Тернер поднял глаза и молча кивнул.

Салливан вышел из палаты, прикрыв за собой дверь. Через несколько секунд она снова распахнулась, впуская невысокого светловолосого новозеландца.

Пиала выпала из руки Эйдана. Он зажмурился и зажал рот слабой ладонью, пытаясь удержать рвущийся стон. Это было невозможно. Дин ушел. Ушел навсегда. Это просто видение. А сам он, наверняка, лежит сейчас, подключенный к всевозможным аппаратам, истыканный иглами, обмотанный трубочками, присоединенными ко всем отверстиям его тела, и умирает. А светловолосый фотограф — лишь плод его воображения. Последний образ, возникший в затухающем сознании.

«Образ» подошел и присел на краешек кровати, совершенно реально прогнув ее. Эйдан почувствовал ласковое прикосновение теплых пальцев к своей щеке и вздрогнул.

— Ты ушел… — прошептал он, убирая ото рта ладонь.

— Я вернулся, — ответил тихий голос, — Вернулся, чтобы больше никогда не оставлять тебя.

Эйдан приоткрыл глаза. Дин смотрел на него, чуть склонив голову.

— Вернулся…

Новозеландец кивнул и, склонившись, коснулся губами его колючей щеки. Потом немного отстранился, трепетно провел кончиком пальца по изгибу черных бровей, всматриваясь в ореховые глаза. Наполненные слезами, но сияющие, они пронимали до самой глубины души, до самых ее темных закоулков, разгоняя мрак. Дину показалось, что он видит в них золотистые отблески солнца. Ореховые глаза. Самые прекрасные глаза на земле.

— Я снова их вижу… — прошептал он, и голос его дрогнул. Он взял лицо Эйдана в ладони, — Я снова их вижу… я боялся, что…

Он судорожно втянул в себя воздух, тщетно пытаясь сдержать подступившие слезы, и приник к губам ирландца. К живым и теплым губам, все еще бледным, но утратившим жуткий синюшный оттенок. Эйдан захлебнулся теплым дыханием своего спасителя, его мягким поцелуем, своими собственными слезами.

— Чертов чокнутый ирландец… — выдохнул Дин, оторвавшись от его губ. Не выпуская из ладоней, он начал покрывать мокрое лицо легкими поцелуями, — Прости меня… прости. Я был таким козлом, но клянусь, что больше не оставлю тебя, я всегда буду рядом.

— Что с твоими руками? Они все изранены. Где ты так?..

— Потом… сейчас это совсем неважно. Это, вообще, неважно. Главное — ты жив…

Эйдан обнял его слабыми, дрожащими руками, зарываясь в золотистые волосы и вдыхая их аромат.

— Дино, ты спас мне жизнь?.. — он всхлипнул, сильнее прижимая его к себе. — Я так виноват перед тобой…

— Молчи, — потребовал Дин, ощутив, как отголоски недавнего кошмара проникают в самое сердце, впиваясь в него острыми когтями страха. Страха того, что Эйдан, сказав эти слова, начнет растворяться призрачной дымкой и, в конце концов, исчезнет, оставив после себя лишь низкий, бархатный голос. А потом исчезнет и он. — Молчи. Я не хочу этого слышать. Ты ни в чем не виноват передо мной.

Эйдан заглянул в его глаза.

— Но почему… почему ты решил вернуться?..

О’Горман провел рукой по лицу и вздохнул. Он мог сказать, что что-то почувствовал, но это было бы не совсем правдой. Ему было неприятно и горько признавать, но он не собирался возвращаться. И, если бы не Чемберз, так вовремя появившийся в студии, он бы уехал. Как бы тяжело ему ни было, он бы попытался заставить себя забыть ирландца. И, неважно, сколько бы времени это заняло — месяц, год, десять лет или всю жизнь. Потому что он — безмозглый мудак, не видящий дальше своего носа. Мудак, ставящий свою гордость превыше всего…

— Я скажу тебе правду… Я был ослеплен яростью и не собирался возвращаться. Ник — это его мы должны благодарить за то, что ты жив. Прости, я все ему рассказал… но, поверь, очень правильно сделал, потому что Ник открыл мне глаза на реальную ситуацию, помог понять, что именно с тобой произошло. Господи… Пройти через такое… ради кого?!. Ради меня?! Черт… — Дин закусил губы и зажмурился. — Я не заслуживаю твоей любви, Эйд, потому что я — бездушный, эгоистичный козел… я бы не вернулся. И ты… — он глухо всхлипнул, пытаясь подавить душащие его рыдания. — Господи… Я ведь мог потерять тебя навсегда… Это я тебя предал, Эйд. И это я виноват перед тобой, но… прошу, дай мне шанс все исправить… пожалуйста…

Ирландец ничего не ответил. Притянув к себе любимого, он тихо заплакал. Но это были слезы счастья.

Эйдан провел в больнице еще сутки. Это было удивительно, но он на самом деле хорошо себя чувствовал. Скорее всего, этому способствовали любовь и забота Дина, который не покидал его ни на минуту. Он не квохтал над ним, словно курица. Наоборот, всячески подшучивал и подбадривал.

Ближе к вечеру, Эйдан встал с кровати и, поддерживаемый другом, прошелся по палате.

— У меня такое грустное ощущение, что я всю жизнь так и буду опираться на твое плечо, — сказал он, откидывая с лица темные кудряшки и улыбаясь.

— Ничего не имею против, — ответил Дин. — Только придумай для этого более веселый повод. Не знаю… танцы, например.

Тернер лукаво улыбнулся.

— Между прочим, я пятнадцать лет занимался танцами.

— Правда? — Дин с удивлением посмотрел на него, — Ты не перестаешь поражать, Эйд. Теперь я понимаю, откуда в тебе столько пластики. Вот и замечательно. Будешь меня учить, а то я вечно дергаюсь, как муха на стекле.

Эйдан рассмеялся, обхватил его за талию, взял за руку и немного отклонил назад.

— Танго? — игриво спросил он и Дин усмехнулся.

— Ага, самое время. Ты бы поаккуратнее со своими па, все-таки только поднялся. Смотри, завтра не выпустят.

— Выпустят. Никуда не денутся, ведь я в порядке.

Эйдан осторожно выпрямил Дина и припал к его губам.

— Ты придаешь мне сил, — прошептал он в поцелуй.

Они лежали рядом, невероятным образом поместившись на узкой кровати, взявшись за руки, как обычно, переплетя пальцы, и всматривались в глаза друг друга.

— Странно, что до сих пор никто не заглянул, — улыбнулся Эйдан, — Мы уже час валяемся, и никому нет до нас никакого дела. То есть до меня. Вдруг я уже отбросил копыта или, наоборот, сбежал с каким-нибудь хитрым аппаратом под мышкой, намереваясь его продать, чтобы покрыть расходы на свое лечение?

Дин не оценил шутку. Приподнявшись на локте, он приблизил к нему свое лицо.

— Эйд…

Тернер чуть нахмурился — новозеландец показался ему слишком серьезным — и вопросительно приподнял бровь.

— Я хочу проучить ублюдка… хочу отомстить…

На квартиру к Тернеру было решено не возвращаться. Фотограф привез все необходимые вещи в больницу, и молодые люди прямиком отправились в студию. Им предстояло обсудить план мести.

Эйдан сразу согласился с Дином — Доусон должен был понести наказание. Но, в силу своего природного добродушия и наивности, актер не мог придумать ничего толкового, а крови и тем более смерти своего мучителя, он не желал. И Дину это нравилось. Добрый и бестолковый, Эйдан смотрел на него щенячьими глазами, сокрушаясь своей бесполезности и вызывая дикое умиление.

— Не переживай. Я что-нибудь обязательно придумаю, Эйд. Эта тварь ответит за все, что сделала с тобой. Подумай, какие у него есть слабые стороны? Чем он дышит, чем живет? Ты же целый год с ним общался, должен хоть что-то знать.

Ирландец пожал плечами.

— Сложно сказать, Дино. Ну… он очень падок на лесть. Да, он очень себя любит. Начиная от своей внешности, — Эйдана невольно передернуло, — заканчивая положением, которое занимает. Паб — это так, прикрытие. Верхушка айсберга. На самом деле, он плотно связан с наркобизнесом. Но в это я лезть не рискнул бы — связи. У него очень хорошие связи.

— Ну, а девиз у него какой-нибудь есть? Девиз по жизни?

Тернер усмехнулся.

— О, да! «Секс, наркотики и рок-н-ролл», — Эйдан достал из пачки сигарету и сунул ее обратно, — Ублюдок…

Дин ничего не сказал. Пересев к компьютеру, он задумался. Секс, наркотики и рок-н-ролл. У него возникла идея, но ее стоило хорошенько проработать.

— Позвони Чемберзу, пожалуйста. Пусть завтра утром приедет. И — отдыхай.