Сейчас эти листья еще раз переберут, хорошенько вымоют, а потом будут долго вываривать в большом чане, добавляя все необходимое по рецепту — до появления густой массы. Затем массу разольют по формам, и когда она застынет — получатся маленькие леденцы-гранулы. Это и называется цафак.

— Чё-то вы не торопитесь, как я погляжу! Успеете все сделать? Завтра утром отправляем большую партию, — сказал я работникам, усевшимся пить чай под навесом.

— Не волнуйся, Алик, уважаемый, все сделаем! Все уже почти готово!

— Ну, смотрите у меня!

Это была одна большая семья, которую дядюшка Мемухан выписал из разбомбленной деревни-призрака, и вот сейчас они пахали на него за копейки и были счастливы. Мужчины, подростки, женщины и даже дети целыми днями кружились во дворе, перерабатывая пахучие листья. Поддерживали огонь в печи, таскали воду, готовили формы, варили, фасовали.

Я взял щепотку темно-зеленых гранул из тазика готовой продукции и кинул под язык. Тут же весь рот наполнился ни с чем не сравнимой мятно-перечной слюной, кровь забурлила, а голова проснулась и заработала.

Да, это будет поприкольней, чем самое крепкое кофе!

Цафак тут сосут все. Раньше я брезговал этой деревенской штукой, но потом распробовал и втянулся. Человек такая тварь — ко всему привыкает.

Я долго сидел в машине в тени гаража, до последнего оттягивая момент выезда под беспощадное пекло, но ехать все же было надо.

Гранулы во рту потеряли свой перечный вкус, я выплюнул их, закинул новых и вырулил на дорогу.

Как ни странно, но место это, Авел Ишва, пригород столицы, сохранился очень хорошо, несмотря на то, что его начали бомбить в самый первый день войны.

Развалин тут почти не было. Только в центре стояли страшные скелеты многоэтажек, которые до сих пор не могли упасть и умереть окончательно.

По дороге глазу попадались множество заново отстроенных и отремонтированных домов. Народу было много, и телег было гораздо больше, чем автомобилей.

Я завернул на шумный рынок, раскинувшийся вокруг старой смотровой башни с дырами от бомбежки, и, не обращая внимания на прилипчивых зазывал, пошел прямо к своему знакомому торговцу. Не то чтобы у него было дешевле, чем у всех, просто он меня уже давно знал и мог сразу собрать мне все по списку, чтобы мне самому не бегать по рынку.

Пока они собирали мне продукты для семьи, я зашел в ближайшую лавку и купил резиночки и пакетики для расфасовки цафака. Взял из-под полы бутылку медицинского спирта и выпил с хозяином чашечку чая. А когда вернулся — все мое было собрано, да еще дети, помогавшие отцу в лавке, дотащили пакеты до машины.

В принципе, вся работа моя на сегодня была сделана.

Целый день был еще впереди, сразу домой ехать как-то не хотелось, и я решил заглянуть на собачьи бои, это было тут недалеко.

Сразу за рынком, на просторном, выжженном солнцем пыльном пустыре, стояла толпа мужчин вокруг пяточка, огороженного стальной сеткой.

Тут все было завалено бычками и стаканчиками с чаем, сразу видно — мужское место. Мужчина в понимании селян должен как можно больше курить и пить чая.

Бой уже заканчивался, и я нашел принимающего ставки. К нему не так-то легко было протиснуться. Поставил я мелочь, тысяч пятнадцать — так, больше для порядку.

Вскоре на пятачок за сеткой вышли хозяева со своими волкодавами. Я поставил на более светлого Агата, а противник его, Вихрь, был потемнее.

Владельцы отстегнули поводки, и здоровенные звери кинулись друг на друга. Толпа довольно зашумела.

Поначалу нельзя было понять, кто побеждает, собаки вертелись быстро, кусая друг друга, но потом все же мой светлый Агат крепко вцепился в горло противнику и выиграл бой. Тут же к сцепившимся собакам подбежали владельцы и стали палками разжимать им челюсти. Собак тянули в разные стороны и пихали им бычки в пасти, прижигая язык, и в конце концов разняли.

— Давай! Давай мои денежки! Давай сюда мои денежки! Вот! Вот они!

С сожалением я стал замечать, что со временем бессознательно начал перенимать интонацию и словечки окружавших меня людей.

В доме работа кипела уже вовсю. Чан с зеленым варевом бурлил. Машину выгрузили, и я решил пойти в душ на огороде, чтобы смыть с себя липкий пот.

Электричества и водопровода тут, конечно, не было, но за домом стоял большой черный куб с водой, и вода там была всегда теплой.

Я уже мылся, когда ко мне подскочил мальчишка с телефоном.

— Я перезвоню, я моюсь, не видишь?

— Это хозяин! Хозяин! — делая страшные глаза, прошептал мальчик.

Я сплюнул, выключил воду и взял трубку.

— Алик, мальчик мой, как ты, как ты там? — начал привычно дядюшка.

— Потихоньку…

— Хорошо… хорошо. Приезжай ко мне, дорогой. В столицу приезжай. Завтра уже жду тебя!

Вот этого еще не хватало!

— Но у меня тут дела… У меня производство…

— Ц-ц-ц… Ты не слышишь меня? Я тебе говорю — приезжай!

— А что случилось?

— Э-э-э! Зачем сразу «случилось»?! Дело для тебя есть.

— А тут кто за всем смотреть будет?

— Э?! Ты что, один на земле?! Есть у меня человечек. Будет смотреть! А ты приезжай, родной, приезжай. Завтра уже жду тебя. Все. Не могу говорить.

Я выключил телефон и выдохнул.

Зачем я понадобился этому мудаку? Что он удумал?

— Твою мать!

И я так долбанул по стенке душевой кабины, что вся конструкция опасно загудела.

========== Глава 2 ==========

— Ты видел эту журналистку? Иностранную журналистку видел? Ничо она такая, да?! Ух! Понравилась она тебе? Понравилась?

— Ц-ц-ц! Она хороша!

Я со всеми сидел в большом просторном зале. Тут, в залитой солнцем комнате, не было мебели — только подушки, да вентиляторы гоняли горячий воздух.

— Ты возбудился, когда увидел ее? А? Не ври! Возбудился?!

— Да! Она очень хорошая! Ух прямо! Ух!

Дядюшка Мемухан, как хозяин дома, сидел в самой середине, под окном, скрестив ноги на подушках, постоянно куря и попивая чай.

— Покажи, покажи как она шла по улице!

Бабба соскочил со своего места и, виляя бедрами и хлопая ресницами, прошелся по комнате.

Компания довольно загудела.

Вернее… это не компания… не компания людей, я имею в виду, не людской коллектив.

Это стая. У них, у селян, не может быть полноценной людской компании, где каждый личность и все общаются на равных. У них, как и у животных, существует очень строгая иерархия. Вожак — это дядя Мемухан, потом за ним по убывающей идет от самых сильных и опытных к самым слабым и молодым, а Бабба — это самый низший член стаи, шут и ничтожество. Они поднимают себе настроение и самооценку, глумясь и высмеивая его. О существовании другого юмора они даже не подозревают.