Кот с понимающим видом выслушал обвинительную речь, тут же быстро выпрямился и демонстративно влез на столб, показывая ничуть не растраченный боевой дух.

– Так-то лучше! – бросил недовольно путеец, пряча улыбку, а девушка, заметив это, только хихикнула и вновь повернулась к костру.

Просидели допоздна, слушая редкий посвист ночных электричек и слабые отзвуки городских голосов, принесенных ветром.

Ночной воздух уронил в атмосферу тонкую острую ноту холодка. Дым, текущий из-под листвы, вился струями бледных спиралей, собираясь вверху будто длинными кудрями седых волос. Чуть поодаль за пустырем кричала потревоженная птица. За серым забором иногда слышались длинные металлические щелчки. Где-то рядом верхние этажи зданий смотрели в налитую мраком даль массой своих квадратных желтых глаз, а со стороны вокзала слышался тихий, вторящий порывам ветра скрип петель не то ворот, не то не плотно запертой двери.

«Фасолевый паяц» и Счастливая чайка

Кассир, Лидия Геннадиевна Косорубова, выделялась из прочего коллектива бухгалтерии особенно склочным и мелочным нравом, что для ее вида деятельности скорее являлось неким оправданием, в котором профессия складывается в характер. Фигуру имела тучную, но ловкости это не убавляло. К юмору относилась категорично, как если бы осмеивали кого-то из коллег или знакомых, полностью поддерживала юмористов, вставляя ремарки, при этом как правило истошно хохоча, в то время когда шутили над ней, воспринимала это резко, не менее истерично ругалась, потом, вдруг превратившись в эталон нравственности, принималась читать нотации смехачам.

Личная жизнь Лидии с некоторых пор приобрела четкий и стабильный фон – она недавно развелась с мужем, который в бытность их сожительства из-под ее гнета периодически уходил в запой, отчего становился бесконтрольным и волевым, и как-то провалившись в него в очередной раз остался там окончательно. Это обстоятельство Лидию не расстроило и не ввергло в тесные объятья хандры и депрессии, ведь она уже давно имела страстные, не сказать нервные отношения с местным охранником. Дело в том, что охранник этот, трудясь еще в молодые годы где-то на севере, вахтовым способом, заработал не только деньги на дом, но и целый набор хронических болезней, в том числе и язву желудка, и с тех пор был обречен на трезвый образ жизни. Как раз это самое, невысокое требование, которое наверняка считается нормой, и сыграло решающую роль в выборе Лидией Николая в качестве партнера, при том что согласие язвенника на отношения имели второстепенный характер, равно как и перечень заболеваний, имеющийся при нем.

В дни выплаты заработной платы, той самой, что вопреки расхожему мнению выдавалась без конверта, в коридоре выстраивалась очередь к окошку кассы, напротив которого и дежурил Липопаев Петр, старший охранник, как гласила узкая нагрудная табличка с белыми буквами на синем фоне.

Внешне Петр производил впечатление человека крепкого. К покатым плечам и высокому росту словно само собой прилагалось малоподвижное практически каменное лицо, а солнцезащитные очки-«капли», стрижка бобрик и сложенные впереди руки, подчеркивали и дополняли облик, и без того стереотипичный насквозь. Образ американского героя одиночки не мог остаться незамеченным, вместе с тем обрекая его носителя на общественное наказание, в его случае в форме хлесткого прозвища, приставшее к нему однажды, но окончательно и бесповоротно. Всякий работник от уборщиц до бухгалтерии знали его как Петьку-Лимпопо. Само собой, так его называли только в отсутствие самого владельца. Кличка эта совершенно естественно имела для Петра обидный характер, кроме всего прочего еще и потому, что указывала на его самое обыкновенное русское рабоче-крестьянское происхождение (наверняка для того и давалась), а ведь судя по стремлению его внешнего образа, в грезах он рассекал на тяжелом мотоцикле по улицам Нью-Йорка или Чикаго, периодически спасал мир, а иногда мимоходом выручал из беды визжащих нервных дамочек, подобно так любимых им персонажам боевиков девяностых.

Порой в процессе выдачи денег что-то иногда случалось. Лидия свободно могла прекратить раздачу наличных, объясняя это всегда одинаково – «технические причины», призывала Петра, что по всей видимости способствовало их скорейшему устранению, запирала при этом дверь и лепила на обратную сторону оконного стекла кассы бумажку с надписью – «ожидайте».

Народ послушно ожидал, но безмолвствовать при этом не собирался. Вся очередь, как водится, скрашивала ожидание крайне весело. Слышались к примеру такие всплески фольклора как: «Лихо косят!» или «Косят лихо, в Лимпопо!», но бывали и более обстоятельные, произносимые зачастую представителями старшего поколения: «Ребята, вы же просто не понимаете, какой одаренный человек нам достался, и в кассовых аппаратах разбирается, и охраняет нас грешных, молодец!», и прочие призывы гордиться тем, что имеют возможность дышать с Петром и Лидией одним воздухом, а иногда даже стоять рядом.

Путеец, хоть и разделял подход толпы к воспитанию этой своеобразной парочки, но примыкать к ней не спешил. Вместо этого предпочитал дожидаться, когда народ получит свое, устроившись вместе с девушкой на площадке, на один лестничный пролет выше этажа, где располагалась касса.

– Странное здание, ни за что бы не подумала, что здесь может быть бухгалтерия и касса, – сказала, посматривая в окно, девушка.

– А, что с ним не так?

– Да как-то заброшенно выглядит, вокруг пусто, такое впечатление оставляет как, может быть, геологическая будка, или нет, знаешь бывают такие домики рядом с маяком? – посмотрела на путейца, он кивнул, упираясь взглядом в пол. – Вот, похоже на это.

– Сиротское, ты имеешь в виду?

– Наверное, где-то так, – кивнула она, с придыхом осмотрев окрестности. – Слушай, а зачем ты меня с собой взял? Мне вроде бы на людях показываться пока ни к чему!

– Да, ни к чему, но тут особые обстоятельства. Дело в том, что мне нельзя брать денег в руки, – продолжая смотреть в пол, сообщил путеец.

– Что так? Ты что, старовер какой-нибудь или сектант?

– Нет, но тоже заложник ритуала, – спокойно ответил он.

– Этот ритуал с твоими гостями связан? – подозрительно легко уточнила она.

– Напрямую.

– Хоть ничего и не понятно, но ладно. Что, пойдем?

Путеец кивнул и встал с места.

Быстро сбежав по пролету, пошли по коридору, обменявшись взглядами с последним из очередников, на ходу пересчитывающим кровно заработанные. Приняв еще на площадке вид актера, не совсем вышедшего из роли, напустив на немного выпученные глаза, легкую дымку сумасшествия, он двигался так словно старался себя очертить в пространстве как можно четче. Вслед за ним на некотором удалении шла девушка, борясь с явно душащим ее смехом, неумело маскируемым под кашель в прижатый к губам кулак. Приблизившись к окошку кассы так, чтобы его видела и Лидия, и Петр, он замер и встал прямо как столб, после чего резко кивнул, словно какой-нибудь гардемарин, еще не успевший соскучиться по школьной муштре, и после короткой паузы рассыпал свое поэтическое обращение:

– О, непокорная Лилит!

Чего мне ждать от тяжкой доли?

Что ведомость твоя сулит?

Достатка или гладной доли?

Ответь, молчаньем не томи,

Меня под крышкой ожиданья,

Что выпадет? молю тебя, скажи,

Во сколько, мастер оценил мои старанья?!

По окончанию чтения путеец снова произвел резкий поклон, а слушатели практически в унисон пробормотали, одновременно закатив глаза: «Да что ты будешь делать, опять он…»

– Я ведь тебя предупреждал в прошлый раз, что бы ты сюда не лез со своей вот этой поэзией недоделанной?! – сказал Петр, раздувая ноздри и выписывая фигуры в воздухе указательным пальцем.

Путеец, повернувшись к Петру спиной, принялся мотать головой, словно искал источник звука, вдруг резко развернулся и, подскочив, ухватил его за рубашку двумя руками, когда, выкатив глаза, стоя лицом к лицу, прокричал: