Литмир - Электронная Библиотека

Я подскакиваю.

– Какой такой выбор?

– Ты понимаешь.

– Вот как. Не осуждала, значит?

– Я никогда не вмешивалась. Это главное. Сама-то ты что? Тебе двадцать четыре. Пора подумать, как устроить свою жизнь.

На ее шее и груди проступают красные пятна. Внезапно Илона начинает петь:

– Цы сусæг кæнон, бирæ кæй уарзын. Бирæ кæй уарзын, гъей[2].

– Перестань! – умоляю я, хотя поет она хорошо.

– Мæ иунæг уарзон, дæумæ кæй бадын. Дæумæ кæй бадын, гъей[3].

– Пожалуйста, перестань!

– Уæд хъазты куы вæййын, фæрсгæ мæ кæнынц, фæрсгае мæ кæнынц. Курæг дæ куы ис, уæд мой куыд нæ кæныс? Мой куыд нæ кæныс?[4]

– Заткнись! – срываюсь я.

Илона замолкает, отворачивается к стене и разражается громким хриплым хохотом. Этот хохот звучит беспрерывно около полуминуты, затем становится реже и затихает. Несколько секунд ее плечи беззвучно содрогаются, потом она оборачивается и обнимает меня. Я достаю зубочистку из ее волос.

* * *

К следующему утру пропущенных звонков от Алана уже двенадцать. Тон сообщений доходит до истерики: «Почему не отвечаешь?», «Дай хотя бы знать, что ты в порядке». Пишу ему: «Все в порядке. Спасибо».

Звонит Люси:

– Привет, – говорит она. – Извини, я вчера спала до обеда, а вечером забыла перезвонить.

– Ничего страшного, – отвечаю. – Только это было позавчера.

– Позавчера? Серьезно? – Кажется, она и вправду не помнит, куда делся целый день. – Как же так?

– Не парься. Я во Владике.

– Круто! Когда увидимся?

– Да хоть сегодня. Пойдем в парк?

– Нет, только не парк. Там так людно.

– Проспект?

– А там что, лучше? Давай на набережной погуляем. За «Гамид Банком».

Я соглашаюсь.

* * *

Прихожу раньше Люси. Жду ее под мостом. Опоры моста и парапет исписаны яркими трафаретными граффити «Кæд дæ ирон, уæд де’взаг зон»[5].

Люси появляется минут через десять. На ней синие джинсы, белая футболка и бурый кожаный жилет-косуха. На плече сумка с принтами Энди Уорхола. Волосы розовые.

– Зарина! – восклицает она, обнимая меня. – Рассказывай. Надолго?

– Полный отпуск, – говорю я.

– А это сколько?

– Двадцать восемь дней, долбаная фрилансерка.

– Завидуешь, да?

– Зато у меня есть трудовая книжка.

– А что это?

– У-у-у…

– Ладно, ладно. Я шучу. Смотри, что у меня.

Она расстегивает сумку и показывает бутылку «бейлиса».

Мы уговариваем ликер, сидя на парапете. У меня в сумочке жужжит телефон.

– Я недавно фотоаппарат разбила, – говорит Люси. – Сама не знаю как. Была на вечеринке у Шарка…

– У кого?

– Ну, чувак один. Татуировки рисует. Причем неплохо, хотя нигде не учился. Так вот. Вечеринка до утра, все как обычно, уснули вповалку. А утром смотрю – объектив разбит. Теперь я временно не фотограф. Занимаюсь аэрографией.

– Типа машины расписываешь?

– Ага. И мотоциклы. Видела бы ты, какую хрень мне заказывают.

– Типа снежных барсов?

Люси щелкает пальцами:

– Именно! Уже троим нарисовала.

Она достает из сумки пачку сигарет и зажигалку.

– Будешь?

– Бросила.

– Круто. А я не могу.

Она закуривает, выпускает дым через ноздри и говорит:

– А еще я рассталась с Давидом.

– Не знала. Давно?

– Пару недель.

Молчу. Люси продолжает:

– Три года. Представляешь? Три гребаных года я встречалась с ним. И теперь он сказал, что нам пора расстаться. Знаешь, как он это сделал?

– Прислал сообщение? – предполагаю я.

– Нетрудно было угадать, да? – Она выбрасывает окурок в Терек. – Он говорит, у него желания, которые он больше не может сдерживать.

– Какие еще желания?

– Другие бабы.

– Кто-то конкретный?

– Да нет вроде. Ему нужна сама возможность трахаться с кем-то еще. Не знаю, правда, кто ему даст.

Мы смеемся.

Есть пара десятков людей, включая меня, которые узнали Люси благодаря Давиду. До встречи с ним она была тихоней с факультета искусств в безразмерном белом свитере домашней вязки. Давид пел в группе, которая нещадно эксплуатировала эстетику Stooges и Velvet Underground. Играть они почти не умели, но Давид старательно корчил из себя Игги Попа, и это нравилось панкующим школьницам. Он ввел Люси в тусовку, познакомил с кучей народа. Она стала ходить по вечеринкам, выискивать в секонд-хендах самые экстравагантные вещи и писать флуоресцентными красками огромные психоделические полотна. Примерно через год группа Давида распалась, а сам он вылетел из универа, перестал сочинять песни и устроился работать на склад замороженных продуктов. В свободное время он теперь или накуривался, или играл в компьютерные игры и плел что-то про переезд в Австралию. Для меня и остальных он стал всего лишь парнем Люси. Удивляюсь, что их отношения вообще протянули так долго.

– А что ты чувствовала, когда вы с Маратом расстались? – спрашивает Люси.

– Да ничего особенного.

– Я тоже не убита. Я ведь начала встречаться с ним просто потому, что хотелось с кем-нибудь встречаться. До него у меня не было парней.

– Выходит, Австралия накрылась? – говорю я.

– Она накрылась с самого начала, – усмехается Люси. – Я никогда не верила, что у него получится. Чем бы он там занимался? Пас кенгуру? – Она смотрит на бутылку. – Будешь допивать это какао?

Я мотаю головой. Люси проглатывает остатки ликера.

* * *

Вечером пью «кровавую Мэри», в обществе Алана в «Магии». Кафе заполнено наполовину. За ближайшим столиком сидит молодая мамаша с дочкой лет восьми. Девочка уплетает картошку фри. Следующий столик заняли горбоносая девица с длинными распущенными волосами и рыжий парень со сломанными борцовскими ушами. Они пьют апельсиновый сок и болтают по-английски. Судя по акценту, девица местная. Чаще всего звучат слова mountains и traditional.

Прямо над моей головой вращается зеркальный дискотечный шар, блики от него медленно плывут по стенам. С тех пор, как я была здесь последний раз, на стенах появились зеркала и новые трещины. Вокруг автографа Эмира Кустурицы на одной из стен сделали рамку. Снизу прицепили поясняющую табличку.

На моем лице тонна румян, губы накрашены алой помадой – отчаянные попытки замаскировать полуобморочную бледность. Синяя рубашка Алана заправлена в джинсы. Он пьет минералку. Вернее, просто смотрит, как тают льдинки в стакане.

– Тебе нравится в Москве? – спрашивает он.

– Вполне.

– Новые друзья появились?

– Хватает старых.

– Стелла?

– Почему сразу Стелла? Есть другие. Еще раньше уехали.

– Куда-нибудь ходила?

– Ты о чем?

– Концерты, спектакли…

– Была на Franz Ferdinand.

– Мне они никогда не нравились.

Он вертит стакан на столе.

– Как насчет тебя? – спрашиваю я. – Как там твое министерство?

– Вполне, – усмехается Алан.

– Это хорошо. Напомни, чем вы там занимаетесь.

– Государственным имуществом.

– Вот как. И сколько получаешь?

– Я работаю на перспективу.

– То есть ждешь должности, на которой будут откаты?

– Как грубо, Зарина.

Официантка в черном фартуке приносит счет мамаше с девочкой.

– Сколько лет этой женщине? – спрашиваю я тихо.

– Она может тебя услышать, – говорит Алан.

– И что? – говорю громче. – Я испорчу с ней отношения?

– Зарина. – Он подается вперед. – Не привлекай к себе внимания.

– Это твой новый девиз? Так же, как «работать на перспективу»?

– Это совет.

– Ах, ну спасибо.

Я отпиваю «кровавую Мэри». Мы оба смотрим на женщину с девочкой. Они нас не замечают.

– Так сколько, по-твоему? – снова спрашиваю я. – Тридцать четыре, тридцать пять?

вернуться

2

Что же скрывать мне, кого люблю я, кого люблю я, ой (осет.).

вернуться

3

Единственный, любимый мой, лишь тебя я жду, ой (осет.).

вернуться

4

Прихожу я на праздник, и меня спрашивают: «Что же ты не выходишь замуж? Ведь тебя давно сватают» (осет.).

вернуться

5

Если ты осетин, знай свой язык (осет.).

5
{"b":"632651","o":1}