— Я понял, — перебил парня Рори и провел рукой по лицу, пытаясь прийти в себя от услышанного. — Сколько у тебя шрамов?..
— По восемь с каждой стороны…
— Восемь раз?.. — прошептал в ужасе Маклафлин. — Господи, Марк…
Он притянул парня к себе и крепко обнял.
Какое-то время они молчали, уткнувшись друг другу в плечи, потом Волчонок отстранился и вытер глаза.
— Да, восемь раз. Я же сказал, что все это длилось почти сутки. Он делал перерывы на сон, еду, еще что-то, и в это время я переставал для него существовать. Он не замечал меня, я был для него мебелью, абстрактной картинкой на фоне постели, резиновой куклой — чем угодно, но только не живым человеком. Я просил его дать мне воды, но он делал вид, что не слышит меня. Меня не существовало до того момента, пока в нем снова не начинало просыпаться его больное желание. Единственное, что он делал, это смазывал раны какой-то дрянью, чтобы остановить кровь. Он не хотел, чтобы я умер быстро, он хотел потянуть время, сполна насладившись моими мучениями. И знаешь, что самое страшное? В то время, когда он измывался надо мной, из его мерзкого рта вылетали такие прекрасные слова о любви! Он говорил, что я само совершенство и просил у меня прощения, но не останавливался! Чокнутый выродок!..
Марк судорожно всхлипнул и закрыл лицо ладонями. Рори снова прижал его к себе и нежно погладил по мягким локонам, чувствуя, как сильно дрожит парень.
— Как же тебе удалось освободиться?
— Мне просто повезло. К нему неожиданно нагрянул его отец. Я плохо помню, я ведь был почти без сознания от боли и слабости, но, кажется, у них была назначена встреча, о которой этот маньяк просто забыл, заигравшись со мной. — Волчонок невесело рассмеялся. — Он дрыхнул, обняв мое изувеченное тело, когда его папочка вошел в спальню. О! Почтенный джентльмен оказался очень расстроен картиной, представшей перед его глазами. Сколько было крика и угроз с его стороны, адресованных отпрыску! А сынуля лишь посмеивался своим жутким тихим смехом, пока освобождал меня, шепотом приговаривая, что мы еще обязательно встретимся. Его отец отвез меня к знакомому доктору, и тот заштопал мои раны без лишних вопросов. Видимо, не впервой, потому что я заметил их взгляды, которыми они обменялись. Потом меня подбросили до дома и всучили неплохую сумму, покупающую мое обещание не заявлять в полицию. Но я и не собирался. Единственным моим желанием было сменить номер телефона и залечь на дно, чтобы больше никогда не пересекаться с этим страшным человеком. Что я и сделал.
— Но деньги взял? — спросил Маклафлин.
— Взял. Это как раз была сумма, необходимая на то, чтобы я мог спокойно просуществовать какое-то время, не работая и зализывая раны, тем более…
Марк закусил губу и не договорил. Допив виски, он потер лицо и тяжело вздохнул.
— Вот так. С тех пор я не пью на работе. — Посмотрев на пустой стакан, он усмехнулся. — Надеюсь, ты не станешь меня расчленять?
— Прости, — прошептал Рори, опустив голову. — Я не хотел будить в тебе все эти жуткие воспоминания.
========== Яркий луч солнца и тряпичная кукла ==========
Рори стоял за вертушкой, прижав к одному уху наушники, и отрешенно, на автомате двигал дорожки микшерного пульта.
Абсолютно нерабочее настроение объяснялось лишь одним, с трудом признаваемым фактом — утром (если можно назвать полдень — утром) он, вопреки ожиданию, проснулся один, в пустой квартире, не ощущая под боком тепла чужого тела. Не ощущая тепла тела Марка. Пожалуй, впервые прочувствовав в полной мере черную холодную пустоту под названием — одиночество.
После страшного откровения Марка, они какое-то время сидели молча, погрузившись каждый в свои размышления. А потом Рори снова обнял его, прижав к себе, отчаянно желая дать парню ощущение безопасности и покоя. Ведь то, что все произошло больше года назад, не имело значения. Такие вещи не забываются, они не стираются из памяти, отпечатавшись в ней уродливым клеймом. Заставляя помнить все до мельчайших подробностей и просыпаться среди ночи от жутких, сводящих с ума кошмаров. Он обнимал его и чувствовал, как желание с новой силой просыпается в его теле, но не смел что-либо сделать. Ему казалось, что после такого рассказа это будет неуместным, пока Марк не поднял на него глаза, прошептав: «Спасибо тебе». Жалость, нежность, желание — все смешалось в единый клубок спутанных чувств. «Просто я уже пьян, — думал Рори, вновь овладевая горячим телом, безропотно принимающим его. — Я пьян и поэтому хочу его любить. Прости меня, Марк, за это безумное желание». И Марк прощал, с благодарным трепетом отдаваясь ему, отвечая на хмельной бред тихими стонами.
Уже в спальне, в теплой постели, медленно перебирая пальцами шелковые локоны и прислушиваясь к тихому дыханию спящего Волчонка, Рори подумал, что все это до жути неправильно. Неправильно с самого начала, но так потрясающе сладко…
А когда он проснулся, Волчонок уже ушел. Тихо и незаметно выскользнув из постели, из квартиры (из жизни?), оставив на подушке скрученные трубочкой купюры.
Рори долго на них смотрел, пытаясь вникнуть в смысл его поступка, но так и не понял, что хотел сказать этим жестом золотоволосый ангел, подаривший ему настоящую ночь любви. Странная растерянность овладела им: признать, что Марк Уилан зацепил его до глубины души, было совсем нелегко, даже нелепо; но и отмахнуться от этого неожиданного факта не получилось.
— Ну, спасибо тебе, Ивар, — проворчал Рори, раздраженно откидывая одеяло и выбираясь из постели. — Не было у меня другой печали, как становиться под радужные флаги. Эксперимент… черт бы его побрал. Куда ты меня втянул, приятель?..
Он вышел в гостиную и обвел ее рассеянным взглядом, наткнувшись на раскрытый альбом, небрежно брошенный на диване. Подойдя к нему, он взял в руки плотный лист, и рассмотрел незаконченный набросок: это были лишь легкие штрихи, обозначающие красивое лицо, обрамленное мягкими локонами. Рука сама потянулась к карандашам, и, устроившись поудобнее на мягком сидении, позабыв обо всем, Рори зажмурился. Образ Марка без труда всплыл перед его мысленным взором. Распахнув глаза, он, затаив дыхание и ощущая невероятный прилив вдохновения, начал переносить этот образ на бумагу. Несколько раз Рори бросал быстрый взгляд в противоположный угол дивана, неосознанно ища того, кого пытался изобразить, и снова сосредоточенно утыкался в рисунок, глупо улыбаясь и закусывая губы. Время остановилось. Неумытый, с копной торчащих в разные стороны смоляных кудряшек, с горящими одержимым блеском глазами, он водил грифелем, перекладывая на бумагу намертво въевшийся в память образ, почти не подправляя то, что вырисовывалось. Работа поглотила его полностью.
Через какое-то время он откинулся на спинку и, прищурившись, придирчиво рассмотрел в вытянутой руке готовый портрет. Удовлетворенно кивнув своей работе, он поднялся, порылся в ящике в поисках фиксатива, распылил на рисунок и, аккуратно переложив калькой, засунул альбом в сумку. Марк оставил деньги? Ну, что ж. Хорошо. Это будет платой художнику за его работу. Осталось только найти гордого ангела, чтобы отдать ему то, за что он невольно заплатил.
Рори бросил отрешенный взгляд в зал. Народ вовсю веселился, прыгая, дергаясь, выписывая идиотские коленца под ритмичную музыку, отражаясь причудливыми силуэтами в ярком вспыхивающем свете прожекторов и вращающихся световых головок, плюющихся дрожащими ядовито-зелеными лучами. Обычно это заводило его, заставляя упиваться осознанием того, что в такие моменты он — повелитель их настроения. Захочет — они будут стоять на ушах, захочет — затащатся под какую-нибудь романтичную туфту, тесно обнимаясь и целуясь под его снисходительным взглядом. Но сегодня ему все это было до лампочки. Единственной мыслью Рори была мысль о том, как найти свой сбежавший «подарок», чтобы отдать ему портрет.
— Пытаешься обмануть самого себя, — пробормотал себе под нос Маклафлин и нахмурился, неохотно признавая, что рисунок — лишь повод, чтобы снова встретиться с Марком. — Он тебе понравился. Ты залип на этом парне, вот и все. Трындец подкрался незаметно: ты не только больше не милый парень, но еще, оказывается, и скрытый гей. Поздравляю…
