– Отправь посыльных в Идшар и Ризайю. Пусть присылают сюда всех воинов, что смогут.

– Байру!..

Асахир резко развернулся, сверкнув пронзительным взглядом необычных глаз, выхватил один из ножей, что висели у него на поясе, прижал лезвие к ладони, разрезая кожу и позволяя крови оросить клинок.

– Клянусь именем и кровью, клянусь перед землёй, небом и Великой Рекой, что брат мой будет отомщён. Если в этой смерти повинен правитель Энарана, его город захлебнётся кровью!..

Эсин Алуганг, градоправитель верховный жрец Энарана, всем своим видом выражал глубокую скорбь и сочувствие. Это стремилась подчеркнуть и белоснежная траурная туника, и не смазанные маслом волосы. Колесница примчала его в лагерь идшарцев на рассвете – вскоре после того, как весть о смерти асу Кангара долетела до военачальника Асахира.

– Байру, – великий эсин богатейшего из городов Дарфии приветствовал военачальника Идшара поклоном, но это никого не удивило. – Мне сообщили о твоей потере. Весь Энаран скорбит вместе с тобой.

Тело молодого лекаря Кангара, всегда сопровождавшего Асахира во всех походах, теперь лежало на сложенном из тростника и кедровых досок возвышении у входа в шатер. Воины Идшара, подходившие прощаться с товарищем, бросали у его ног золото, стекло и драгоценные заморские пряности. Так прощались с величайшими из воителей, и так байру Асахир велел прощаться со своим побратимом. А у подножия одра покоились тела стражников, не сумевших уберечь Кангара от клинка наёмника. Эсин Алуганг невольно поежился, оглядев раны на трупах убитых – судя по всему, они не дожили до суда и положенной обычаем казни.

– Слышу и принимаю, – ритуальной фразой отозвался на соболезнования Асахир.

Военачальник сидел на расшитом ковре, задумавшись о чём-то своём и даже не думая встать и поприветствовать знатного правителя.

– Я отправил два десятка стражей на поиски злодея. Мы найдём его, байру, и погибший будет отомщён.

Асахир поднял взгляд. Ледяная усмешка на губах военачальника заставила эсина Алуганга вздрогнуть.

– О, Кангар будет отомщен, можешь не сомневаться, эсин.

Асахир произнёс это очень тихо, но каждое слово отчётливо осело в мыслях энаранского градоправителя. Алуганг на мгновение смутился, затем продолжил заготовленную речь:

– Увы, не в моей власти возместить твою потерю, байру. Но я надеюсь, что твоя скорбь не отменит назначенных переговоров.

– Мы покидаем твой город, эсин.

– Но…

– Праху Кангара должно покоиться на родной земле.

– Я понимаю. Это священный долг, байру.

– Но означенную дань мы заберём с собой сейчас.

– Разумеется, байру. Я тотчас пошлю за ней.

Эсин покинул шатёр под пристальным взглядом байру. И почти сразу после ухода высокопоставленного гостя вошёл молодой воин и сообщил, что ещё один энаранец желает видеть идшарского военачальника. На молчаливый вопрос во взгляде байру воин ответил:

– Какой-то раб, он говорит, что был ночью во дворце. Говорит, есть что рассказать.

– Приведи, – заинтересованно протянул Асахир.

– Байру, это может быть опасно. Дай я поговорю с ним, – вмешался один из приближённых, немолодой воин в богатом облачении.

– Нет.

– Что, если его подослали убить тебя?

– Здесь? Сейчас? – снисходительно усмехнулся Асахир. – Среди моих воинов?

Тот потупил взгляд.

В шатёр незнакомца всё-таки втолкнули, словно забыв, что он пришёл по своей воле. Молодой человек, худой, небогато одетый, подпоясанный верёвкой – раб. Пошатнувшись, он устоял на ногах, огляделся и отметил взглядом байру Асахира. Раб нервным движением взъерошил волосы и произнёс, низко кланяясь:

– Да хранят вас все боги, добрый господин.

– Кто ты и с чем пожаловал? – спокойно отозвался Асахир.

В глазах пришедшего сверкал странный, едва заметный огонёк обиды. Раб нервно и затравленно озирался по сторонам, хотя старался казаться гордым, задирая кверху подбородок.

– Меня называют Кимом, рабом эсина Алуганга, – губ пришельца коснулась горькая, болезненная усмешка. – Я пришёл рассказать вам, господин, о той ночи, когда погиб ваш побратим. Рассказать, кто повинен в этом.

– Не так сложно узнать правду, – задумчиво проговорил Асахир. – Всегда найдётся предатель.

– Предать можно тех, кому клялся в верности, тех, кого обещал любить, – возразил раб. – Я всегда ненавидел Алуганга и не вижу здесь своей вины.

– Стало быть, ты обвиняешь в смерти Кангара своего господина?

– Я видел убийцу. Он шёл по дому, как по улице родного города. Ни один стражник не преградил ему путь. Он ушёл, и, должно быть, слишком далеко, чтобы ваши воины могли догнать его. Но нанял его Алуганг – иначе он не прошёл бы внутрь дворца. Пешком, нимало не смущаясь.

По лицу Асахира сложно было сказать, какие чувства вызывает в нём речь раба. Военачальник казался невозмутимым, в зелёных глазах не угадывалось ни интереса, ни равнодушия, ни каких бы то ни было переживаний. Он неподвижно сидел, глядя на пришедшего, и, казалось, думал о чём-то совсем другом.

– Ты хочешь награды? – поинтересовался один из приближённых идшарского военачальника.

– Я хочу, чтобы Алуганг умер, господин. И буду счастлив, если смогу увидеть его смерть.

А Асахир произнёс:

– Скажи, ты можешь доказать свои слова?

– Я могу лишь поклясться перед лицом всех богов, что говорю то, что видел собственными глазами, – он на пару мгновений опустил веки, вспоминая слова нерушимой клятвы, и затем медленно проговорил: – Водами Великой Реки, чёрной землёй царства Хеды, светом Аарки, плугом Ирутара и своей душой я клянусь, что видел, как ночной охотник шёл мимо верных Алугангу стражей, и его пропустили без слов и сомнений.

Молчание длилось недолго, Асахир, казалось, ждал, что ещё скажет раб, и тот продолжил:

– Я скажу ещё: о неугодных эсину всегда печётся Арнунна, сын Кадара, верховный судья. Я знаю, это он помог эсину воплотить задуманное. И от него ты узнал бы больше… если бы смог вытащить его из дома.

– Ты сможешь вернуться незамеченным? – спросил Асахир.

– Смог же я прийти сюда, никем не увиденный.

– Хорошо. Возвращайся, Ким. Если твои слова правдивы, то скоро ты будешь свободен.

Тот вновь низко поклонился и вышел; один из советников Асахира недовольно произнёс:

– Почему ты его отпустил?

– Если эсин поймёт, что он был здесь, нам уже ничего не узнать. Надо уходить прочь от Энарана, пока не придут остальные отряды. Анутма, разыщи этого судью.

– Только разыскать? – на всякий случай уточнил один из воинов, названный Анутмой.

Асахир кивнул.

Они снялись с места после полудня и шли весь вечер, удаляясь от Энарана и реки, а к темноте остановились в поле возле деревеньки с ячменными полями вокруг. Идшарцы разбили здесь лагерь; кто-то вбивал колья в землю, кто-то ставил шатры, кто-то отправился к прорытому каналу, несущему сюда воды Великой Реки. А сам военачальник Асахир и его ближайшие товарищи окружили повозку с телом умершего лекаря.

Огонь факела, что держал в руке один из воинов, легонько лизнул доски. Пламя взвилось вверх, охватывая погребальное ложе. Асахир смотрел в другую сторону.

Прячась от полуденного зноя в тени фруктовых садов, юная девушка старательно перерисовывала буквы с глиняного письма, выводя их тонкой тростинкой на песке в каменной чаше. Раздавшийся позади строгий голос заставил её прервать занятие и обернуться:

– Энеата! Я же сказал – только монеты или бронзовые ножи!

У глинобитной стены, окружавшей сад, стоял старик, облачённый в длинную шерстяную тунику. Его короткая чёрная борода на удивление гармонично сочеталась с длинными, собранными на затылке седыми волосами, а сердитый взгляд карих глаз с бледными ресницами, похоже, должен быть зажечь пламя стыда в душе расточительной девчушки.

– Прости, дедушка Хурсан, – рассмеялась Энеата. – Эти бусы были такими красивыми!..