– Наверное, – со все крепнущим недоумением, произнесла она.
– Не трать зря время. Я слышал, что о чем бы человек не говорил, он всегда говорит о себе. Ну вот и говори. Только сразу и без всех этих общепринятых прелюдий. Со мной так можно разговаривать, точнее, даже – нужно.
– Это как-то странно, – пожала плечами девушка. – Точнее – ненормально. Как ты себе это представляешь. Вот я вхожу и начинаю рассказывать тебе все подряд без разбору и разъяснений, а ты такой молодец, киваешь головой и сразу все понимаешь?! Так? – моментально выдала она.
– Со мной именно так. Нет я, конечно, допускаю, что одичал и слегка выпал из общей системы ценностей, но то, о чем ты пытаешься со мной говорить, на мой взгляд, не стоит произнесенных слов.
– Но ведь подобный разговор – это норма! – вновь повысила голос девушка.
– Хорошо. Пусть это будет норма. Пусть. Но даже при условии того, что я не выдерживаю общественных канонов разговора, может быть, стоит посмотреть на контекст. При каких обстоятельствах мы начали общаться? Мы ведь с тобой не в кафе встретились, и наше знакомство не начиналось с обсуждения новых веяний в джазовой музыке или неопределенности отношения критиков разных лет к творчеству Шекспира. Какая норма? Ты была без семи минут мертвой. Ты видела потенциальную причину своей смерти со стороны, – тут путеец уселся на свое прежнее место и, вглядевшись в покрасневшее лицо девушки, добавил: – Нужно менять это прямо сейчас.
Девушка резко вскочила с места, небрежно нацепила пальто и взялась нервно натягивать ботинки, при этом бормоча что-то нечленораздельное, но очевидно злобное.
– Идиот! Сволочь! Скотина! – без пауз проорала она, уже выбежав на улицу и нервно дергаясь, повернула направо вдоль путей, исчезла за рядом облетающих кустов ольхи и шиповника, бессвязно бормоча.
Путеец вышел в прихожую и потянул на себя брошенную незапертой дверь, еще усмехнувшись виду кота, ошарашенно смотрящего по сторонам.
По крайнему к дому пути проскочила электричка, сбивая мчащимся за ней ветром сухую листву со старого тополя. В рваной серой пелене облаков мелькнуло солнце. Рассвело окончательно.
Нервный монолог
В заботах день улетел в ту же трубу, что и любой предыдущий. Низкий полуденный зенит только коротко обозначился на небосводе и без звона пошел на убыль. Около четырех часов воздух сиял блеклым вечерним светом, а к восьми на город свалилась влажная осенняя ночь, шансов стать темней у которой в этих сутках уже не будет.
Ближе к одиннадцати часам вечера по окрестностям пустыря прокатилась волна отключившихся фонарей, но только затем, чтобы сразу зажечься вновь. Из железнодорожной будки выкатывались странные звуки, разбегаясь по стальному дорожному полотну, по мере угасания деформируясь в скрежет, вой и угасающий крик. В усеченных конусах расчерченных косой моросью придорожных фонарей, сгорбившись и шатаясь плелась девушка, напевая какую-то популярную до омерзения мелодию. Остановившись около тополя, точно на границе падающего из окна желтого света и вместе с тем тропинки, упершейся в дорогу и раздвигающей стену из кустов шиповника узким проходом, внимательно уставилась в два силуэта за зашторенным окном.
При том, что в одном читался образ путейца, о втором можно было сказать только одно – он принадлежал крупному широкому мужчине, с выдающихся размеров прямым носом.
Вдруг раздался длинный воющий крик, и мужской силуэт за столом начал трястись и резко подпрыгивать со столько же короткой амплитудой, сколько частыми рывками. Очертания его рук на мгновение взлетели вверх, и тень исчезла из обзора рассеченного крестом окна, свалившись на пол.
В эту секунду дверь дома распахнулась, и из нее выскочил кот, с диким воплем исчезнувший в темных кустах слева. Девушка встряхнулась, протерев глаза и не сдержавшись шепнула:
– Это значит ваше «Велком ту»?
Вслед за котом в распахнутой двери появился контур высокого мужчины в сером коротком пальто. Одним прыжком он пересек порог и, растянувшись на мокрой траве, тут же вскочил и, проорав на разные голоса лишенную смысла околесицу, рванул по тропинке.
Девушка отступила в сторону, но мужчина, следуя логике, явно навязанной ему сильным испугом, только проскочив в разрыв между кустов, резко повернул, моментально сбив девушку с ног.
– Отец наш небесный, дай нам днесь! – проорал он в лицо свалившейся на спину девушке и с хриплым надрывом в голосе продолжил вопить «Отче наш», грохоча по рельсам мелким камнем брусчатки, иногда до хруста сминая придорожные кусты.
Пропитанные ужасом молитвенные слова скоро удалились на столько, что перестали быть различимы. Девушка поднялась, тряхнув левой рукой, теперь перемазанной в грязи, а правой пригладила слипшиеся волосы, слетевшие на лицо от удара. Еще раз встряхнулась и, покачиваясь, прошла по тропинке к дому.
В дверях показался путеец в наброшенной на плечи старой зеленой телогрейке без ворота. Он навалился на косяк и, зажав в зубах трубку, взялся чиркать спичкой, когда, втянув вспыхнувшее пламя, выпустил из уголка рта струю желтовато-синего дыма.
– Гостей не провожаешь? – спросила девушка, шмыгая носом.
– Гости гостям рознь, – подняв глаза, ответил он.
Тут из темноты вышел кот и, отряхнувшись, скользнул мимо путейца, ловко взобравшись на ящик.
– А принимаешь? – вытерев нос грязной рукой, уточнила она, приняв, кажется, максимально серьезный вид, на который только была способна.
Путеец, только выдохнув, улыбнулся, кажется еле сдерживая смех от вида мокрой растрепанной собеседницы, а теперь еще и с грязным носом.
– Пьяная? – посмотрев внимательней, спросил он, не снимая улыбку с лица.
– Да-а… – протяжно выдала она и, быстро подступив ближе, взялась без остановки болтать при этом, еще и активно жестикулируя. – Да, я напилась на последние деньги в какой-то вонючей рюмочной на Стачек! С каким-то жульем и алкашами! Потом один меня начал за задницу хватать, я ему по морде заехала, а мне потом девка какая-то, а ей охранник! А потом я побежала, и этот в меня бутылку бросил! А они там собрались, шваль какая-то, и потом…
– Так! Погоди! – одернул ее путеец и, вынув из кармана платок, протянул ей и отступил с прохода: – Вытри лицо и проходи.
– Значит «Велком ту» еще работает? – вытираясь и поднявшись на порог, пробормотала она.
– «Велком ту» здесь работает всегда, но не для всех одинаково, – закрывая дверь произнес путеец, глядя на кота, старательно вылизывающего мокрый бок.
С дурацкой, прилипшей к лицу с самого порога улыбкой, девушка с трудом стряхнула с себя мокрое пальто, уронив его у стола. Пока она вертляво мостилась на стул, явно стараясь выглядеть трезвой, путеец поднял свалившееся тяжелым комком пальто и повесил его на вешалку ближе к печке.
Только устроившись за столом, девушка навалилась на расслабленную ладонь и то ли несмело, то ли невнятно поинтересовалась нет ли в доме чего-нибудь спиртного, наверняка думая, что знает ответ. Получив положительный отклик, даже приосанилась и сжала губы, судя по виду намереваясь продолжить разговор в этом направлении, но осеклась, когда путеец пояснил, что весь имеющийся в доме алкоголь уже нашел своего потребителя и пришел сюда только что ее ногами.
После нескольких нервных кивков и отказа хозяина дома наливать ей даже чай, так как от него ей станет только хуже, выпила воды и, навалившись на спинку стула, принялась болтать, в качестве вступления избрав набор нервной ахинеи.
Неназойливая попытка путейца остановить этот словесный шквал, напоролась на его собственные слова, в плохо шевелящихся устах девушки, звучащих как последняя надежда:
– Нужно менять это прямо сейчас, – он отступил и умолк, со всем вниманием вслушиваясь в рваный сбивчивый рассказ, заняв место на низком табурете у потрескивающей печки, иногда потягивая трубку.
После фразы девушки: «То, о чем невозможно говорить с близкими, можно спокойно разболтать незнакомцу», рассказ обрел более осмысленный вид, где начали прослеживаться логика и более ощутимое русло.
