– Да я точно такая же, какой была раньше, – огрызнулась я. – Не надо мне ни в чем помогать. – Мне надо было остановиться, но я очень, очень рассердилась. – Может быть, ты сама мне мешаешь. Ты думаешь, я не замечаю, что ты за мной постоянно следишь? Ты все время на меня смотришь. Я тебе не эксперимент какой-нибудь.

Она опустила голову.

– Я знаю, что ты делаешь, – продолжала я. – И это совершенно не помогает. Пожалуйста, оставь меня в покое. Ты, честное слово, мне совсем не помогаешь.

Она приложила ладонь к моему лицу, но я продолжала говорить ей резкие слова до тех пор, пока сестра не прошептала: «Так где же ты все-таки поскользнулась?» – и начала плакать. Я продолжала говорить колкости, пока Кейт не ушла в свою спальню, заперла за собой дверь и начала говорить по телефону. Я продолжала стоять у окна. Темнело, и люди медленными и размеренными шагами начали уходить из парка через несколько выходов в ограде.

«Она просто не представляет, кем я могу стать», – подумала я тогда. Я смотрела на такой организованный мир внизу и думала о том, что может быть возможным и чего можно достигнуть. Главное – уехать куда-нибудь подальше от любопытных глаз. От тех, кто за мной наблюдает.

Я следовала по указателям, прошла на территорию внутри древних городских стен и оказалась в историческом центре Сиены. Еще было достаточно рано: служба в церквях уже закончилась, но магазины еще не открылись. Открыты были лишь некоторые кофе-бары, в которых с чашечками эспрессо, поглядывая на экран небольшого телевизора, сидели буквально один-два человека. По телевизору, как обычно, показывали футбол.

Улицы в Сиене оказались уже, чем во Флоренции, и окружающие меня фасады зданий резали небо на узкие полоски. Сиена словно принадлежала более ранним, ушедшим поколениям, здесь все представлялось закрытым, и кругом масса церквей и монастырей. Мне казалось, что я могу упереть глаза только в мостовую или на купола церквей. Чувствовала себя, словно попала в Средневековье. По узкому каньону улиц я вышла на Пьяцца-дель-Кампо[5]. Это огромная вымощенная камнем площадь, где на первых этажах выходящих на нее зданий расположены кафе. Я зашла в недостроенный Дуомо, а потом отправилась из центра города к церкви, построенной на одном из окружающих Сиену холмов. Это огромная, но скромная на вид церковь. Я не сразу заметила входную деревянную дверь, которая была немного приоткрыта. Я вошла и увидела, что интерьер оформлен достаточно скромно. Внутри тихо, прохладный воздух и белые стены. Мне понравилась эта простота: стены из светлого камня и над головой деревянные балки. Было бы неплохо посидеть здесь, почитать и пописать. Было бы неплохо побыть здесь и дождаться ответов. Я сделала глубокий вдох и почувствовала запах благовоний. Чуть ближе к нефу около стены базилики стояла на коленях женщина, кроме нее и меня, кажется, в церкви никого не было. Но вскоре появился священник. Это оказался старик невысокого роста с пучками седых волос вокруг ушей. Он улыбался. Священник подошел ко мне и предложил показать церковь.

– Grazie, – поблагодарила я и практически моментально поняла, что совершила ошибку. Священник начал быстро говорить по-итальянски с таким энтузиазмом, что у меня язык не повернулся его остановить. Он взял меня за рукав и повел к небольшой фреске в дальнем углу церкви.

– Знаете святую Екатерину?[6]

Я кивнула в ответ. Конечно, я слышала о Екатерине Сиенской. Я узнала о ней в колледже и видела ее изображения. Вот это по крайней мере выглядело очень похоже на то, что я помнила со времен учебы. На святой черно-белая накидка под названием мантеллата и в руке цветок лилии на длинном стебле. В глаза бросилось то, что эта фреска была нарисована до наступления эпохи Ренессанса, потому что изображение совершенно плоское, опущенные миндалевидные глаза святой без выражения, пропорции не самые реалистичные, и все ее тело освещено каким-то странным зеленым сиянием. Фреска оставила странное и слегка пугающее ощущение. На ладонях святой изображены капли крови от «незримого» стигмата. Что еще? У Екатерины Сиенской были видения, и она впадала в экстаз точно так же, как и святая Тереза[7]. Кроме этого Екатерина Сиенская считается одной из самых знаменитых «невест Христовых» – у нее было видение, в котором Христос обменялся с ней обручальными кольцами.

Мы некоторое время постояли перед фреской. Священник смотрел на изображение святой и качал головой. Казалось, что он вот-вот расплачется. Потом он снова подхватил меня за рукав и начал говорить. Я по-прежнему ничего не понимала. Он вел меня, шаркая по мраморному полу ногами, а я старалась ступать бесшумно. Сначала он повел меня к левой стене храма, по пути мы останавливались около нескольких картин, священник показал на потолок и произнес несколько дат. Потом мы подошли ближе к алтарю, и он продемонстрировал мне витражи. После этого священник отвел меня к боковой капелле, покрытой фресками. Стоя в этой нише, возникло чувство, что находишься в отдельном храме.

– Это ее голова, – произнес он серьезным тоном.

– Ее голова? – переспросила я.

– Sì, ее голова, – утвердительно кивнул священник. И действительно, в этот момент я увидела ее мумифицированную голову в безупречно белом апостольнике. Ее щеки запали, нос практически исчез, передние зубы оголились, глаза были закрыты, а брови странным образом приподняты. Я оглянулась в поисках детей, которые могут получить психическую травму при виде этой средневековой реликвии, но, кроме Екатерины Сиенской, священника и меня, в церкви никого нет.

– А это ее палец, – произнес священник и показал на стеклянный бокс, в котором я разглядела поднятый к небу одинокий высохший палец.

– Это ее палец? – удивилась я.

Он кивнул и с улыбкой показал вверх. Священник продолжал улыбаться, и я начала догадываться, что экскурсия по церкви подошла к концу. Он отрицательно покачал головой, когда я предложила ему деньги. Он покланялся и быстро исчез.

Я отошла от останков расчлененной святой и начала рассматривать фрески, на которых была продемонстрирована ее жизнь. Изображения на этих фресках уже были более реалистичные, видимо, их выполнили спустя век или больше после ее смерти. На этих фресках была перспектива, читалось выражение лица, и вместо глухого фона Екатерина была изображена в городском пейзаже, в котором за ее спиной просматривались дома и дали. На одном из изображений я увидела, как она получает стигмат. Она упала, и ее глаза в экстазе устремлены вверх. Казалось, что она не контролирует свое тело. На изображении на другой стене было показано, как она молится за душу человека, которого в тот момент казнят. Голову этого несчастного отрубили. Та же самая участь ждала и Екатерину после ее смерти.

Я посмотрела на третью фреску и замерла. На фреске святая Екатерина стояла, подняв руку, над женщиной, одержимой демонами. Люди смотрели на женщин из-за колонн, а некоторые, наоборот, в ужасе прятали лица. Трусы. Святая Екатерина спокойна. Она опустила глаза и подняла руку. На земле извивалась одержимая женщина: ее голова запрокинулась, а руки и ноги торчали в стороны под неестественным углом.

Так какой же из этих двух женщин являюсь я сама? Той, которая, как сумасшедшая, стремится к чему-то невидимому, или той, которая спокойно стоит и смотрит? Я была ими обеими. Я была сумасшедшей, которая кричала, напрягалась и умерщвляла свою плоть, сбрасывая ее со своих костей. Скульптурой занималась.

Когда все это началось? – раздался в ушах голос сестры, спокойно наблюдавшей за тем, как я постепенно исчезала. И даже после этого я не перестала умерщвлять свою плоть, не перестала изменять свое тело. Да, я хотела иметь красивое тело. Но я не была сумасшедшей. Я вела себя очень спокойно. Сестра этого не замечала. Она не видела того, что я не только убираю, а создаю и стараюсь чего-то достичь.