Сны 1 Час Быка наступает, не пытайся уснуть. Все снотворные совы тебе не помогут. Это тени Памира ложатся на грудь, это млеет земля у порога. Бес зазнался, балует асфальтом солдат, твоему ли позору давать объясненье? Слиплись звезды и сойке, покинувшей сад, что сказать в утешенье? 2 Через месяц приснится Америка, в ней двое в белых плащах и ребенок-воитель. Кто нам встречу зачтет и проснется, верней, чем сведет нас с ума белой ночи правитель? Я живу здесь за Вас и прощаю себе лишний жест и питье на границе канала. Я живу здесь от Вас, и, отмерив семь бед, я готов на ответ для райка и для залы. 3 Враг врага моего, твой разумен ли хлеб? И во что ты играешь на этой лужайке? Ты загонишь козу в опорожненный хлев и раскрутишь свой сон на отцовской фуфайке. Ты есть жизнь среди жизни, которой бы жить… (В Поднебесной, как в бане архангельской – глухо.) Если терпят тебя, то за свойство любить за пределами зренья и знанья, и слуха. 4 Чем мы располагаем? Все – слова. Слова и сны, и между ними – эхо, и сольный смех, и тяжести, и ухо Держителя, что милости ковал. – Так что же я на чистых этих снах, Отца встречая, трепещу с ответом?.. Что делаю на этом свете? – Этом? Возвращение в лето 1 Безжалостная ласточка заката капризничает, рвется за ограду оравы облачной, зашедшей на постой. Не огорчай, прижми, крылом укрой. Я видел сны, прекрасные порой, но клятые марали суть полета, не ведая, что он не той породы, что мы привыкли видеть под горой. А за горой реактор жертву ждет, и царь-девица в пасть ему идет, чтобы спасти от глада поколенья детей, не знавших правды и печали, которым звери пели и качали их люльки в розах, не знававших тленья. 2 Влажно еще, госпожа, в приближенных лесах. (Переведи мне из хроник о кошке и мышке.) Влаги паучье скольженье уместно в слезах, на территории лета не хочется слышать плеска и рева великих небесных коров. (Марфе для действия выдана роза ветров.) Полдень. На пастбища памяти роза шатров вышла сережки просить на краю ойкумены. Ополоумела, что ли? Дать ей шаров с елки берлинской, отмыть и казнить за измену. (Розам негоже шататься по злачным краям это советует деве и деда Хайям.) Вечер блестящей грозы накормил пауков. Ярче следы госпожи на траве безответной. Вязы молчат, и до снятия их париков переведи мне из хроник о переписке секретной кошки корявой соседа, вкусившего лунный оскал, с мышью ворчливой, что грел на груди Ганнибал. 3 Отпуск из воска, там электричка молчит, и надрываются пчелы, виясь над малиной. Марки мусоля, на клумбе ребенок ворчит, праведный ястреб ласкает небесную глину. Я обретаю ее, если в поле закрою глаза и зависаю над липой, полной прохладного меда. Дышит слеза, отзывается в море гроза, шепот медянок с обочины Божьего следа. Реалии
Полынья. Не помню имени семени на дне поляны, опечаленного пламени вознесенные изъяны верескова рода-племени. Поводырь махорки матерной из лукошка комья пряжи выстроил на скверной скатерти, среди них котенок ляжет пульсом нежности и памяти. Ветер деда за горою разбирает лист на кладбище. Нищете глаза закрою: не смотри на двор и пастбище — горе местного покроя. Дешевеет дождик. В иней смех шипит на перекрестке. Ты перекрестись и выпей ужас тихий из наперстка — грех Михнова перед Веней. «У тумана весел нет…» У тумана весел нет. Дверь на кончике проспекта Запелената в жилет. Резким дворником пропета. У реки ступеней нет. Небо пляжа оголяет Нераскрашенный рассвет. У вдовы собака лает. Я верну тебя горе Македонского замеса. Гд е ягнята в серебре Колокольцев от Рамзеса. Гд е почтенная трава На обедню точит пальцы У раскованного рва Засыпают погорельцы. Ты да я и тень в тетрадь. Тень фонтана подземелья… Местью иволги размять Песен рисовые комья. Проба-2 Град Сиверской терзает сучий хвост чванливой туче, жрущей Ломоносов. У тамошних матросов нет вопросов, они идут построчно на погост, как с корабля на бал без папиросы. Жена ушла в сельпо за абрикосом. Тимура телка, Пиррова вдова. Она была по своему права, когда шпыняла снегом эскимосов. Твой гопник на обоях ловит розу, где не растет народная трава, витает лебедь в трепете морозов. Такие, мой дружок, метаморфозы распахивает устная молва, на чашку дуя и роняя слезы. |
