– А ну скажи, что говорила?!
Здесь нет достойнее Адама,
Иль в скуке праздной променяла
Его на блуд вот эта дама?!
Тут путеец вытянул палец, указывая в сторону Лидии, при этом не отрывая взгляда от Петра. Все настройки Петра заметно разладились, он как-то немного сник и, отдернув руки путейца, даже снял свои очки. Впрочем, на Лилию Геннадиевну выступление никак не повлияло, она спокойно и деловито отыскала нужный бланк и строчку в учетной книге, которую не обременяли ни фамилия, ни имя с отчеством, вместо этого в строке лежало условное обозначение в виде сплющенной восьмерки. Лидия нехотя постучала кнопкой авторучки по бумаге, молча указывая место в графике, предлагая расписаться. Путеец резко метнулся к окну и поставил вместо росписи крест сразу обведя его кругом. Отшатнувшись от окна, пропустил девушку вперед. Девушка взяла деньги, пересчитала их еще раз и объявила:
– Ничего себе, целых двадцать две тысячи! Гуляем, однако!
Путеец одобрительно кивнул и махнул рукой, предлагая идти к выходу, девушка согнула колени в реверансе и, часто семеня, двинулась к выходу, очевидно подыгрывая путейцу. А за их спинами меж тем послышалось обсуждение.
– То с каким-то бездомным ходил за деньгами, то теперь с девкой, куда начальство смотрит, крестов он наставил! – бубнила Лилия Геннадиевна.
– Таким вообще, зарплату выдавать нельзя пока расписываться не научатся! – вторил Григорий, сам имевший прямо-таки министерскую роспись, приобретенную им на долгих ночных сменах в борьбе со скукой.
Путеец на это только резко обернулся и выпалил:
– Но, Петр, ответь, а где же кабель?
Который так и не нашли.
Или пропал расходный табель,
Его несуществующим сочли?
Тут парочка умолкла, а Лидия на правах в меньшей степени пристыженной все-таки крикнула, махнув рукой, перевалившись при этом через окно кассы.
– Давай иди от сюда, шут гороховый!
На что путеец, воскликнул, вновь не пользуясь временем на раздумье:
– В прощанье сердце разорву,
Ведь здесь окончен мой абзац,
Шута горохового облик не приму,
Мне ближе все-таки фасолевый паяц.
Поклонившись на этот раз глубоко, резко выпрямился, закрыв лицо тыльной стороной ладони, задрав локоть вверх, вышел на лестничную площадку и быстро спустился по пролету, опережая девушку.
– Теперь на рынок. Только переоденусь, – стряхнув полоску пыли с кармана рабочих брюк, объявил путеец.
– Зачем? – кажется еще приходя в себя от просмотра недавнего представления, с улыбкой уточнила девушка, отступая в сторону от дверей, пропуская прохожего.
– За этим, – протянув вперед блокнотный листок, зевая, сказал он.
– Платок сиреневый, гипс строительный, бинт. Бусы жемч. – Это что такое? – догоняя путейца, уже отошедшего на пару метров, рассеянно спросила она.
Вместо ответа путеец взялся рассказывать об украденном Петром и его напарником кабеле с какой-то невообразимой электропроводимостью и износостойкостью. И о том, что именно Петр являлся инициатором кражи, но остался на занимаемой должности, свалив всю вину на подельника, которого выгнали со скандалом.
Девушка слушала рассказ путейца с заметно прибывавшей нервозностью.
– Знаешь а теперь ты не обижайся! Плевать я хотела на них, – строго и немного нервно заявила девушка. – Ты мне лучше скажи, кто так расписывается и как твое имя?
– У меня его нет, – спокойно ответил путеец.
– Значит, работа и специальность есть, а имени нет? – продолжала наступление девушка.
– Да, именно так.
– Как же ты умудрился устроиться?
– Ты серьезно? – хмыкнул путеец, на что девушка вопросительно посмотрев из стороны в сторону, с сомнением кивнула. – Сразу видно, что подобное обошло тебя стороной. Для всякого работодателя в этой стране, хотя думаю не только в этой, исполнительный сотрудник, не требующий повышения и готовый довольствоваться жизнью в избушке на пустыре, это манна небесная, а коли он еще и безымянный, так это вообще красота. Никаких обязательств, страховок и налогов. Прихожу раз в месяц. Нареканий по моему участку не было ни разу за все девять лет. Мне вообще периодически кажется, что не будь такого положения как трудовой кодекс, все, кто стоял сегодня в очереди за деньгами, так же, как и я были бы безымянными.
– Хорошо, хорошо… не хочешь – не говори. Ты имя то свое куда девал?
– Просто потерял, – спокойно ответил он.
– Как это понимать – просто потерял? – замерев на месте и уставившись в тротуар, тряхнула ладонями девушка. – Потерять можно, не знаю… – нервно порылась в карманах и выхватив первое, что подвернулась под руку, прикрикнула, – вот, зажигалку! Как ты потерял? Ты что, из тех которых в «Жди меня» показывают? Типа того, я ехал с дачи, мне заехали по башке железякой, и теперь я Федя, а отыскавшая меня жена сказала, что я Игнат и у меня восемь детей и пять внуков, и начинают обниматься и плакать. Ты из этих?
Путеец тоже остановился и расхохотался, опустив голову. Параллельно достал из-за пазухи трубку и кисет.
– Смешно! Но нет. Память я не терял, точно так же как и не терялся в географическом смысле. Но имя потерять пришлось. Это часть того процесса, в котором я участвую с некоторых пор. Это из одной плоскости с моей невозможностью брать в руки деньги.
– Это тоже ритуальная необходимость? – догоняя его уточнила девушка. – Так погоди! Так ты просто не можешь его произносить или не помнишь?
– Ни то и ни другое. У меня его просто нет. Я его потерял, – сказал путеец, прикуривая трубку.
Девушка недовольно и несколько рассеянно пожала плечами, глядя в сторону и часто кивая головой.
– Знаешь а пусть будет так! Пусть! Но и я тебе своего имени не скажу и тоже буду безымянной!
Путеец обернулся, вскинув внимательный взгляд, когда остановился и, некоторое время осматривая девушку с головы до ног, тонко и коротко улыбнулся, негромко сказав:
– Тогда будем знакомы!
Девушка неудовлетворенно вздохнула и, мигнув сомнением в глазах, улыбнулась и произнесла, повысив голос:
– О непокорная Лилит, твой табель че-то там сулит! – и показав язык, пошла вперед, по узкому тротуару.
День выдался теплый, обыкновенно тусклое осеннее солнце сегодня палило как в конце лета. Придорожные газоны бледнели испаренной влагой, улица гудела быстрым потоком машин. На Трефолева, напротив автомойки валялась шайка бродячих собак, отчего-то облюбовавшая этот пустынный пятачок. На широком бортике серого бетонного забора восседали голуби ровным тесным рядом. С территории мини-пекарни, выше по улице, тянулся сладковатый хлебный запах.
Перед спуском к железной дороге путеец обернулся и, пропустив девушку вперед, уставился в рукав улицы, точнее на правый угол перекрестка проспекта Маршала Говорова и Трефолева, где около торгового центра отирался рыжеватый мужчина в серой куртке с задранным воротником и красным шарфом на шее, безотрывно смотрящий в его сторону.
– Кто там? – спросила девушка, уже спустившаяся к тропинке.
Путеец только махнул рукой и с какой-то странной улыбкой, коротко мелькнувшей на лице, спустился с пригорка.
Практически молча и, может быть, от того быстро добрались до дома. Путеец переоделся в парадно-выходное: короткое черное пальто с двумя рядами пуговиц, черную водолазку, темно-синие джинсы и коричневые ботинки. Девушка, коротавшая время ожидания за обрыванием уже темнеющих плодов с придорожных кустов шиповника, только увидев переодетого путейца, завелась не на шутку, сразу взявшись с тонкой издевкой нахваливать его вполне себе модный вид. В числе прочего твердя о постоянном повторении моды на определенный вид одежды, предлагая сравнить его образ со своим, которые и верно были очень близки и за исключением некоторых мелочей и кроя, вполне можно было сказать, что они одевались в одном магазине.
Закончив пустую болтовню по вопросам моды, девушка вновь принялась допытывать путейца о предметном применении описанного на блокнотном листе, но и на этот раз получила лишь пространный отвлеченный ответ из серии бренности бытия, от чего стала несколько недовольной, но умолкла.
