…искорка в небе. Скрылась.
Значит, улетели. Проклятие, что с Сейцем?
Ответ на этот вопрос Инесса узнает незамедлительно. Стоит ей, уже не кроясь, шагнуть за порог, как она видит их. Десяток безжизненных тел, разбросанных по бетонной площадке.
Первоначальный шок мимолетен до незаметности. Она хватает ближайшего за запястье. Так, пульс есть. Бодрый, живой. Что бы ни сделал незнакомец, это не опасно.
Инесса тормошит солдата за плечо. Потом второго, третьего. Сейц лежит чуть в стороне, словно то ли гнался за кем-то, то ли вел переговоры. Глаза его широко распахнуты.
Изо рта стекает ниточка слюны, тускло поблескивая при свете из открытой двери.
Инесса смотрит на нее не отрываясь.
Плохой знак. Лучше бы кровь.
Ночной ветер сглаживает тишину.
Солдаты начинают приходить в себя лишь спустя полчаса. Они стонут, потирают ушибленные места. На расспросы отвечают одно: «Сейц его узнал, начал орать, а он достал какую-то лампу, и больше ничего не помню!». О лампе им сказать особо нечего – ну лампа. На ручной фонарь похожа. Только светит синим. И шумит странно. И перед глазами от нее все плывет, а потом моментально отключаешься…
Инесса ждет, пока очнется Сейц. Лампа напоминает психотропное оружие, которое разрабатывали пару лет назад против стоаран, да так и не перевели на него армию – ненадежное, поражает без разбору и своих, и чужих, вызывает стойкие галлюцинации. Достать его сейчас может, наверное, кто угодно. Но зачем?
И Сейц узнал этого человека…
– Ребята, – тихо говорит Инесса, обводя взглядом солдат, – это может оказаться любой из наших.
И они молчат, угрюмо глядя на командира.
– Да он уже давно очнулся! – вдруг кричит Берти Полецкий, тощий юнец, не успевший толком повоевать. Бросается к Сейцу, тормошит, потом сдавленно охает, приподнимает…
Взгляд у командира – мертвый. Бессмысленный. Глаза тупо шарят по окрестностям, ни на чем не останавливаясь. На грубом красноватом лице – ни проблеска узнавания.
Слюни текут по подбородку, рот открыт – челюсть безвольно упала, когда Сейца посадили. Солдаты зовут его, хлопают по щекам. В ответ – стон-мычание.
– Ах ты… – Анджей беспомощно заворачивает сложную матерную конструкцию. – Вот они, психотропники! Хрена с два он теперь скажет хоть что-то! Слышишь, Инесса, пусть этот твой его посмотрит. Может, можно что-то сделать.
Инесса кивает. Посмотрит, конечно, куда денется. «Этот твой» – это Ян, с которым она давно уже живет вместе. За неимением настоящих врачей он превратился в местного эскулапа: бывший лаборант в стоаранском медцентре – лучше, чем ничего. Вот только на него все еще поглядывают как на предателя. Сторонятся.
Иногда Инесса ему почти завидует из-за этого.
***
Сны появились позже. Когда февраль сменился мартом, морозы – оттепелью, а трупы начали разлагаться в тепле ранней весны. Не спасло то, что их оттащили с улиц и сложили в импровизированные склепы. Запах просачивался сквозь закрытые двери и окна, талый снег тек веселыми ручейками, игриво огибающими развалины и обломки, и впитывался в разломы земли, а в казарме номер тридцать девять обреченно ждали эпидемии. «Нужно было какой-то экскаватор найти, выкопать рвы и похоронить!» – ворчал вездесущий Бакум. Его не слушали – какой к черту экскаватор, такой машине даже проехать негде в расстрелянном городе, не говоря уже о том, сколько времени это могло занять.
Потом о машинах говорить перестали. Автопарки с летунами и уличной техникой оказались уничтоженными. Финальный налет выжег все, что уцелело за годы войны. Все производства, какие могли остановиться, прекратили работу еще несколько лет назад. Остались лишь пищевые и военные.
В один из дней, когда горстка выживших наводила порядок в окрестностях казарм, нашли бункер, а в нем – несколько десятков трупов и… двух полумертвых детей. Кто-то собирался пристрелить их. Сейц не позволил. Каролина взяла их под крыло. Ход, на который наткнулись солдаты, был потайным; основной тянулся широкой надежной трубой куда-то далеко к центру Будапешта. Неугомонный Бакум, совершив марш-бросок туда и обратно, поведал, что вел ход из самого правительственного квартала. Впрочем, опознать членов правительства в этих лохмотьях смрадной кожи никто бы уже не смог. Зато вещи сохранились в целости.
А обирать покойников давно уже не считалось зазорным.
Наверное, чтение так подействовало: тот, самый первый сон Инесса увидела, залпом прочитав книгу, загруженную в память тонкого планшета, похожего на лист бумаги. Кроме планшета, им с Яном достался еще компьютер. Старый, из тех, которые были жесткими и не сворачивались в портативную трубочку. Комната все больше походила на обжитую квартиру или семейное гнездышко. Тогда, помнится, Инесса в очередной раз скривилась от этого сравнения и уткнулась в книгу. Что-то из старой идеалистической фантастики: о десятках рас, чьи различия не умаляли схожести, о красочном многонациональном мире с сотнями заселенных планет, о героях-везунчиках, выпутывавшихся из любой переделки, и о технологиях, которые даже не снились Земле…
…не снились…
Инесса задремала, не дочитав пары страниц до конца. Героиня книги была врачом. Медицинская аппаратура, операционные роботы, выращивание протезов, неотличимых от живой ткани… Роботы с протезами завели в голове хоровод, что-то бормоча. И уже сквозь сон Инесса ощутила, как Ян убирает планшет, поправляет одеяло и ложится рядом. Она не отреагировала. Она была там, среди роботов, но они уплывали все дальше, а голову заполоняла знакомая пустота сна без сновидений.
Потом они вернулись. Они пришли за ней в стоаранскую экспериментальную тюрьму.
Стены тюрьмы были неотличимы от казарменных. Крохотные окошки под потолком сочились тьмой. Коридор казался бесконечным. Инесса шла, шла, шла…
Потом действие перетекло в лаборатории. Те самые, о которых она читала. В них не было ничего от стоаранских серых камер, похожих на промышленные цеха. Нет – чистота, яркий свет, белоснежные стены, пятна сочно-зеленых листьев декоративного вьюнка, его сливочно-желтые соцветия; светло-бирюзовые манжеты диагностических аппаратов; врачи, точь-в-точь как персонажи книги; спокойно мерцающие мониторы…
С одного из них свешивался побег вьюнка. Кремовый цветок, похожий на чайную розу, закрывал строчки напротив фотографии Инессы.
Она так и не прочитала, что там написано.
Пришли роботы и швырнули ее обратно в камеру. А потом снова появился Ян, и браслет-датчик вонзил ей в запястье свою иглу…
Инесса проснулась разбитой. Точно прошлое вернулось, и она опять приходила в себя в камере, радуясь, что хотя бы не осталась калекой. Окон не было, а планшет с часами оказался далеко.
Она выругалась сквозь зубы и пошевелилась, размышляя, не встать ли, чтобы выпить кофе или чего покрепче.
Ян тут же открыл глаза. Сон у него был чуткий.
– Что случилось?
– Видела кошмар с твоим участием, – сердито буркнула Инесса. Он неожиданно заинтересовался:
– Кошмар? Какой именно?
– Ты там был не самым главным, – фыркнула она. – Просто стоаранская камера… она иногда мне снится.
И она пересказала все, что смогла запомнить. Ян отстраненно прокомментировал:
– Мне тоже снилось что-то похожее. Стоаранские коридоры…
– Коридоры! Тебе не понять, почему такое пугает, ты не был в моей шкуре!
– Ну хочешь, воткни мне в руку иголку, если тебе это поможет, – вздохнул Ян, осторожно поглаживая пальцем ее запястье, в которое приходились уколы диагностического браслета. Там давно не оставалось никаких следов.
– Обойдешься, – Инесса раздумала вставать и прижалась к теплому телу под одеялом.
***
…Этот сон вспоминается особенно четко, когда солдаты топчутся в скромно оборудованном казарменном медкабинете, наблюдая за обследованием Сейца. Здесь есть плохонький экспресс-томограф. Ян с ничего не выражающим лицом смотрит на показатели. Сейц сидит с бессмысленно разинутым ртом.
– Необратимо. Кора головного мозга – в клочья, – наконец говорит Ян, снимая с бывшего лидера датчики. – Вам всем повезло, что получили разряд послабее.
