт и совершающая множество ошибок.
И ещё за один случай в моей жизни я очень благодарна бабуле
Евдоксии (хотя и не перечесть всё, чему она меня научила)...
Видимо потому, что росла в столь нервной обстановке в нашей
"итальянской" семье, моя персона была не только весьма
впечатлительна и плаксива, особенно в переходном возрасте 13-14
"рокiв", но ещё и упряма, как мул. И вот к чему это иногда приводило…
У нас в Украине было принято выращивать своих свиней в
личных хозяйствах. Понятно, что и сейчас существует подобная
практика, ведь сало "хохлы" любят по-прежнему, а как же иначе! И
само собой, что мы, будучи детьми, тоже помогали растить этих
животных: кормили, поили, давали им имена, гоняли по двору…
короче, считали их чуть ли не лучшими друзьями. А у меня-то
приятелей особо и не было, вот я и "спелась" с поросёнком Борькой,
когда мне было где-то лет 11-12. И можете себе представить шоковое
состояние моей нервно-впечатлительной натуры, когда в одно
15
прекрасное и солнечное зимнее утро (где-то накануне Рождества) я
вышла во двор нашего частного дома и увидала, как на меня несётся
огромный – уже сильно выросший! – Борька, весь окровавленный и
грязный. Испуг мой, по правде говоря, был жутким и нечеловеческим.
Но, добежав до меня, кабан почему-то остановился и, задрав вверх
окровавленное рыло, стал смотреть мне в глаза. Сейчас уже и не
вспомню всю гамму собственных чувств, пережитых тогда, – но ревела
я целый день, а н
азавтра ка