Я зашла в кафе поблизости от церкви. День серый, и мне хотелось согреться. Я выпила кофе и не торопилась уходить. Я провела в этом кафе практически до вечера: читала и сквозь большое окно смотрела, как люди пробегали под дождем. Я вернулась в это кафе на следующий день и в день после этого. Официанты ничего не имели против того, что я пью кофе, заказываю салат, а потом бокал вина. Постепенно заведение начинало пустеть, посетители исчезать, и я услышала, как работники кафе начали мыть посуду, ужинать и громко смеяться. Я смотрела, как серый свет освещает столы и окна кафе и отражается в моем бокале.

Я читала про Екатерину Сиенскую. В подростковом возрасте она умоляла родителей разрешить ей вступить в доминиканский орден «кающихся сестер», которых так называли в Сиене из-за их накидок – мантеллаты – и который состоял из престарелых вдов, проживавших в базилике Сан-Доменико, но родители отказали, так как она не была вдовой. Екатерина не хотела выходить замуж. Она разыграла свою «козырную карту» – стала болеть. Отец отвез ее на термальные источники, но горячая вода не улучшила ее здоровья. «Моя болезнь – это знак Господа», – сказала она родителям, после чего те разрешили дочери молиться с вдовами, и Екатерина исцелилась.

У Екатерины были видения, и она периодически входила в состояние экстаза. Находясь в экстазе или в трансе, она не чувствовала боли, когда люди, считавшие, что она симулирует, втыкали ей в ноги иголки. Ее видения, а также то, что она утверждала, что стала «Христовой невестой», обеспечили ей популярность. Потом она начала исцелять хромых, высасывала яд змей из укусов и гной из ран больных. Она научилась читать, стала активно участвовать в политической жизни и переписываться с папой римским.

Святая Екатерина очень мало ела. В возрасте восьми лет она перекладывала мясо из своей тарелки в тарелку брата, а к тому времени, когда ей исполнилось шестнадцать, питалась только фруктами и овощами. После еды она при помощи перышка или стебля укропа вызывала рвоту и избавлялась от всего того, что съела.

Одному из посетителей кафе принесли заказанное им блюдо, запах которого дошел до меня, и в моем животе все сжалось – сначала от голода, а потом от отвращения к еде. Я прекрасно понимала поведение святой, отказывавшейся от пищи. Я прекрасно помнила, когда я сама начала ощущать яркие и странные переживания:

Озноб.

Мне казалось, что солнце светит слишком ярко.

Звуки казались слишком громкими и навязчивыми.

Потом я начала внимательно отслеживать и запоминать все то, что съела. После этого окружающие стали восторгаться моей худобой, а потом задавать вопросы. «Как тебе это удается?» – интересовалась Клавдия, глядя на мою худобу в декабре, январе и феврале. В голосах Клавдии и других, восторгавшихся моим внешним видом, звучал вопрос: «Как тебе удается победить плоть?» После того как Екатерина стала мантеллатой, она практически перестала есть. Мое тело остается без еды, в таком состоянии сладкой пытки, которое я еще никогда не испытывала. Екатерина была пустой и открытой. Мне хотелось думать, что она ни с кем не делилась сладостью своей боли. «Мое тело принадлежит Тебе», – писала она.

Письма Екатерины преисполнены любовью. Душа не может жить без любви. Душа соединяется с предметом любви и изменяется под влиянием этого чувства. Я завидовала экстазу, испытанному святой, которая сделала себя совершенно пустой, освободила от лишнего. Можно ли назвать любовью то, что она переживала? Являются ли любовью вызванные голоданием состояния транса? Любовь, как мне кажется, – это своего рода передача. Визуализация и последующая передача видения, с размытием всех границ до тех пор, пока остается только объект твоей любви. Я очень надеялась на то, что что-то подобное произойдет в моих отношениях с Джулианом. Надеялась на то, что с ним я уже не буду просыпаться по утрам, мечтая вернуться в сны, которые не приносили облегчения. Но Джулиан оказался слабее нового утешения, которое я себе нашла. И он отпал, как отпали и все остальные.

На второй день пребывания в кафе я уже почти дочитала биографию святой до конца. «Душа всегда полна грусти, – писала Екатерина. – Душа не выносит саму себя». На улице люди под дождем бежали на вечернюю службу в церкви. Начали яростно бить колокола, и передо мной появился один из сотрудников кафе.

– Еще один стакан? – спросил он меня, приподнимая мой бокал.

– Sì, – ответила я, внутренне желая только того, чтобы он побыстрее ушел и дал мне спокойно послушать колокольный звон. Колокола исполняли знакомый мне гимн, от которого я ощущала прилив счастья. Несмотря на то что на улице серо и дождливо, я боялась того момента, когда звон начнет затихать, а испытываемые мной чувства исчезать. Я закрыла глаза и слушала колокольный звон, который спрашивал меня: «Что ты ищешь? Что ищешь ты?»

На третий день дождь закончился и погода стала снова солнечной, но я не пошла в клуб, а с книгой в руках вернулась в то кафе. Я дала себе слово, что, как только закончу биографию святой, начну искать работу. До отъезда из Флоренции мне осталось три недели. Всего три недели.

На этот раз я села не внутри кафе, а снаружи. Солнце сияло, и угол террасы кафе, где я сидела, стал местом, на котором останавливалось и ненадолго задерживалось много разных людей. Сперва я увидела, как молодая женщина на высоких блестящих каблуках оперлась о стену здания. Она запрокинула назад голову и стала смеяться над шуткой своего спутника. Потом на этом месте замер, зажмурив глаза, старый мужчина.

Я сидела на улице и боялась того, что мимо меня пройдет кто-нибудь из клуба. И действительно, ближе к вечеру я увидела, как из-за угла вышла Франческа в сопровождении своей дочери. Ее дочь, хотя на вид ей одиннадцать или двенадцать лет, ростом была почти с маму, но лицо у нее еще детское. Девочка несла привязанный к бамбуковой палочке воздушный шарик, на котором было изображение солнца. Девочка смотрела на шарик, Франческа просила ее поторопиться, и вот через секунду она заметила меня.

– Ханна! Come stai?

– Bene. – Я надеялась на то, что говорю будничным тоном. Ее дочка посмотрела сначала на меня, а потом на свой шарик, и тут я поняла, что это совсем не воздушный шарик, а фонарик с бумажным абажуром. Фонарик раскачивался из стороны в сторону в воздухе, и изображение, напечатанное краской цвета металлик на его округлости, отражало солнечный свет.

– Что-то ты исчезла, – сказала Франческа. – Ты где пропадала?

Я не могла доверять своему голосу, не хотела говорить и поэтому неопределенно пожала плечами. Потом сделала глоток воды.

– Ты знакома с Адрианой? – Франческа легонько ущипнула руку дочери, после чего девочка протянула ее мне для приветствия.

– Buonasera, – сказала девочка, смотря мне прямо в глаза. Она улыбнулась, но ее улыбка исчезла, как только послышался голос ее матери.

– Что читаешь?

Я показала ей обложу книги.

– А, святая Катерина? Занятно. Ты знаешь, что в Сиене есть ее голова?

– Знаю, я даже ее видела.

– Allora, мы идем на пьяцца делла Сантиссима Аннунциата[11], где будет проходить фестиваль бумажных фонарей Festa della Rificolona. Слышала о таком? Это фестиваль для детей. Я бы сказала, что для маленьких детей. – И потом добавила тихим голосом: – Но она хочет на него сходить.

Андриана снова на меня посмотрела.

– Пойдем. Там будет много детей и туристов, но тебе может понравиться. Заодно и поболтаем.

В моей голове была блаженная пустота. Я сделала глоток воды. Я не в состоянии была придумать причину, по которой могу отказаться от ее предложения.

– Хорошо, – ответила я и оставила на столике несколько банкнот.

Мы направлялись к реке, и солнечные блики от воды слепили мне глаза. Напротив магазина мороженого в конце старого моста Понте-Веккьо толпились люди. Расположенные на мосту ювелирные магазины открыты. С моста видна площадка около гребного клуба, на которую с возвращением хорошей погоды выползли старики. Я увидела Стефано, стоящего у понтона. Он прикрыл глаза ладонью и что-то кричал подросткам в байдарках. Я поискала глазами Луку, но не нашла его.