"получать оргазм" (хотя мне тогда и не было ведомо, как сей процесс
называется) так же естественно, как есть, пить и ходить? И что не
вижу в этом ничего постыдного? Тем паче что мы на эту тему никогда
и не говорили…
Но... что бы я не сказала, это не принесло бы результата, ибо
мне уже давно удалось понять: наши силы неравны, а я – всего лишь
ребёнок, от неё зависящий. Мне оставалось только "рыдать в три
ручья", ощущая себя непослушной, плохой и "грязной"... И, конечно
же, я пообещала матери подумать над её словами – а она, как и
"грозилась", перевязала мне перед сном кисти рук. Хотя надо честно
вам признаться: данная экзекуция никак не могла помешать
получению удовольствия от оргазма, но матушка так меня запугала и
унизила, что я довольно долго о подобном даже и не помышляла.
Было до слёз обидно, особенно если учитывать то обстоятельство,
что она мне так и не объяснила: а почему, собственно, "этого" делать
нельзя, – а только обзывали обидными словами. В итоге, переночевав
парочку раз с поясом от халатика на связанных руках, – я поняла: сие
крайне неудобно, и дала-таки своей родительнице обещание. Но... Та
женщина или девочка, которая знает, что такое ОРГАЗМ(!), – никогда
от него насовсем не откажется. Ибо сие не просто какое-то
удовольствие – скорее, это состояние невесомости, блаженства и
небытия, вернее – бытия вне проблем и слёз. И сколько раз в жизни
именно подобные божественные ощущения спасали меня от
совершения разных глупых поступков и деяний! Поэтому – когда мне
было очень плохо, одиноко или страшно – я всё же нарушала данное
матери обещание. И вы даже не представляете: какие угрызения
совести и душевные муки мне приходилось из-за этого испытывать…
и даже плакать по ночам. Лучше вам сего не знать. Короче, дошло до
того, что я стала считать себя хуже других. ("Спасибо", мамочка!)
И когда родилась моя сестрёнка, я её очень полюбила, но вовсе
перестала принимать и "кохати" себя. И не только по вышеупомянутой
причине, но и потому, что, вопреки моим опасениям и ожиданиям,
сестру баловали, баюкали, купали, в кроватку укладывали и читали ей
11
на ночь сказки. Более того, она спала в комнате с родителями, а я –
отдельно и одна. Что же мне было думать, если со мной никогда
подобного не происходило? Только то, что я – плохая, ведь тогда не
понимала, а мне никто "не доложился", что мой отец в первый (но
далеко не в последний) раз в своей жизни закодировался от
алкоголизма – иначе мать сделала бы аборт, а он хотел наследника.
(Вот видите, опять все жертвы ради мальчика!) А мне-то показалось:
сестру, в отличие от меня, искренне любят, и ради неё отец даже не
пьёт. Сие в моих глазах было чем-то невероятным, неким поступком
сродни подвигу Геракла. Но надо признать сейчас: то, что я стала
себя "гнобить", было для меня предпочтительнее, чем родную сестру
не любить. Тем более… глядя в зеркало, мне доводилось видеть там
толстую девочку, мычащую, как корова, и с грустными глазами. Разве
можно такой гордиться, думала я, обливаясь горючими слезами.
И единственным человеком, который, как я надеялась, меня не
осуждает и ценит, была моя бабушка Евдоксия. Она уже на пенсии
стала знахаркой, хотя всю свою жизнь лечила людей травами и
"заговорённой водой", поэтому на её половине дома в будние дни
после обеда всегда было много "страждущих", и мне нравилось там
бывать. Мы с бабулечкой почти каждое утро в тёплое время года
ездили в лес за ягодами, грибами и разными целебными травками,
которые потом сушили и раскладывали по полотняным мешочкам, или
пропалывали грядки со всякой (в том числе и лечебной) порослью у
нас на участке. И, полагаю, именно у неё я научилась терпению к
людям, которое столь необходимо в моей теперешней профессии, да
и всем рецептам, благодаря коим сейчас здоровы и все в нашей
семье, и друзья и знакомые. Причём лечила бабуля безплатно и
говорила, что это Господь дал ей знания и силы, а потому негоже
брать за спасение людей деньги. Следуя данному примеру, сегодня
и я никогда не возьму денежное вознаграждение за успешное лечение
по её рецептам, да и по добавленным своим. (А лучше проведу
лекцию для большого количества людей и научу их самих себя
лечить.) Сие, думаю, уже в крови. А она, между прочим, спасала и
таких онкологических больных, от которых уже отказалась
официальная медицина.
И сейчас мне бы очень хотелось, дабы тех, кто наживается на
бедах и болезнях не очень здоровых индивидуумов, становилось с
каждым днём всё меньше и меньше; а люди вспомнили, что все мы
Едины, – и стали относиться друг к другу хотя бы честнее и добрее,
если уж не способны любить. Мне, например, точно известно: для
меня неоценимой школой жизни и толчком к тому, чтобы стать
психологом и диетологом, было разрешение бабушки присутствовать
на её половине дома в то время, когда она вела приём посетителей.
12
Про это можно отдельную книгу писать, но бабуля мне на то
позволения не давала и считала: помогать тем, кто попал в беду,
обязаны все. Мол, и нечего о подобном писанину разводить, ибо сие –
есть норма жизни, и всё тут: такая вот философия бытия.
Но парочка примеров всё же поможет вам осознать, что самые
простые люди, пережившие Великую Отечественную, и создавали из
руин ту страну, которой мы когда-то гордились. Люди, потерявшие
близких и детей, со шрамами на сердце и в Душе, но не утратившие
Совести и Чести. А ведь потери тогда у всех были – не сравнить с
теперешними.
К слову, в нашей семье все знают, что на глазах моих дедушки и
бабушки расстреляли их единственного сына, родившегося в сентябре
1941 года. После трёх дочерей он был долгожданным ребёнком – и
это, наверняка, знал немецкий офицер, который, взяв мальчика на
руки, стал спрашивать родителей моей матери о том, кто в деревне
связан с партизанами. (А в то время они ещё жили в Белоруссии.)
Естественно, ему никто не ответил. И тогда... "фриц" подбросил
маленького ребёнка высоко в воздух и приказал немецким солдатам в
него стрелять. Вот так мой дядя умер, ещё и не долетев до матушки-
Земли. Такое вам, правда, может рассказать чуть ли не каждый
белорус или украинец. К примеру, один из моих дедушек, с трудом
пережив потерю маленького сына, несмотря на бронь, добровольно
ушёл на войну, несколько раз был ранен и потом всю жизнь носил в
теле восемь осколков, а кисть его правой руки из-за серьёзного
повреждения вообще не разгибалась. А второй – всю жизнь хромал,
ещё в 1941 под обстрел попав, – но не "списался", а до самого
Берлина воевал.
И что я хочу этим сказать? Пережив подобную трагедию, эти
люди никогда не жаловались. Может, у кого-то другие примеры, но у