– Потому-то, – сказал отец, – я и знаю, что ты чиста сердцем. Несмотря ни на что, ты выбираешь любовь. Люди могли бы стать тебе отвратительны, как многим другим испам, или безразличны – это облегчило бы тебе жизнь. Но с тобой не случилось ни того, ни другого.

Я пожевала губу и уставилась на стол. Слишком много было неизвестных в этой задаче, и все же я надеялась, что отец прав.

– Сходи за рукояткой, – приказал он.

Я подняла на него глаза и почувствовала острый испуг.

– Неси ее сюда, – уже мягче повторил отец. Я пошла в комнату, вынула из сумочки, лежавшей на комоде, рукоятку в кожаном чехле, вернулась и положила ее на середину стола, а сама уселась на прежнее место. Отец чуть отодвинулся и убрал руки со стола. По его лицу пробежала – впрочем, почти тотчас же исчезнувшая – тень страха.

– Ой, извини. – Я передвинула рукоятку поближе к себе.

– Теперь, – отец прочистил горло, – расчехли ее. Только, – мне показалось, что ему неловко это говорить, – не ткни случайно в меня. Уверен, она знает, что я не враг, и всё же один-единственный взмах ангельского меча может отправить меня прямиком в ад, да.

И отец снова прокашлялся.

– Этот меч, – спросила Патти, – у него такое действие? Он отправляет души в ад?

Отец опасливо взглянул на рукоятку.

– Он вершит справедливость так, как это делал бы Бог. Может отправить душу куда-нибудь, а может уничтожить, стереть из бытия. Поражая, он знает, что делать. Давай, Анна, дотронься до него. Не бойся.

Довольно долго я в нерешительности смотрела на рукоятку. Потом вытерла о шорты вспотевшие ладони и дрожащими руками открыла кожаный чехол так, что рукоятка на несколько дюймов высунулась. Затем я набрала в легкие побольше воздуха и опустила руки на блестящий металл.

Электрический разряд прошил мне кожу. У меня перехватило дыхание, рука непроизвольно дернулась вверх. Совладав с ней, я сомкнула пальцы на рукоятке, и тут же всё мое тело завибрировало. Пылающий меч не появился, так как мне ничто не угрожало, но рукоятка в моих руках действовала. Она признавала мое сердце и была готова мне подчиняться. Ее энергия наполняла жизнью каждую мою клеточку.

Патти и отец наблюдали за мной, их глаза сияли надеждой и любовью.

Сомнения ушли. Теперь, когда я знала, что существует цель, стóящая всех страданий, мне с новой силой захотелось жить осмысленно.

Я убрала рукоятку в чехол.

– Папа?

– А? – Он поднял на меня глаза, как будто очнувшись от грёз.

– Когда мне можно будет съездить в Калифорнию? Рассказать Блейку и Каидану? – Отец прищурился, я запнулась и не без труда продолжила. – Потому что они ближе всех живут. Им ведь надо сообщить – союзники, и всё такое?

Отец сцепил пальцы на затылке.

– Может быть, я сам с ними поговорю.

У меня резко опустились плечи, но я тут же их расправила – это проверка, ее надо выдержать с честью. Да и Патти могла бы съездить. Она скрестила руки на груди.

– Хорошо, – сказала я, хотя по интонации было понятно, как мне это не нравится. – Главное, чтобы они узнали. Поскорее. – И я вслед за Патти скрестила руки.

Отец закрыл глаза.

– Анна.

– Да?

– Как давно ты последний раз виделась с сыном Фарзуфа?

Вот это поворот!

– Я?.. Вчера вечером?

Карие глаза широко распахнулись. Я поспешила объяснить:

– Всего несколько минут, в музыкальном магазине. Фарзуфа в Атланте не было.

Отец прикрыл рот ладонью и выругался, потом спросил:

– Он тебе звонил?

– Нет. Он не хочет со мной разговаривать. Я узнала, что он будет здесь, от Джея, моего друга.

Отец кивнул. Куда он клонит?

– Ты все еще от него без ума? – Он сцепил пальцы и положил руки на стол перед собой.

– Нет, папа, не без ума. Это называется по-другому.

Отец вздохнул.

– Ровно поэтому тебе, Анна, и не стоит с ним встречаться. Он это, кажется, понимает. А ты что же?

Боясь не сдержаться, я вместо ответа лишь стиснула зубы.

– Прости меня. Я не хочу быть грубым, но у тебя так и не выработался важнейший инстинкт, который испы обычно приобретают в детстве. Ты недостаточно осмотрительна в своих отношениях с окружающими. Можешь сколько угодно на меня злиться, но защищать тебя от опасности – моя работа. Со временем твои чувства к нему ослабнут.

– Кому как не тебе, – откликнулась Патти, – знать, что так это не работает. Ты же разыскивал мать Анны не одну сотню лет.

Он откинулся на спинку стула, глядя на нее с уважением и опаской, а мне хотелось лупить кулаками воздух. Патти была права: отец действительно прочесал всю землю, чтобы найти ангела-хранителя Марианту – мою будущую мать, – которую никогда не переставал любить. Он медленно кивнул.

– Так или иначе, если его не будет в поле зрения, ты будешь меньше отвлекаться. Поэтому на данный момент никакой Калифорнии, и я не желаю больше ничего о нем слышать. Ясно?

Патти подмигнула мне.

– Ясно, – ответила я шепотом. «На данный момент» – значит, не навсегда? Слабое утешение, но я за него ухватилась.

В следующие пять недель тем летом я не получала известий от отца. Шептуны, к моей радости, появились за всё это время раза два или три. Но меня тяготила неизвестность и грызло нетерпение. Лето проходило в бездействии, а я ведь надеялась многое успеть еще до начала своего последнего учебного года.

Я сидела на балконе после пробежки, мечтая, чтобы в душном воздухе позднего утра подул хотя бы легкий ветерок.

Вышла Патти с чашкой дымящегося кофе, подала ее мне и спросила:

– Идешь сегодня на работу?

Я покачала головой.

– Завтра.

Работала я по-прежнему в кафе-мороженом.

Она подняла чашку и некоторое время пила, не отрываясь, а потом улыбнулась.

– Скажу тебе странную вещь. Мне что-то захотелось запустить руки в демоническое богатство.

Я чуть не поперхнулась очередным глотком своего кофе: Патти всегда была очень бережливой, а деньги, которые оставил нам отец, старалась вовсе не трогать. Увидев выражение моего лица, она расхохоталась.

– Давай! Это нас развлечет. Побезумствуем хоть разок!

– Меня, – ответила я, – не надо просить дважды.

Мы отлично провели время и безумно устали. На обратном пути местное радио передавало хорошую песню. Патти сделала звук погромче, а в припеве мы обе принялись подпевать во все горло, и это просто чудо, что я расслышала звонок собственного мобильника. Выключив радио, я взглянула на экран, и у меня часто забилось сердце – отец.

– Где ты? – зарычал голос в трубке.

– В машине, еду домой вместе с Патти.

– Откуда?

– Из Атланты, – пробормотала я, кусая ноготь большого пальца.

– Какого дьявола тебя туда носило?

Я заняла оборонительную позицию.

– Мы прошлись по магазинам, а что?

– По магазинам?

– Патти потратила кучу денег. Это было чудесно. – Я захихикала, а Патти толкнула меня ногой.

Отец пробурчал что-то нечленораздельное, а потом сказал:

– Ладно, поспешите. Я у вас.

Ура! Новости! Я не без самодовольства улыбнулась – в кои-то веки ему придется подождать меня, а не наоборот.

– Передай ему, – подала голос Патти, – пусть не волнуется. Будем на месте через двадцать минут.

Когда мы поднялись в квартиру, я в изумлении застыла в дверях. Отец пришел не один.

– Коп!

У меня и в мыслях не было бросаться через всю (небольшую, впрочем) комнату, чтобы обвить руками его шею, но поступила я именно так. Неужели он всегда был такой высокий? Коп тихо – так, что я этого не услышала, а только ощутила, – засмеялся, высвободился из моих объятий и застенчиво улыбнулся, отчего у него на одной щеке появилась знакомая ямочка. На середине груди виднелся черный значок ненависти.

Когда я только познакомилась с Копом, он уже казался мне очень взрослым – столько мудрости заключалось в его светло-карих глазах. Но сейчас он выглядел еще старше из-за растительности, пробивающейся на подбородке. Его черные волосы были острижены совсем коротко, а кофейного цвета кожа оставалась такой же гладкой, как всегда. Он смотрел на меня, не скрывая радости, и я тоже не переставала улыбаться. Сама по себе встреча с одним из друзей-исполинов придала мне сил.