Однако идеи, которые были так привлекательны, пока она была одна, пока в ее жизни не появился Глеб, пока не появилась эта невероятная любовь, которую они пронесли через многие столетия, идеи эти вдруг начали таять и утрачивать всю свою значимость. Даже ее знаменитые независимость и внутренняя свобода увиделись ей под другим углом – как нежелание брать на себя далее малейшую ответственность. Она постепенно начала осознавать, что никогда раньше не ощущала гармонии и покоя в своей душе. Всегда было что-то или кто-то, что заставляло ее делить мир на черный и белый цвета. К белому цвету она, разумеется, относила себя.

И теперь, после этих невероятных встреч, после тех эмоциональных бурь, которые бушевали в ее душе после встречи с Глебом, ей вдруг открылось, что мир намного более разнообразный и многоцветный, нежели может показаться при наблюдении из окна многоквартирного дома. Она вспомнила тех своих подруг, которые вышли замуж сразу после окончания университета и посвятили себя не построению успешной производственной карьеры, а строительству своей семьи. И, размышляя спокойно и без привлечения готовых штампов, приобретенных в большом городе, она незаметно для себя перестала осуждать их.

Ника начала понимать, что смысл заключен вовсе не в некой абстрактной свободе от всего, что попадается на пути – свободе от друзей, родственников, семьи, обязанностей… Нет, одной из важнейших мистических граней бытия является бесконечное многообразие мира, а оно как раз и является следствием свободы выбора.

«Это, наверное, и есть та свобода, о которой говорил мне Арье», вспомнила и вздохнула удовлетворенно. В своей независимости мы можем зайти очень далеко, думала она, но ничто не может увести нас так далеко по пути к познанию себя, как любовь. Так она размышляла, а сама в это время чистила картошку для борща, старясь очистить ее так, чтобы не осталось ни одного глазка, ни одного темного пятнышка. Она выбрала самые лучшие и свежие продукты из всех имеющихся. Ника нарезала свеклу аккуратно, тонкими длинными ломтиками – так, чтобы она сварилась равномерно и не была очень жесткой. Она сама принесла для приготовления обеда свежей воды из колодца, сама развела огонь. Все это ради того, чтобы ее любимый человек ощутил заботу и любовь, чтобы он не болел и был сильным, добрым и счастливым.

Анна, внимательно наблюдавшая за ней, без слов понимала все ее чувства. Глядя, как Ника работает – без суеты, размеренно, с любовью, она сказала своим грудным голосом:

– Я вижу… Ты, Ника, узнала, что такое любовь. Да, это правда, любовь бессмертна, ей нет преград и нет такой силы, которая могла бы сломить или погасить ее. И мы, женщины, живя в этом мире, полном слез, страданий и насилия, наделены великой способностью, неоценимым даром. Дар этот пришел из самых глубин неба…

– Что же это за дар, Анна? – тихо спросила Ника.

– Мы, женщины, всегда, с самого детства, с самого рождения способны ощущать мир, покой и гармонию. Мы приходим на Землю, чтобы помнить самим и напоминать другим о том главном, ради чего люди приходят на эту планету. Ради любви. Мы здесь затем, чтобы пронести свет любви сквозь испытания, сквозь страдания и смерть. И принести тем, кто ищет его, этот свет. И еще для того, чтоб помочь вспомнить о свете любви тем, кто его когда-то потерял.

Глава 15. Свет и слово

«…Под серым бременем небесного покрова

Пить всеми ранами потоки темных вод.

Быть вспаханной землей... И долго ждать, что вот

В меня сойдет, во мне распнется Слово».

Максимилиан Волошин

Осторожно ступая и выбирая места потверже, Глеб шел за Аксентием по огромному болоту. Много десятков, а то и сотен лет подряд, год за годом, слой за слоем на болоте мягкий и толстый ковер из мхов и отмершей травы, пронизанный насквозь корнями поселившегося на нем разнотравья, кустиков клюквы и небольших кустов ивняка и жимолости. На редких сухих островках, разбросанных то тут то там по болоту, стояли одинокие чахлые кривые елочки. Растительный ковер колыхался под ногами Глеба и Аксентия, каждый шаг которых провоцировал волнообразное движение в его толще. Чувствовалось, что где-то совсем рядом, под мягким травяным настилом таится темная болотная вода.

– Под ноги смотри, чтоб ненароком не провалиться, – Аксентий, шедший впереди, полуобернулся к Глебу и указал ему не небольшое окно открытой воды среди мха и травы. – Наступи туда и с головой ухнешь. Там тебя болотный дух и схватит.

– Болотному духу-то я зачем нужен? – спросил Глеб, опасливо ступая так, чтоб обойти это окно подальше.

– Зачем? Да просто так, для коллекции. Там у него таких, как ты, знаешь сколько? Так что коллекция богатая, – Аксентий засмеялся басовито, а большой пес черно-белой масти, увязавшийся за ними, пролаял коротко и отрывисто, словно поддерживая своего хозяина.

– Нет уж, я как-нибудь обойдусь без коллекции, спасибо. Тем более в качестве экспоната.

– Это уж нам выбирать не приходится, – серьезно сказал Аксентий. – Не дано знать, где и как навсегда уляжешься… кто в землю ляжет, а кто и на поверхности останется… О! Гляди, гляди!

Он остановился и поднял руку вверх, привлекая внимание Глеба, который среагировал мгновенно. Он остановился, только увидев сигнал Аксентия – сказались годы спортивной подготовки. Однако он не успел поставить на надежное место ногу, готовую уже сделать шаг. Аксентий вполголоса сказал ему:

– Туда, туда смотри, вправо!

Глеб, опуская ногу на качающийся мох, повернулся вправо, туда, куда указывал его спутник: толстый травяной ковер, укрывавший темные холодные глубины болота, пришел в интенсивное движение. Большие волны ходили по нему, как будто кто-то очень огромный взял его за край и резко встряхнул. Глеб вздрогнул от страха – в одном месте ковер вздыбился, словно поднятый спиной гигантского животного.

– Пойдем-ка отсюда, – Аксентий развернулся и спокойно зашагал дальше, – немного уж до края болота осталось. Еще метров триста – и твердая земля.

Глеб двинулся за ним, стараясь держаться поближе. Идти было трудно – ноги проваливались по щиколотку в мох, а тяжелый рюкзак, казалось, стал еще тяжелее и тянул вниз. Пластиковый чехол с гитарой, которую он взял по настоянию Аксентия, он по неопытности закрепил на рюкзаке непрочно. Веревочный узел развязался и чехол болтался, мешая ходьбе.

До края болота оставалось уже несколько метров, Глеб ощутил, что травяное покрытие под ногами стало более прочным, и вздохнул с облегчением – все прошло удачно. Он уже было открыл рот, чтобы сказать об этом Аксентию, но внезапно краем глаза ощутил какое-то движение справа и чуть позади себя, как будто что-то огромное начало вздыматься из уже пройденного ими болота. Сердце Глеба провалилось, он стал перебирать ногами еще быстрее, перейдя на бег. А это нечто, громадное и живое, с всплесками воды и каким-то неясным шипением и шорохом, продолжало свой подъем из болота. Глеб не выдержал и скосил глаза в желании хоть на секунду увидеть это зрелище. И он увидел!

Гигантский, высотой, наверное, в полсотни метров, змей вырос из темных глубин таежного болота. Он был полупрозрачный, призрачный – сквозь него был ясно виден противоположный край болота, покрытый высокими елями. Голова змея, уплощенная, с мощными челюстями и высунутым раздвоенным языком, ритмично покачивалась, словно гипнотизируя путников, прошедших через его владения. Большущие, круглые, ничего не выражающие желтые глаза глядели на них холодно и равнодушно.

В ужасе отвернувшись от колоссального эфемерного существа, Глеб ступил на твердую землю, но не остановился на краю болота, а пробежал еще несколько десятков метров, с ходу взбежал на невысокий пригорочек и, споткнувшись о торчащий из-под земли корень ели, с размаху упал на землю. При падении пластиковый гитарный чехол так стукнул его по затылку, что у Глеба перед глазами все поплыло. Он быстро скинул с себя рюкзак и повернулся, чтобы посмотреть на змея.