— Покажи, как бы ты целовал ее! Давай!
— Муа, муа… моя девочка, — зацокал губами Бабба.
— Так! А теперь возьми и отымей ее! Ну-ка, покажи нам!
И Бабба под всеобщий гогот упал на подушку и принялся долбить ее своим пахом.
Я сидел молча, делая вид, что подвожу ручные часы. Я всегда надеялся, что привыкну ко всему этому, но я так и не привык. Так и не смог выработать иммунитет ко всей этой мерзости.
— Так что там с моим делом, дядюшка? — дернувшись от резкого гогота, спросил я.
— Хорошее дело есть тебе. Чайные мальчики. Ты же уже занимался ими.
Дядюшка был здоровый, с тяжелым мясистым лицом и черными масляными глазками. Сигарету он держал всегда в основании пальцев и когда делал затяжку, то прикрывал пухлой ладонью лоснящиеся губы.
Мне стало тоскливо. Я понял, что назад в Авел Ишву этот свин меня больше не отпустит.
— Я почти не занимался этим. Так… случайно… пару раз…
— Э-э-э-э… все хорошо ты делал, зачем так говоришь?! У тебя лучше всех получалось.
— Но у меня там осталось дело. Там все на мне. Рабочие мои, все дела, касса, знакомства, бухгалтерия. И цафак сейчас берут хорошо…
— Э-э! — перебил меня дядюшка. — Что ты мне суешь этот цафак?! Цафак — это пыль, копейки! На нем хорошую деньгу не заработаешь. Чайные мальчики — вот где жирный навар. Сейчас беспризорников много, сироты войны, нищие, дети из неполных семей. Мы поможем им. Дадим им пищу, крышу над головой. Хорошего покровителя. Я люблю детей, я сам был мальчиком из нищей семьи. Мы будем помогать ребятам устраивать их жизнь, ну и заодно сами подзаработаем. Разве это плохо? Давай, милый мой, не разочаровывай меня. А за каждого чайного мальчика, что ты приведешь, я буду платить тебе столько, сколько ты получал за три месяца на цафаке! Понимаешь?! А их, беспризорников, толпы по развалинам бродят. Ты по десять штук таких будешь за день приводить! Вот так, — дядюшка отпил чая. — Все. Я все сказал. Это мое последнее слово. Нино поможет тебе. Завтра с утра начинайте.
— Ты так козу будешь трахать! Это же тебе не коза! Это баба-иностранка! Ну-ка постарайся, лентяй!
***
Обычный селянин утверждает, будто бы чайных мальчиков постоянно избивают и насилуют. Это в корне неверно. Тут как обычно — кто меньше всего знает, тот громче всех кричит.
Самый главный контраргумент тут — цена. Чайный мальчик, даже самый заурядный, стоит дорого. Вот если бы кто-то раскошелился на дорогого породистого жеребца, стал бы он ради забавы ломать ему ноги железным прутом? Вот так и тут. За мальчиками следят, за ними ухаживают как за собственными детьми. И даже наказывают осторожно, особыми способами, чтобы не повредить шкурку и не покалечить.
Второе утверждение — про постоянные оргии — тоже полная ложь. Чайный мальчик — это прежде всего… хм… такой эскорт богатого господина. Он сидит рядом со своим хозяином. Обслуживает его кальян, подливает чай, крутит самокрутки, делает массаж. Иногда может спеть и потанцевать, если господин хочет развлечься или повеселить своих гостей.
Секс, конечно, тоже присутствует, но тут все зависит от темперамента хозяина и происходит не так уж и часто, и, конечно же, не в таких извращенных формах, как описывают всякие похотливые фантазеры.
***
Мы сидели в машине, и я не заметил, как засмотрелся на Нино. Он был тонкий, с хрупкими женскими пальцами. Идеально выбритый, он всегда прикрывал рот краем головного платка, и его вполне можно было принять за женщину.
— Сходи, купи пожрать, — сказал я и полез в карман за деньгами. — Мне купишь большую булку и попить, только не сладкое и обязательно холодное. Ну, и себе чего-нибудь возьмешь.
И Нино бесшумно вылез. Он был тихий, покорный, податливый. Пассивный.
Я бы вполне мог расстегнуть штаны и наклонить его голову к моему паху. Или вытащить его из машины и распинать зад. Он бы даже не пожаловался дядюшке.
Он сам был в свое время чайным мальчиком, и дядюшка держал его как мастера-учителя, создающего из чумазого беспризорника изысканного молодого соблазнителя.
Нино притащил мне большую булку, разрезанную пополам и заполненную вкуснейшей бараниной и тушеными овощами. А себе взял просто кофе.
Наевшись, я захотел спать.
— Ладно, поехали домой, — зевнул я и завел двигатель.
— Постой, Алик, уважаемый! Съездим еще, пожалуйста, к Самолету? Там их много всегда вертится.
— Ну ладно, — буркнул я.
Хотя… Чего это я злюсь, это мой заработок — и совет он дал верный.
Ржавый сгоревший скелет самолета, лежавший на пыльном пустыре, и вправду был местом известным. Это еще в начале конфликта республика Вангланд помогала ополченцам-радикалам в их гражданской войне против правительства. Вангландские генералы уверяли, что этот дорогущий самолет неуязвим и невидим для противника, но в первом же бою правительственные войска сбили его из старой дешевой системы противовоздушной обороны. И вот он так и лежал тут с самого начала войны.
Я остановил машину, вылез и размял плечи. Детей тут и вправду было во множестве, от самых мелких до уже взрослых, здоровых парней. Они лазили во чреве самолета, скакали на его крыльях и просто слонялись в округе. Увидев машину, они с любопытством подбежали и окружили нас.
— Привет, лоботрясы! Чё, школу прогуливаете?
Я раскрыл пачку дешевых солдатских сигарет, и десятки немытых тонких рук тут же все растащили.
— Ты, вот ты, в школу ходишь?
— Хожу… — улыбнулся пацан.
— Да ладно врать-то! Ходит он в школу! Сколько будет пять плюс пять?
— Десять.
— Повезло тебе! Угадал просто! А ты, ходишь в школу?
— Нет, — мотнул головой другой мальчишка.
— А подзаработать хочешь?
— А чего делать надо?
— Ну, в доме одного богатого человека скоро будет праздник, а рабочих рук не хватает. Нужно прийти и помочь по хозяйству. Двор подмести, воды натаскать. Тебя и накормят там, и денюшек дадут, пойдешь?
— Ну… можно…
— Знаешь, где дом начальника полиции? Вот рядом там. Спросишь дом господина Мемухана, тебе покажут. Придешь? Только точно говори.
— Приду. А когда надо?
— Ну, завтра утром. Все. Жду. А ты? В школу ходишь?
— Нет.
— А чё так?
— Отец не разрешает. Велит овец пасти.
— И чё ты не пасешь? Чё ты тут болтаешься?! Смотри, батянька узнает — по шеям надает!
Возбужденные чумазые дети бегали, вскрикивали, толкались, баловались. Солнце уже начало палить беспощадно.
— Ладно, хорош. Поехали! — тихо сказал я Нино.