В подобного рода наблюдениях и оценках действительно можно найти немало замечательных интуиций, принципиально важных для понимания контравангардного вектора исканий в русской словесности XX века. Наиболее существенны в данной связи такие (засвидетельствованные специалистами) черты мышления поэтов-«неоклассиков», как онтологичность, своеобразный логоцентризм, подчеркнутая установка на конвенциональность, презумпция сообщаемости смыслов, внимание к объективному (т. е. реальному для всех, а не только для меня), а также воля к обузданию личного творческого произвола, гипертрофированного психологизма и непомерного разрастания авторского «я». Особенно важно то, что новая предметность («вещность») художественного зрения расценивалась наиболее проницательными интерпретаторами не как механическое возвращение к прежней, «наивной» предметности домодернистского искусства, а как особая «намагниченность» точного, предметного значения слова, сообщающая ему небывалую смысловую емкость и плотность. Это позволяло думать об успешном усвоении акмеистами-«неоклассиками» (и тяготеющими к их линии творцами) уроков символизма и соответственно о факте обогащающего синтеза разных школ, а не только о тривиальном вытеснении «старого» «новым».

И все же приходится признать, что «неоклассицистическая» интерпретация антидекадентских и контравангардных тенденций, если мы полностью доверимся ей, грозит увести нас несколько в сторону от осмысления собственно неотрадиционального типа творческого сознания. Как известно, одно из главных свойств классического мышления – принцип смысловой самодостаточности текста, его тождественности самому себе. Правильно составленный текст с этой точки зрения как бы обеспечивает завершенность и сохранность смысла, являясь «гарантом» содержательной определенности сказанного. Неклассическое мышление открывает эру «коммуникативного» и диалогического, интерсубъективного искусства; происходит заметный сдвиг в сторону «рецептивности» смыслообразования[161]. Текст, начиная с предромантизма постепенно утрачивавший функцию надежного сосуда, сберегающего «готовый» смысл (процесс этот растянулся едва ли не на полтора столетия), на рубеже XIX–XX веков окончательно предстает как поле встречи нетождественных сознаний, совместно и как бы наощупь ищущих ту систему координат, в пространстве которой автор и адресат могли бы совместить свои персональные «картины мира»[162]. Причем на читателя (адресата) возлагается ответственная роль завершителя, осуществителя смыслового события[163]. Автор по-своему рискует, бросая звук «в архитектуру чужой души» (Мандельштам), и искомое согласие в этой ситуации вовсе не гарантировано.

Выдвижение на ведущую роль концепта классичности невольно оттесняло на второй план те качества новой «объективной» словесности, которые знаменовали собою ее подчеркнуто неклассический характер. А между тем невнимание к этим качествам было чревато недостаточно ясным различением постсимволистской и досимволистской ориентаций творчества, сближением, а то и смешением а) устремлений, нацеленных на продолжение/возрождение традиционно-классического мышления, и б) устремлений, преследующих цель нового, беспрецедентного синтеза классических и постклассических завоеваний словесного искусства. Это в известной мере давало повод для недифференцированного сведения в одно русло тех поэтов, которые прошли горнило модернистского обновления, и тех, кто попытался воспротивиться этому обновлению или дистанцироваться от него[164].

Если внимательно всмотреться в описания «нового классицизма» и «петербургской поэтики», то среди множества верных и очень значимых характеристик мы не обнаружим, однако, некоторых весьма и весьма принципиальных для постсимволистской формации (либо обнаружим их в качестве второстепенных, высказываемых вскользь и между прочим). А именно: за констатируемым почти всеми критиками отказом «новых классиков» от «туманного» мистицизма как-то теряется из виду, если не вовсе исчезает, факт нового и достаточно глубокого интереса писателей второго модернистского поколения к проблеме сверхличного, сакрального и абсолютного. За видимым тяготением к формальной стройности и строгости письма, к лаконичности, дисциплине и конвенциональному самоограничению почти незамеченными оказываются такие свойства, как недосказанность, полисемия, антиномичность, амбивалентность, диалогическая разомкнутость значений. А ведь это как раз те черты, которые, в сущности, делают возможной неклассическую конвергенцию разноустремленных, но взаимодополнительных сознаний. Господствовавшая до недавнего времени традиция противопоставления символизма и акмеизма косвенно способствовала недооценке особого рода символичности (аллюзивности) поэтического письма авторов постсимволистской формации, а главное – приводила к недостаточному осознанию роли того «размыкания смысла» (в направлении другого сознания), которое принесли в литературу символисты и которое было в полной мере унаследовано всеми крупнейшими художниками XX столетия[165]. Ведь именно это, ставшее эпохальным, освобождение художественного слова от тесных уз стабильной нормативно-риторической конвенциональное™, окончательное выведение его из состояния монологического самотождества ознаменовало собою рубеж классического и неклассического периодов в истории литературного сознания (хотя подготавливался этот сдвиг давно, задолго до символизма). Можно по-разному относиться к этой глобальной метаморфозе, изменившей глубинные парадигмальные основания творческой деятельности, но нельзя не признать, что именно эта метаморфоза впервые по-настоящему позволила поставить вопрос об искусстве как о форме «конвергенции» свободных, суверенных субъектов и как о «диалоге согласия» (М. Бахтин), предполагающем «сближение, но не слияние» разных «голосов» и разнонаправленных сознаний[166]

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.