Хурсан всегда предупреждал об этом. Хоть молва и людское мнение действительно волновали старого целителя, главной причиной, по которой Энеате строго запрещалось колдовать, была сама Энеата. Юная и неопытная волшебница, обладавшая слишком могущественным даром, с трудом могла справиться с ним…

Сила переполняла её, требуя выхода. Энеате страстно желалось обрушить скалы, поджечь и без того несчастный сухостой, призвать яростный ветер, что ураганом снёс бы всё на своём пути, или ледяной дождь, что мог бы покорить эту ужасную, нестерпимую жару…

Сдерживаться было всё труднее, как и пытаться думать о другом. Девушка была уверена, что дома будет в безопасности – как бы ни стремился эсин Арка выразить свою дружбу Идшару, выдать свободную горожанку, дочь известного и уважаемого человека, он бы не посмел, опасаясь гнева собственного народа. Но будет ли в безопасности сам Арк, если Эне придёт туда сейчас, из последних сил сражающаяся с самой собой – девушка сомневалась.

Сады и поля Арка, окружавшие светлые стены города зелёным кольцом, раскинулись впереди. Сверканием и блеском манила синяя лента Великой Реки. Оставалось совсем немного. Ещё небольшое усилие, последний рывок. Но надежда, что Энеата сможет дойти, становилась всё слабее. Сил бежать давно не было.

Девушка еле волочила путавшиеся ноги, пошатывалась, прикрывая голову остатком изорванной сумки, отмахивалась от мерещившихся перед потемневшим взором мух и еле справлялась с одышкой. Увидев рядом более-менее высокий куст, способный дать хоть немного тени, Энеата из последних сил добрела до него и рухнула на горячую, но хотя бы не раскалённую, как везде вокруг, почву. Асу хотелось прикрыть измученные ярким светом и поднимавшим колючий песок ветром глаза хотя бы на мгновение, но она боялась лишиться сознания и лишь всё шире распахивала веки. Флягу с водой Эне отдала Нунне и сейчас безнадежно пыталась хотя бы облизнуть иссохшие и облезшие губы. Оглядев покрасневшую кожу на руках, Эне недовольно нахмурилась и в бессильной злобе стукнула ладонью по земле. Надеясь облегчить дыхание, развязала слишком туго затянутый поясок. Оставалось лишь уповать, что кто-нибудь из земледельцев выберется на окраины возделанных угодий и додумается посмотреть в эту сторону…

От невыносимого желания выпустить на свободу колдовскую силу юную целительницу освободил обморок.

…Топот и отрывки разговоров доносились издалека, с трудом пробираясь сквозь марево нездорового сна. Из гулкого невнятного шума голоса вскоре превратились в глухие, еле слышные, но внятные слова.

– Без сознания?

– Солнце?

– Ага. Перегрелась.

– Как она вообще живёт с такой бледной кожей?..

– Разойдитесь, олухи! Воды! Кто-нибудь, дайте скорее воды!

– Не ори!

– Да быстрее же!.. Отойди!

Лба коснулась прохладная мокрая тряпка, и Эне шевельнулась с тихим стоном. Кто-то бережно поднял её на руки, но Энеата, едва приоткрыв глаза, поняла, что всё равно ничего не видит. Опустив тяжёлые веки, она вновь провалилась в небытие, напоследок успев услышать:

– Тьма Хеды! Она выглядит гораздо легче, чем есть на самом деле…

Энеате казалось, что прошла пара часов – не больше. Мучительный тяжёлый сон вперемежку с короткими мгновениями полузабытья, в которых мелькали чьи-то голоса, холод мокрой тряпки, прикасавшейся к телу, запах крепких травяных отваров и тоскливое желание скорее заснуть обратно, чтобы избавиться от жара и ужасной тошноты.

Когда Энеата вновь открыла глаза уже в ясном сознании, её взгляду предстали плотно задвинутые тростниковые ставни, украшенные вышитой красной лентой. Эне сама вплела в створку этот тонкий кусок льна, когда наряжала дом к прошлому празднику. Девушка невольно улыбнулась, понимая, что лежит дома в своей постели. Но боль, которой отозвались на эту улыбку потрескавшиеся губы, вернула ей память и ясно дала понять, что этому пробуждению предшествовали настоящие приключения, а вовсе не кошмарный сон.

Повернувшись и приподняв голову, Энеата увидела сидевшую на полу напротив Фазмиру. Та, прислонившись к стене, дремала, сжав в руках небольшое опахало из шёлка. Энеата хотела тихонько встать и взять кувшин со столика у другого окна, но не справилась с измученным телом. С грохотом рухнув на пол, сбила деревянную подставку с пустой глиняной чашкой – разлетевшись на черепки, посуда добавила шума.

Фазмира, встрепенувшись, вскочила и с причитаниями рванулась к Энеате, помогая ей встать.

– Мира, – тихонько попросила Эне. – Воды, пожалуйста.

Мира тут же умчалась прочь, а уже через пару мгновений стояла перед подругой, сжимая в руках чашку.

– Эне… – желая и одновременно страшась услышать ответ, неуверенно произнесла Фазмира. – Что с Нунной?

Эне взяла протянутую Мирой чашку, отпила, затем села, поджав ноги.

– Я не знаю, – наконец произнесла она. – Давно я здесь?

– Да вот третий день к концу идёт.

– Как я тут оказалась?

– Тебя идшарцы принесли, – отведя взгляд, приглушённо ответила Фазмира.

– Идшарцы?..

– Да, воин притащил, и с ним ещё приходил молодой паренёк, назвался лекарем Таллисом. Кажется, Таллисом. Чудное имя… Чужеземное. Из Арады он, что ли, как Хурсан? Эне, а что случилось-то всё-таки? Нунна… что с ним?

– Ушёл. Думаю, он в безопасности.

– А… ты?

– Что – я? Я вот она, перед тобой сижу, – буркнула Энеата.

– Ты… ну, это самое, ты как – в порядке? – не обиделась Фазмира.

– Да… Когда они приходили, они…

– Воин спросил, где тебя оставить, я показала на эту кровать, а лекарь быстренько разъяснил, что с тобой делать. А! Точно! Подожди, сейчас принесу отва…

– Нет, стой. Я сама всё сделаю, что нужно. Что ещё?

– Ещё?

– Да. Что ещё было. Пока меня не было или пока я спала.

– Да ничего… Никто не приходил больше. А! Воин этот, потом, правда, ещё спросил про Нунну и его комнату… Я показала, и он забрал его сумки. Уж не знаю, зачем ему… Но решила лучше не возражать. Довольно страшный он был, я тебе скажу. Как посмотрел грозно – у-у!

– Правильно сделала… Погоди, что?.. Сумки Нунны?

– Ну да.

– Вот ведь… – Эне откинулась назад, прикрывая глаза.

– А что? Ты знаешь, зачем?

– Догадываюсь. Слушай, Мира, ты не знаешь, какие-то письма там были?

– Только те, что Нунна тебе показывал. Мне так кажется.

– Ничего такого, где бы говорилось или хоть намекалось, что ты тоже здесь?

– А что, что не так?

– Всё хорошо, Мира. Всё будет хорошо…

Энеата закрыла глаза. Когда Фазмира рассказала о взятых вещах Нунны, асу сразу вспомнились слова байру Асахира. Военачальник сказал, что сам Нунна его не интересует, и поимка юноши – лишь способ выманить из-за городских стен судью Арнунну. Но именные ножны или письмо отца – убедительное доказательство, и сам Нунна может и не понадобиться…

– Как же хорошо, что ты наконец пришла в себя. Мне так страшно, Эне! Они утром вышли.

– Кто вышел? Куда?

– Идшарцы! Они пришли, разбили лагерь под стенами. По городу бродили целые толпы, ну, когда тебя принесли. Я в доме пряталась, на всякий случай. А потом пришла ещё целая толпа! Море идшарцев. И все просто увешаны оружием. Даже по городу ходят с оружием. Люди прятались в дома… Хотя торговцы, конечно, без страха, лишь бы кому что продать. Сами к ним лезли.

– А вышли…

– Утром! Уже пошли на Энаран, наверное! И ваши стрелки с ними! Их так много, Эне… Я сидела в доме, но Гияма ходила к стенам и видела, как воины уходили. Много, много… Эне, что же делать? Я так боюсь за маму с папой и за Харата!

– Не волнуйся. У Энарана тоже достаточно защитников.

Фазмира в ответ начала долго и очень быстро лепетать что-то про «страшных-страшных идшарцев» и про воина, принесшего Энеату в дом. По её словам, тот был особенно впечатляющим.

– Может потому, что его я вблизи видела, – задумчиво произнесла Мира. – А может быть из-за того, что у него на руках была ты в рваной и грязной тунике с пятнами крови. А руки, если честно, у него такие красивые. И очень красивый перстень родовой, с сердоликами, просто загляденье. Но всё равно было так страшно! Я люблю сердолики, у меня были бусы с такими круглыми…