– Эта моя скульптура находится в Падуе. До того, как я стал профессиональным художником, я занимался палеонтологией. И здесь вы можете видеть отпечаток этого.

Кадр сменяется. Еще одно ржавое сооружение.

– А это в Неаполе. Я называю ее «Тщетность». Она как бы стремится куда-то, но тут же будто разваливается под собственным весом.

– Блин, – шепчет Марина. – Написано было «видеоарт», а они просто фотки показывают.

Другие работы итальянца в том же духе. Иногда это просто два или три спаянных бруса или перекрученный жестяной лист.

Когда показ заканчивается, Марина говорит:

– Сливной бачок в этом кинотеатре круче. Такая же ржавая железяка, только помнит, наверно, самого Мурнау.

Ведущая – коротко стриженная коренастая брюнетка в толстовке – предлагает зрителям задать художнику вопросы. Женщина, похожая на учительницу, обращается к группе молодых людей:

– Ну, спросите же что-нибудь! Неудобно перед человеком!

В конце зала встает долговязый мужчина в роговых очках. Ему дают микрофон.

– Скажите, пожалуйста, ваши скульптуры дошли до такого состояния естественным образом или вы как-то обрабатываете их?

Художник в ответ рассказывает об окислителях и сварочных аппаратах, которые он использует в работе.

В антракте выходим на улицу и становимся у стены кинотеатра, на которой чернеет призыв: «Кæд дæ ирон…»[10]. Рядом еще одно трафаретное граффити – зеленый противогаз и надпись «Электроцинк убивает».

Половина зрителей выходит вместе с нами. Девушки в основном в кедах и растянутых пуловерах, парни бородаты и носят брюки карго.

– Если на этот кинотеатр в ближайший час упадет бомба, – замечает Марина, – Владикавказ вмиг лишится всей творческой интеллигенции.

Перед нами возникает девушка с волосами цвета электрик, стриженными под каре. Одета она в черное платье.

– Люси? – удивляюсь я.

– О да! – выкрикивает Люси. – Не сразу признали?

– Ага, – отвечает Марина. – Ты прям Коралина[11].

– Не совсем тот оттенок синего, но все равно спасибо.

К Люси подходит какой-то рыжий бородач и обнимает ее за талию.

– Знакомьтесь, – говорит она, – это…

– Леван, – перебивает парень и отвешивает поклон.

– Зарина.

– Марина.

– Давно хотел познакомиться, – улыбается Леван.

– Вы слышали обо мне? – удивляется Марина.

– Люси рассказывала о вас обеих. Она рассказывает мне все.

– Простите, – вмешивается Люси. – Антракт всего пятнадцать минут. Нам нужно успеть пыхнуть. Трезвой я это долго не выдержу.

Она берет Левана под руку и тянет ко второму входу.

– Увидимся в зале, – бросает Леван напоследок.

– Ну, по крайней мере, у нее появился парень, – говорю я.

– Не нравится он мне, – морщится Марина.

– Прям так сразу?

– Не могу объяснить. Это интуитивное.

После антракта француженка лет сорока рассказывает, что раньше работала на Карла Лагерфельда, а потом ушла из моды и занялась чистым искусством. Глядя на ее мрачные геометрические картины Марина говорит:

– Ради этого уйти от Лагерфельда. Не понимаю.

После показа я подхожу к Люси, которая у выхода стоит одна, и говорю:

– Мы хотим пройтись. Ты с нами?

– Ага. Сейчас только Левана позову.

Она возвращается в кинотеатр и выволакивает оттуда Левана, который не перестает болтать с каким-то сутулым парнем в бейсболке с огромным козырьком. Оба плетутся за нами. Когда мы пересекаем две линии трамвайных путей, до Левана, похоже, доходит, что нужно выбирать. Он догоняет нас и говорит:

– Ну, Люси. Я, короче, с Гарри пойду. Нормально?

Марина улыбается и подмигивает мне.

– Ладно, – отвечает Люси.

– Ну, тогда пока. Девушки, рад был познакомиться.

Леван возвращается к Гарри, и они сворачивают в сторону Русского театра.

Город в сумерках. На улице тихо. Только иногда пролетают обшарпанные «БМВ», в которых грохочет хип-хоп.

– Я вот что хотела спросить, – говорит Люси. – Это… Короче, как он вам?

– Пока никак, – отвечает Марина. – Где ты его нашла?

– Ты правда хочешь, чтобы я рассказала?

– Да. А почему нет?

– Хорошо. Тогда слушай. Это удивительная история. Он с нашего факультета. На курс младше меня. Почему-то я его все эти годы не знала. А недавно зашла на факультет по делу, за справкой. Неважно. В общем, он стоял перед деканатом. Мы познакомились.

– Да уж, удивительнее некуда.

– Ты не понимаешь… Хорошо, сейчас я вам скажу. – Она замолкает, потом произносит по слогам: – Он тан-цор. Спортивные бальные танцы! Я с детства мечтала о парне-танцоре.

Из окна очередной «БМВ» вылетает пара строчек местной рэп-команды «Наши женщины знают себе цену. Я оставляю за собой право быть первым».

Люси продолжает:

– Я всегда хотела заниматься танцами. А мама отдала меня на аккордеон. Только осанку испортила. Кстати, Леван помогает мне с этим. Шлепает меня по спине, когда я сутулюсь. – Она смеется, потом берет нас под руки: – Я очень хотела, чтобы вы с ним познакомились. Так боялась, что он вам не понравится…

Мы молчим. Люси отпускает наши руки:

– Все так плохо, да?

– Кинул он нас отстойно, – говорит Марина. – Хотя без него лучше.

Сусæг цыд[12] у Арлеты и Феликса.

Я в обществе Илоны и еще пяти девушек торчу в комнате с задернутыми шторами. Мы ждем жениха. На Илоне бежевое платье-футляр и бежевые туфли. Она сделала укладку – лоб открыт, локоны спускаются по щекам. Остальные девушки в розовых, коралловых, зеленых и прочих одноцветных платьях, обувь и сумки в тон. Я – единственная, у кого платье с рисунком (голубые цветочки на сером фоне), и обувь отличается от него цветом (коричневые босоножки).

Самая младшая в комнате, двоюродная сестра Илоны по линии Феликса, которой четырнадцать или около того, пристает к остальным с вопросами:

– Как переводится «сусæг цыд»?

– Тайный визит, – отвечают ей.

– А почему тайный, если мы все в курсе?

– Тайный от родителей невесты.

– Но ведь Арлета и Феликс тоже здесь?

– Наверное, раньше жених приходил тайно, – говорит розовое платье.

– Надо у бабушки спросить, – предлагает зеленое.

– Я у своей спрашивала. Она не знает.

– Ну, – вступает коралловое платье. – В книге «Осетинские обычаи» все описано так, как мы сейчас делаем.

– А что первично, книга или обычай? – спрашиваю я.

– В смысле?

– Забудьте.

– Ой, давайте я вас сфоткаю! – говорит второе зеленое платье мне, Илоне и еще двум девушкам, сидящим с нами на диване.

Мы обнимаемся, улыбаемся и замираем. Вспышка.

– Иди сюда, – говорит Илона четырнадцатилетней кузине, и та втискивается в кадр. Мелькают еще две вспышки.

– Эй, давайте все в кадр!

– Постойте, – коралловое платье, прикладывает ухо к двери. – Они идут.

Мы встаем, выстраиваемся полукругом. Я оказываюсь между Илоной и четырнадцатилетней кузиной.

– Разве мы не должны встать по старшинству? – шепчет кто-то.

– Нет, это у мужчин…

– Сейчас мы его наконец увидим, – хихикает розовое платье, толкая Илону локтем. – Напомни, как его зовут?

– Бусик, – отвечает Илона.

Дверь открывается. Входят трое мужчин в костюмах. У одного в руках красная бархатная коробочка, у другого – сложенное вдвое свадебное платье, третий держит блестящее картонное ведерко с конфетами. Если я что-то смыслю в обычаях, он и есть жених.

– Фарн уæ хæдзарæн![13] – восклицает он.

Тот, что с платьем, раздраженно косится на него, и жених тушуется.

Розовощекий, чернобровый, упитанный, с римской стрижкой и розовым галстуком. Бусик, а не Эльбрус. Бусик. Эдакий осетинский буц хаст сывæллон[14]. Из тех, кого до тридцати треплют за щеку многочисленные тетушки. Стоит растерянный с ведром конфет.