====== Превращение ======
Эйдан проснулся от навязчивого мерзкого звука, жутко напомнившего ему былые времена, когда приходилось вставать по будильнику, быстро собираться, спешно вливать в себя обжигающий кофе и мчаться на кастинги, съемки, встречи с агентом, презентации. Короче, жить обычной, актерской жизнью. Глухо застонав, он приоткрыл один глаз и посмотрел на тумбочку. Старомодный будильник надрывался, и это верещание отдавалось в голове громовыми раскатами.
— Какого хрена… — пробормотал Эйдан, с трудом шевеля сухим, словно наждачка, языком, разлепляя второй глаз, с удивлением взирая на подпрыгивающего от нетерпения металлического садиста.
Ложась спать, а точнее отключаясь, он зачем-то завел будильник. Зачем? Куда ему спешить? Ни на какие кастинги, не говоря о съемках, Эйдан не ходил уже больше года, забив на все, глуша боль от своей невостребованности в море дешевых крепких напитков, став законченным, никому не нужным алкоголиком.
— Заткнись, — попросил парень, но бабушкин подарок даже не думал замолкать. Он отчаянно верещал, заставляя жмуриться от нестерпимой головной боли.
Эйдан приподнялся и его тут же замутило. С трудом сдержав приступ тошноты, он протянул руку и сбросил маленькое чудовище на пол. Будильник грохнулся и, как показалось парню, зазвенел еще пронзительнее.
— О, Господи…
Он сел, спустил ноги на пол и сжал пульсирующую голову руками, с ненавистью глядя на возмутителя его спокойствия, пытаясь унять очередной рвотный позыв. Наконец, он смог оторвать задницу от постели и, опустившись на четвереньки, подползти и вырубить чертов будильник. Наступившая блаженная тишина заставила его облегченно вздохнуть. Эйдан взглянул на циферблат — семь утра. Парень нахмурился и попытался напрячь пылающий мозг. Безрезультатно. Он, наверное, уже окончательно отпил “кукушку”, раз не может вспомнить причину, по которой эта чертова штуковина была заведена на такую рань. Да вообще — заведена.
— Похер, — хрипло сказал себе Эйдан, поднялся и, пошатываясь, направился в душ. Все равно, уснуть уже не получится.
Включив свет, он услышал треньканье мобильника.
— Твою ж мать, — выругался актер, сразу решив не снимать трубку, — Это еще кто?
Телефон наигрывал незатейливую мелодию, настоятельно требуя к себе внимания. Эйдан вздохнул. Так и быть, он взглянет, кто звонит ему таким ранним утром, но отвечать не станет, не до разговоров ему сейчас. Пусть хоть сам Господь Бог звонит.
Заплетаясь о собственные ноги, парень подошел к комоду и взял мобильник. Со светящегося экрана на него смотрело веснушчатое лицо с аккуратной бородкой-чашечкой, в обрамлении огненно-рыжих волос, с серыми глазами за тонкими стеклами очков. Ник Чемберз, его бывший агент. И единственный человек, за исключением родителей, который все еще интересовался его жизнью и не уставал предпринимать попытки выдернуть из болота, в котором он увяз по уши. Добряк Ник — друг, бывший собутыльник и бывший агент, который когда-то был в него влюблен. «До сих пор, наверное, влюблен, — подумал Эйдан, разглядывая конопатое лицо, — иначе, какого хрена я ему сдался?»
Чемберз признался ему на одной из бурных актерских вечеринок. Так получилось, что они оказались одни, бок о бок сидя на диване, потягивая из бокалов какую-то шипучую дрянь, мало напоминающую шампанское, но от которой сладко звенело в голове и нестерпимо щипало язык. «Я люблю тебя, Эйд», — просто сказал Ник и робко потянулся к нему. Эйдан, пребывая практически в нирване еще и от парочки выкуренных косяков, не шарахнулся в сторону, а ответил на поцелуй и даже позволил расстегнуть на себе рубашку, после чего откинулся на спинку дивана, сотрясаясь в безудержном хохоте: «Эй-эй, Ники! Ты с ума сошел? Ты обратился не по адресу, друг! Я не педик!». Ник, растерянно хлопая глазами, жутко краснея, принялся извиняться. Бессердечная скотина — он сделал тогда своему единственному другу очень больно, посмеявшись над его чувствами, невольно оскорбив, но едва ли, хоть на мгновение, задумался об этом. И потом не задумывался, когда Ник возился с ним, в очередной раз, забирая из какого-нибудь занюханного паба. Вонючего, невменяемого, с безумными глазами и такими же безумными претензиями ко всему миру. Когда засовывал его под струи холодной воды, пытаясь привести в чувство, когда отпаивал горячим, приторно-сладким чаем, выслушивая жалобы на все и всех: на летящую под откос карьеру; на гребаных режиссеров, не приглашающих жгучего красавца-брюнета, коим он считал себя; на бездарных сценаристов; на родителей, сующих нос в его жизнь. И, конечно, на себя самого — ленивого агента, не шевелящего задницей для того, чтобы раздобыть великому актеру достойную роль…
На глаза навернулись полупьяные слезы и Эйдан, вместо того, чтобы сбросить вызов, нажал на прием.
— Привет, Ник. Не спится?
— Ну, слава Богу! — облегченно вздохнул бывший агент. — Я уж было подумал, что ты вчера опять нажрался, как свинья, и дрыхнешь, напрочь забыв о встрече! Надеюсь, вечер ты провел плодотворно, сидя в салоне и приводя себя в торговый вид?
Встреча? Торговый вид? Эйдан решительно ничего не понимал.
— Нуу… — начал он, подняв взгляд на свое отражение в зеркале комода и тихо ужаснувшись увиденному. — Во сколько, ты говорил, встреча?
— Эйд, признайся, бухал вчера? Опять нихера не помнишь? — голос Ника звучал сухо, как ветер пустыни.
— Ники, не начинай. Я в полном порядке. Правда, не совсем проснулся. Отвык, знаешь ли…
Агент тяжело вздохнул.
— Все… Я больше так не могу. Если ты подставишь меня перед Дином, я порву с тобой всякие отношения. Клянусь. В девять утра, Эйд, летняя терраса кондитерской Бейкер&Спайс на Денайер. И без опозданий.
— А кто это — Дин?
Ник тихо застонал.
— Чертов алкаш… Дин О’Горман — мой друг из Новой Зеландии, известный фотограф, приехавший поработать в Англию на пару месяцев и попросивший найти для него подходящую морду. Ты — подходящая морда, Эйд. Гребанное, свинячье рыло! — Ник сорвался на крик. — Твою мать! Мы же вчера с тобой все обсудили! Ты загорелся возможностью поработать с ним! Обещал привести себя в порядок, и я дал тебе на это деньги, ирландская скотина! А ты все пробухал?!
— Он из твоей братии? — спокойно спросил Эйдан, игнорируя оскорбления. Что уж там — заслужил, нечего обижаться.
— Что? А… Ну ты и урод, Тернер. Нет… не знаю. Да какая разница?!
— Никакой, — согласился Эйдан. — Я буду, не тряси хвостом.
Он разъединился.
Пройдя в ванную, актер уставился на себя в зеркало и фыркнул. Торговый вид?! Самое большое, на что он может претендовать в данный момент — это на звание Мистер бомж славного города Лондона. И то, с большой натяжкой. Опухшее лицо землистого цвета, длинные грязные космы, торчащие во все стороны, густая черная борода. Старик, а ведь ему всего тридцать…
Эйдан вздохнул и полез в душ. Он просто вымоется, бриться не будет. К черту все. Какой есть.
Ник нервно поглядывал на часы. Проклятый ирландец, чтоб ему пусто было, запросто мог опоздать, а то и вовсе — не придти. Не в первый раз, но, однозначно, в последний. Сил, на борьбу с зеленым змием, опутавшим Тенера, больше не осталось. Это последний шанс. У Ника есть своя жизнь, он вопреки рухнувшим надеждам нашел свою половинку в лице молодого, перспективного актера, ответившего взаимностью, и он счастлив. Ник тяжело вздохнул. Возиться и дальше с Тернером, разрываясь на два фронта, ставя под угрозу свое счастье, он не намерен. Любовь уже давно переродилась в жалость, которая периодически сменялась злостью, но махнуть рукой на Эйдана, не попытавшись в последний раз, он не мог.
Ник украдкой взглянул на фотографа, неспешно потягивающего кофе и сигарету, с любопытством рассматривающего прохожих.
— Привет.
Низкий, хриплый голос заставил Ника вздрогнуть, развернуться и обомлеть… Тернер, мать его за ногу! Неблагодарный урод! Агент закрыл лицо ладонями, боясь увидеть реакцию новозеландца. Вид у потенциальной фотомодели был еще тот: заросший бородой почти до самых глаз, с прилизанными, собранными в хвост волосами, в поношенной кожанке и знавших лучшие времена джинсах — он улыбался, с вызовом глядя на них горящими от похмелья глазами. Про остальную морду и трясущиеся руки, спрятанные в карманах, и говорить нечего, сразу видно — парень в глубоком запое.
