Скоро пересекли все четыре ряда рельс и, пробравшись по тесным мосткам уложенных сквозь рыхлую грязь под опорами западного скоростного диаметра, спустились в разрисованный граффити подземный переход и вышли на Кубинскую улицу. Спустя десять минут, свернув под мост железнодорожной платформы «Ленинский проспект», сели в маршрутку.

Где-то через минут двадцать – двадцать пять, вышли на светофоре у рынка, впрочем, как и большая часть маршрутки, когда около павильона с автошинами дорогу им преградил рыжеватый человек в красном шарфе, неожиданно вышедший из-за рекламного щита.

– Выходит не врут? Остепенился? – спросил рыжий и прищурился, чуть склонив голову набок.

Путеец молча хмыкнул, плюнул ему под ноги и, отступив влево, не оборачиваясь, пошел вверх по тротуару, пропустив девушку перед собой.

– Это кто? – рассеянно спросила она.

– Не обращай внимания. Это один назойливый знакомый, которому кажется, что он должен все знать, – недовольно и четко сообщил путеец.

– Знаю таких, – кивнула девушка, пытаясь обернуться.

Поднявшись по тротуару до открытого шлагбаума, прошли насквозь мимо пустых прилавков блошиного рынка, работающего только по выходным, свернули к длинному ряду велосипедов, погрузились в тесные проходы гомонящего базара, запертого в стеклянные и пластиковые стены торговых павильонов.

Все здесь дышало ветром торгового разгула, неприкрытого и откровенного, которого не встретишь в вылизанных магазинах или торговых центрах, претендующих на размеренность, качественный сервис и более обстоятельного клиента. Если поверить в утверждение, что торговля – это узаконенное воровство, то рынок пропитан им более остальных. Можно сказать, что на нем здесь все и держится. Девушка с интересом оглядывала массу пестрящей рекламы, время от времени бесконтрольно улыбаясь. Народ торговал смешанный, как и подобает рынку, так узбеки продавали китайскую обувь через проход от армянина, громогласно предлагавшего приобрести кожаную куртку или пиджак. В следующем ряду пара китайцев разложила снасти и экипировку для рыбалки, по соседству от лотка, принадлежащего не то белорусам, не то русским, продающим сувениры и раскладные ножи. Их всех, невзирая на национальные и культурные различия, по словам путейца, объединяла одна идея – «Ободрать до нитки всякого заинтересовавшегося их товаром!» На попытку девушки вклиниться с предположением, что может быть не все так радикально и это не попытка ободрать, а всего лишь желание продать плохой товар по завышенной цене, путеец объявил, что это заблуждение, в котором есть смысл, но нет души, и то, что он имеет в виду, это не частное отношение к вопросу купли-продажи, а общественная философия места, в котором субъективная логика, растворена в объективно-общественном порыве, сведенным к сколь прямому, столь эффективному действию – «забрать все», который минуя голову бьет сразу в руки продавца.

– Вот тебе и вдохновение! – вскинув руки, с легкой улыбкой сказал путеец. – Интернациональное общество под флагом единой идеи, если что-то и способно объединить народы в рекордно быстрое время, так это – жажда наживы.

– До прихода государственной власти в лице исполнительных органов и в мирное время, – предложила девушка.

– Что-что? Повтори, я не расслышал? – повернулся путеец.

– Я говорю – общество, флаг и нажива, это, конечно, работает! Но только до прихода милиции или войны!

– Ну может быть, только полиции теперь…

– Я хоть и не старуха, но все никак не привыкну.

– Да я тоже!

– …Не старуха?! – натянув издевательски тонкую улыбку, уточнила девушка.

– Не привыкну… – сказал путеец. – Но ты молодец, хотя скоро это пройдет…

Блеснувшая на лице девушки улыбка тут же скатилась к отчетливо заметному недоумению, когда путеец кивнул и быстро пошел вперед, уткнувшись в блокнотный листок и неразборчиво бормоча.

Вывески вокруг пестрили яркими фонами и надписями. Так, например, «Элитные диваны, любой сложности» мог приобрести всякий имеющий от семи тысяч рублей и более, под рекламой стеклоомывающей жидкости, располагались слова, выполненные прописью: «сам пользуюсь, не замерзает и не воняет – гарантирую!». В тесном месте, зажатом между рядов с подержанной электроникой стояло тесное кафе, где под вывеской «У Азиза» имелось дополнение, исполненное красным – «Каждый 10-й шашлык бесплатно!», при этом выдача купонов не предусматривалась. Широкая табличка «Краски, Краски, Краски» отчего-то выполнена черными буквами на белом, смотрела практически дверь в дверь на павильон по продаже изделий из камня, в том числе надгробий со странным названием «Камень и память». В общем, как и полагается всякому рынку, первично материальная целесообразность и отсутствие единой маркетинговой стратегии, стилистики и критического подхода к восприятию атмосферы в целом, привели это место в лихой фарсовый вид, где именно концентрат местных порядков, а не общегородская атмосфера определяет поведение массы.

– На рынке как в искусстве – нет правил, но есть приемы, – сообщил ни с того ни сего путеец.

– Ты это к чему? – с уже окрепшим недоумением уточнила девушка.

– К тому… Когда будешь рассчитываться за покупки, всех денег не показывай. Могут украсть.

– Это понятно, – недовольно и тихо пробормотала она, сунув руки в карманы.

Путеец оглядел ближайшие окрестности и с легким снисхождением сообщил:

– Это такая же узкосоциальная среда как школа, армия, университет, тюрьма или монастырь, но со своим порядком и целями.

– Ты что, бывал в тюрьме или университете? – серьезно спросила она.

– Нет. Школы и армии вполне хватило, – указывая направо нехотя ответил он.

Миновав широкий проход с рядами обуви и зимних курток, повернули в ряд, где вообще прилавков как таковых не имелось, вместо них последовательно располагались ряды некого подобия стендов, сколоченных из деревянных брусков и тесанных досок без зонтов поверх и палаток вокруг. Среди пестрых пятен плотно уложенного копеечного барахла ничего из списка не обнаружилось. За лотками с ситцевыми халатами, войлочными стельками, нитками, и просто с перевернутыми деревянными коробками с выставленными на них соленьями: помидорами, грибами, кабачками и даже арбузами, дополненными расфасованными по пакетам цветных душистых приправ, повернули налево. В самом конце ряда снова свернули и тут же уперлись в лавку с бижутерией, сияющую множеством оттенков искусственных камней. Здесь нашлось нужное ожерелье. В ларьке, расположенном по соседству, нашелся и платок. К слову, платок именно нужного оттенка, сообразно закону подлости был обнаружен повязанным на шее продавщицы, на прилавке такого же не нашлось, и прежде чем его заполучить, путейцу пришлось применить целый набор прямых комплиментов и неуместно возвышенных слов, кроме того уплатив за него вдвое относительно цены на любой другой из имеющихся. Как сказал путеец чуть позже: «Тут уж ничего не поделаешь – спрос формирует предложение!». Пакет гипса и еще кое-какую мелочь купили в строительных рядах. После покупки серой спортивной шапки с черной поперечной полоской, на поиски которой ушло больше времени, чем на закупку всего вместе взятого, путеец предложил девушке просто прогуляться по рынку и понаблюдать за действием покупателей и продавцов, пояснив это тем, что ей просто необходимо посмотреть на происходящее здесь со стороны, дабы прочувствовать это извечное базарное беспокойство, для того, чтобы при случае суметь отличить именно этот вид тревожности от всякого другого. Но после того, как девушка сообщила, что не понимает, о чем идет речь, путеец предложил просто прогуляться без всякой цели, но так сказать ради экскурса, и она легко согласилась.

Странное влияние оказывала на путейца атмосфера рынка, делая его слегка суетливым, болтливым и взволнованно-легким, правда спокойствие суждений оставалось при нем так или иначе. Он говорил и говорил обо всем и ни о чем одновременно. Предложения, пронизанные последовательной затяжной логикой, в которых рядом вставали понятия о неизбежности текущего события и поиска простого в сложном, совершенно спокойно менялись местами с колкими, даже едкими ремарками в адрес некоторых знакомых ему людей, о которых сама девушка не знала ничего.