Иногда он умел поставить собеседника в тупик своими вопросами, которые, при своей кажущейся простоте, были по-настоящему глубокими. Но в этот раз эффект от его вопроса был совершенно потрясающим. Бывший священник вздрогнул и даже присел, лицо его выразило крайнюю степень испуга и недоумения. Смесь страха, подозрительности и невыразимо глубокой печали проявилась на его лице. Глебу даже показалось, что в какой-то момент он хотел выскочить из тамбура, убежать от какой-то неведомой опасности. Но уже через секунду он овладел своими чувствами и выпрямился во весь рост, расправив плечи. Его высоко поднятая голова выражала готовность сражаться, а «благолепная» борода воинственно топорщилась.
Перед ними стоял уже не обыватель, не пассажир поезда дальнего следования, не расстрига-поп. Нет! В раскачивающемся на полном ходу поезда вагоне стоял настоящий воин, и этот воин был готов отстаивать некие благородные идеи, биться за свою свободу и независимость. Любой ценой. Пусть даже ценой смерти. В одну секунду перед Никой, Глебом и Эйтором промелькнуло и исчезло видение Алексея как средневекового рыцаря в полном облачении – в блестящих полированных доспехах и с тяжелым двуручным мечом у пояса.
И воин этот сказал глубоким звучным баритоном, обращаясь сразу ко всем:
– Кто вы? Что вам нужно? Кто вас послал?
Эйтор, на которого это преображение произвело сильное впечатление, пробормотал примирительно:
– Да я же ничего не имел в виду… Просто так спросил… Вон Глеб мне рассказал о том, какие интересные люди с нами вместе едут.
Ника энергично поддержала художника:
– Алексей, да вы не думайте ничего плохого, никакой тайной подоплеки тут нет и быть не может. Эйтор наш друг, мы давно друг друга знаем… Он искренне спросил.
Алексей окинул всех их взглядом – таким, который можно по-настоящему назвать тяжелым. Он словно прижал каждого из них к стенке тамбура и секунду изучал как препарированных мышей, лежащих на лабораторном столе. Потом взгляд его словно бы потерял вес и рассеялся. Воин-рыцарь исчез. Перед ними снова стоял обычный пассажир с сигаретой в руке. Полупрозрачные облачка табачного дыма колыхались и вибрировали в воздухе тамбура в такт покачиванию поезда.
Алексей покачал головой:
– Да-а-а… А мне-то было померещилось, что шпионите вы за мной… Хотя, что это я… невелика фигура… Но вот – испугался как ребенок.
– Ничего себе, испугался, ты ж нас чуть взглядом не расплющил! – Ника как всегда был прямолинейна. – Чего это ты такой нервный?
– Не знаю, что и произошло-то, – Алексей смущенно пожал плечами, – наваждение какое-то. Давно со мной такого не было. Прямо как будто видения меня посетили… И ощутил себя таким могучим, таким уверенным, твердым в вере. Словно за истину Христову сражаться должен… Вы уж меня простите…
Ника, не утерпев, поинтересовалась:
– А кто ж за тобой шпионить-то может, а? Иностранная разведка?
– Нет, конечно, – Алексей добродушно рассмеялся, – это так… это мои генетические страхи. Я ведь, как извержение из сана получил, почти ни с кем и не общался… не могу в себя прийти уже месяц.
– Извержение? А это еще что за штука? – Ника вскинула брови.
– Ну-у-у… сняли с меня сан священника по решению архиерейского собора…
Он словно выдавливал из себя эти слова, и они гулко падали тяжелыми чугунными болванками на железный пол тамбура.
– До сих пор в ушах стоит… «Анаксиос!».
Голос Алексея сорвался, и он отвернулся к окну, но через секунду снова взял себя в руки:
– «Анаксиос» по-гречески «недостоин»… ритуал такой древний был снятия священнического сана… слово это кричали провинившемуся… сейчас-то уже и не используют почти, а вот мне довелось услышать…
– Пойдем-ка в вагон, – предложил Глеб, – там, я видел, есть купе свободное, с проводником договорюсь сейчас – сядем и без помех обо всем поговорим…
***
– …да, и вот попались мне случайно редкие книги. На английском языке они были. Уж даже и не знаю, зачем выписывали их для библиотеки нашей епархии… Но вот попались они мне на глаза, а я-то английский хорошо знаю.
– Вот молодец! Мне бы так… – восхищенно пробормотал Эйтор.
– Да английский-то что… тому, кто латынь знает, он не страшен… как и французский, да и любой другой из романской группы языков.
– Так ты и латынь знаешь? – воскликнула Ника в восхищении.
– …и греческий, и арабский, и иврит. Сейчас одиннадцать языков знаю, кроме русского. Да это все, друзья мои, для меня никаких трудов не составляет, потому как у меня к языкам врожденная способность. Немецкий-то вот, скажем, я с детства знаю в совершенстве, еще с тех времен, когда с родителями в Германии жил, в Дрездене… отец у меня военным был… Там немецкие ребята, когда мы вместе на улице играли, не верили, что я русский, думали – свой, немец.
Эйтор расширил от удивления глаза и, показывая свое изумление, покачал головой, отчего его растрепанные волосы разлетелись по плечам.
– …Но дело, конечно, вовсе не в знании языков. Вся моя проблема в том, что начал я задавать неудобные вопросы. И вопросы эти были настолько несподручными для начальства нашего церковного, что привели меня к моему сегодняшнему положению.
– Кому ж ты вопросы-то задавать стал? – с участием спросила Ника.
– Сначала себе, конечно. А потом уж принялся и с другими беседовать на темы, которые стали вдруг для меня интересными. А прочитал я тогда не что иное, как знаменитую Коптскую гностическую библиотеку, и было в ней некоторое количество литературных источников, созданных древними гностиками…
– Кем-кем? – удивился Эйтор.
– Гностиками. То есть представителями гностицизма – христианского религиозного течения начала нашей эры…. Гностицизм – от греческого слова «гнозис», что означает «знание». – пояснил Алексей, видя, что Эйтор не понимает, о чем идет речь.
– А, христианского! – воскликнула Ника. – Теперь понятно. Так если христианского – то за что ж тебя тогда… из священников-то...? Православные – они ведь тоже христиане?
– В свое время гностицизм был осужден как ересь, – коротко пояснил Алексей.
Художник понимающе сказал:
– Ясн-но. Стало быть, начит-тался ты ерес-си…
– Можно сказать и так. Потом уж я нашел в нашей и других библиотеках много подобной литературы и познакомился с учениями большинства тогдашних гностических течений. А их было, и правда – великое множество: офиты, барбело-гностики, карпократиане…
– Надо же, как много! – не удержался Глеб. – И чего же это они спорили-то друг с другом, если все христиане?
– Время было такое, – пояснил Алексей. – Время становления христианской религии, да и вообще – очень распространены были в то время апокалипсические настроения. Конца света ожидали со дня на день…
– А-а-а… ясно.
– …ну и вот, за короткое время прочитал я, значит, тексты всех их учителей, творцов систем: Валентина, «отца всех ересей» Симона Мага, Маркиона, Феодота, Менандра, да и многих иных… Ну да, понятное дело, в семинарии я слышал о них, но только с точки зрения критики их взглядов. В основном критиковали их наши наставники. А тут… Отличные переводы первоисточников. Это же совсем другое…
– Так что же Коптская библиотека? – осторожно напомнил Глеб.
– Ах, да, библиотека! – с воодушевлением продолжил бывший священник. – …История ее началась с того, что в тысяча девятьсот сорок пятом году неподалеку от египетского селения Наг-Хаммади двое братьев пошли выкапывать сабах. Сабах это такая нитратная почва, которую египетские крестьяне используют для удобрения полей. И наткнулись эти братья на огромный камень, вросший глубоко в почву. Решили они его из земли вытащить, а когда вывернули, то обнаружили под ним большой, плотно закупоренный глиняный кувшин со старинным орнаментом. Пробка этого кувшина была залита воском, чтоб вода внутрь не проникла. Тут же они кувшин тот и разбили лопатой.
– Зачем? – удивился Эйтор.
– Как зачем? Надеялись клад найти. Там клады часто находят, это же земля древних цивилизаций... Но в кувшине том были только старинные папирусные рукописи, заделанные в прочные кожаные переплеты. А рукописям этим было почти две тысячи лет. Часть этих манускриптов была повреждена, часть их использовала для растопки домашней печи мать этих арабских парней. Но сохранилось тринадцать рукописей. Их сейчас и называют кодексами Наг-Хаммади или, в английском варианте, Коптской гностической библиотекой.
