— Что? Какая болезнь? Транссексуал. Это не болезнь!
— Плевать. Но не забудь заявить, поняла? Они таких любят! Пустят тебя по спецпрограмме. И документы быстрее сделают, и денег больше начислят. Жалко, что он уже такой большой, — задумчиво проговорил я. — Был бы маленький, было бы вообще идеально… — я задумался, глядя на огни пограничных ангаров. Сердце тянуло что-то тяжелое, тревожное. — Он уже ровесник войны. Так странно. Всю свою жизнь прожить на войне…
Я не вытерпел и вылез. Долго всматривался назад, вглубь страны, все высматривал дядюшкиных головорезов — но пустыня не разделяла моего беспокойства и просто спала.
И как только я подумал, что о нас забыли, то увидел открытый армейский внедорожник, выруливший из здания таможни и приближающийся к нам.
Начинается!
Я сжал ледяные пальцы в кулаки.
— Буди его. Собирайтесь! Вроде едут!
Мия принялась будить ребенка, он застонал, закапризничал.
Машина резко затормозила, захлестнув нас пылью и нестерпимым светом фар.
Вылез Абд, довольно красивый молодой пограничник с сержантскими погонами: губастый, глазастый, с короткими кучерявыми волосами. И еще один мужик, уже офицер, пузатый, с аккуратной бородой.
— Нет, — сказал офицер, закуривая сигарету. — Уже все поменялось. Теперь двадцать пять миллионов за двоих.
У меня все помертвело в груди.
— Как… двадцать пять?! Вы же сказали — пятнадцать за троих! А сейчас… а сейчас за двоих… и в два почти раза…
— Я тебе ничего не говорил, — оборвал меня офицер.
— Как?! Подожди, как? Так не пойдет!
— Иди сюда, подожди, иди сюда, послушай, — с испуганными глазами зашептал Абд, отводя меня в сторонку. — Все изменилось. Вы чуть-чуть опоздали. На пару часов всего. Там была смена другого офицера, он был согласен за пятнадцать, а этот только за двадцать пять.
— И двоих! — вскрикнул я. — Двоих! А я-то как?
— А ты не быкуй?! Че ты бычишь?! — угрожающе попер на меня офицер.
— Это я-то быкую?! Я-то?!
— Сядь в машину и успокойся! — и он пихнул меня в сторону моей машины. — Ценник один, не хочешь — не плати!
— Да не трогай ты меня! — я резким движением отбил его руку. — Беспредел творите какой-то!
И тут я увидел, как офицер достает пистолет из кобуры и стреляет мне в живот. Я весь похолодел. Хлопок от выстрела был сильный, Мия дрогнула, мальчик заплакал.
Боли я не ощутил и поэтому немного успокоился.
— Вот! Вот деньги! — закричала Мия, тыча пачкой в офицера.
Выходило, что и вправду я зря орал, при подсчете у нас вышло как раз двадцать пять миллионов. Только вот я оказывался в пролете. Но это было уже и не очень важно. Я очень сильно устал и замерз.
Все они — и Мия с ребенком, и пограничники стали усаживаться во внедорожник.
Я вдруг почему-то запыхался и прислонился к машине, стоять было тяжеловато.
Мальчик подбежал и обнял меня.
— Ты же обещал, что мы поговорим! Пошли! Пошли с нами!
— Я не могу. Мне денег не хватило… — прошептал я, никак не в силах сообразить: почему, если мне холодно, почему вся рубашка взмокла от пота.
— Ну договорись! Ну сделай что-нибудь! — обливался он слезами.
— Идите пока без меня. Я… вернусь в город, продам машину и приеду. Вам еще все равно несколько суток в фильтрационном лагере болтаться, — я усмехнулся. Но с какой стати я так запыхался?
— Пойдем с нами! Я только встретил тебя, и ты опять уходишь?!
— Идите, — я деревенеющей рукой погладил его по голове. — Ты, главное, не позволяй себя никому обижать. Никто не имеет права тебя обижать! И учись. Это никогда не помешает. Учись, — я задрал его голову, чтобы посмотреть в лицо. — Да… ты похож на нее, похож. Ну, иди. Разревелся, как девчонка. Встретимся завтра.
И Мия забрала его в машину. Колеса взревели, и они умчались.
В глазах мутнело. Я как-то… чем-то, наверно, очень сильно отравился… я не знаю.
Слабость была ужасная, но я все равно дотерпел, покуда они не скроются в недрах пограничного перехода. И только потом сполз на каменистый песок. Засунул ладонь под куртку, потрогал правый бок… Все же подстрелили они меня…
Мне стало тяжко. Я представил себе, что сейчас надо будет вставать, оказывать самому себе медицинскую помощь, потом как-то ехать в город. Продавать машину. Возвращаться сюда. Да и хватит ли денег? И как это все будет долго и муторно.
Вот и опять жизнь дала мне по башке, и опять нужно вставать, и брать себя в руки, и жить дальше. До тех пор, пока тебя опять не придавит. И тогда опять нужно будет брать себя в руки и вставать…
Я вздохнул. Я отдохну еще немножечко и тогда пойду.
Небо стало теплеть. Начался рассвет.
И только сейчас, в первый раз в жизни, я наконец-то ощутил это чудо — всю нежность тихого ветра.
