– Если есть еще один, хороший критический отзыв, возможно, это их внутренняя проблема, и они использовали тебя, чтобы выплеснуть свои разочарования, – предположила одна из дам.

– Должно быть так. Тебе следует поговорить с Остерманном. Он знает их всех намного лучше, чем мы. Могу лишь сказать, что мне нравится, как ты рисуешь, а я не бабушка! – запротестовала мисс Эстерхази, и прочие дамы тут же присоединились к ней.

– Я тоже!

– Я хотела купить картину с нашим классом, но Клара тоже ее хочет, и она там.

– Если вы хотите купить что-то у Гунтрама, вам стоит подождать аукциона!

– Нет-нет-нет. Я собираюсь опубликовать сборник детских сказок, иллюстрированный Гунтрамом, на следующее Рождество, и я уверена, что вы все приобретете его для своих маленьких детей, – немедленно вмешалась Коко, подняв коллективный ропот согласия.

Остерманн покинул свой кабинет, все еще разъяренный после разговора с редактором. Трещащие, как попугаи, женщины и крайне молчаливый Гунтрам, сидевший на своем месте и выглядевший полностью побежденным, – это было уже слишком для его нервов.

– Мальчик, ты не должен переживать из-за этого идиота. Ты нравишься Д’Аннунцио, и я думаю, что если ты будешь трудиться, то, возможно, через несколько лет из этого выйдет толк.

– Д’Аннунцио хорошо относится ко мне из-за коллекции герцога. Не более того. Не первый раз я слышу нечто подобное, – ответил Гунтрам.

– Чепуха! Если бы ты был плох, он бы не купил у тебя эту Мадонну! Этот человек почти так же хорош, как и я!

– Мастер Остерманн, в том же журнале у Гунтрама есть очень хороший отзыв. Разве это не странно? Здесь, в статье про русских художников, – сказала Коко и снова показала учителю журнал.

– Проклятые старые педики! Они должны решать свои проблемы дома и никого в них не вмешивать! Я прикончу эту маленькую идиотку, жалкую пародию на редактора! Ты, перестань ныть, как маленькая девочка, и начни работать! Я хочу, чтобы эти эскизы были закончены сегодня днем! – взревел он.

– Имеет ли это смысл?

– Если ты хочешь сегодня вернуться домой целиком, то имеет. Возвращайся к работе. Ты потратил впустую целое утро моего драгоценного времени, – Остерманн хлопнул дверью своего кабинета.

– Я никогда не хотел, чтобы герцог оказался втянут в это, – прошептал Гунтрам.

– Дорогой, не волнуйся. Он достаточно стар, чтобы выдержать немного критики. Ты должен поговорить с адвокатом, – посоветовала ему Эстерхази голосом, полным участия. – То, что он пишет о твоем искусстве, очень плохо.

– О, он может писать все, что ему угодно, о моих работах. Я рисую потому, что мне это нравится, ничего более. Если вам это не нравится, идите в следующую галерею. Меня не в первый раз называют «банальным». За эти годы у меня было много подобной критики, и вся она исходила от одного и того же сорта людей, завистливых и бездарных. Что меня беспокоит, так это то, что был упомянут герцог. Он никогда не был моим спонсором и не помогал мне в моей карьере! Этот человек выставляет его идиотом, тогда как он хорошо разбирается в искусстве. Это так несправедливо! У меня была стипендия Фонда Лары Арсеньевой и, как большинство из вас знает, отношения с его президентом в прошлом, и именно он открыл мои работы в Буэнос-Айресе. Мы никогда не смешивали мою карьеру и наши отношения. Я сам зарабатывал все свои оценки в университете, и мой предыдущий менеджер, г-н Робертсон, продавал мои рисунки банкам, страховым компаниям, частным коллекционерам, которые не имели никакого отношения к Константину Репину. Отзывы на мою выставку в Лондоне были хорошими. Возможно, я должен быть более агрессивным и «рисовать с посылом», но кто я такой, чтобы рассказывать людям, что думать? Ненавижу подобное, это всегда казалось мне надуманным. Я рисую то, что вижу, потому что мне это нравится, и больше ничего.

*

После звонка Остерманна Конрад впал в такую ярость, подобной которой не испытывал уже много лет. Он получил по факсу копии обеих статей, пока Моника не раздобыла экземпляр журнала. Он не мог поверить, что они осмелились опубликовать такую вопиющую ложь, и преисполнился решимости закрыть эту жалкую пародию на издание.

– Мой герцог, это просто возмутительно! Я знаю лично обоих экспертов, и они решают проблемы, которые у них были в прошлом, используя имена Гунтрама и наши. Редактор даже не знала, что он дважды упоминался в одном номере! Она никогда не видела ни одной фотографии его работ! Они предлагают опубликовать опровержение и новую рецензию на его работы, на этот раз написанную независимым консультантом.

– Меня больше беспокоит реакция Гунтрама.

– Он работает, как всегда, но обеспокоен тем, что вы вовлечены. Он сказал мне, что его критикуют не в первый раз, и ему все равно.

– Понимаю, спасибо, мастер Остерманн.

Конрад пригласил Фердинанда и Михаэля в свой кабинет. Пришло время показать, какова плата за то, чтобы перейти ему дорогу.

*

Михаэль собрал свои документы и приготовился к встрече в 7 часов вечера. Он все еще задавался вопросом, почему его попросили изучить небольшое издание, принадлежащее одному из младших членов – Марселю Терио, владельцу Luxury Publishing Group, с кредитами в 78,9 миллионов евро в Lintorff Privatbank. Казалось, все было в порядке: мужчина и его журналы уважали правила Ордена – никакой наготы, никаких скандальных статей, никакой пошлости – и в основном были сосредоточены на статьях об элите, исполнительском искусстве, моде, декоре и традиционном образе жизни. Их главное сокровище называлось как-то вроде «Элита сегодня» и повествовало о скучных вещах, таких как Бал Красного креста и прочие благотворительные мероприятия, или жена политика, целующая каких-то детей, или безобидные статьи о звездах кино. Приемлемые результаты. «Мы держим его лишь для того, чтобы создавать хороший образ и держать людей подальше от прочего мусора».

Он поправил галстук и вышел из кабинета, но по пути в личный конференц-зал его перехватила Моника и направила в кабинет герцога со словами: «Мистер Терио уже ждет снаружи, доктор Делер».

– Спасибо, Моника, – улыбнулся он, но в ответ получил холодный взгляд, остудивший его. Он прошел мимо человека пятидесяти с лишним лет, сидевшего с несчастным лицом под каритной Писарро, купленной герцогом несколько месяцев назад, и постучал в тяжелую дверь. В большом офисе на одном из диванов за маленьким столиком сидел Фердинанд, очень огорченный чем-то.

– Какова их ситуация? – задал он вопрос.

– На сегодняшний день хорошая. Их долги должны быть пересмотрены через два месяца. По нашим оценкам, мы могли бы установить 5,7 процента, поскольку группа справляется намного лучше, чем раньше. Общая сумма составляет 78,9 миллионов евро, и они всегда были хорошими членами, – ответил Михаэль.

– Хорошо, пригласи Терио, – решительно сказал Конрад, и Майкл повиновался, приведя мужчину, сидевшего на диване.

– Мой герцог, для меня честь быть принятым вами, – Терио говорил очень быстро и откровенно нервничал из-за того, что его вызвал сам Фердинанд фон Кляйст со словами: «Hochmeister хочет видеть вас в семь в Цюрихе».

– Как долго вы являетесь членом Ордена, Терио? – спросил Конрад вежливым голосом, но оставив все тонкости и формальности в стороне.

– Наша семья была принята в 1953 году, мой герцог. Получаем приглашения на ежегодные собрания с 1997 года.

– Поэтому вы хорошо знаете наши правила.

– Да, сир, – Терио почувствовал ком в горле, услышав холодный голос, задающий вопрос. Его ум отчаянно искал в памяти то, что они могли опубликовать о члене Ордена, но ничего не нашел.

– Мне никогда не нравилась пресса, а сегодня утром я обнаруживаю, что один из ваших журналов марает мое имя и имя моего Консорта, – произнес Конрад, показывая ему статью об обзоре на Берлинскую выставку.

Мужчина прочитал часть статьи и побледнел, дойдя до места про «швейцарского банкира», подразумевающей, что тот каким-то образом связан с авантюристом. Кто такой этот Гунтрам де Лиль? Консорт? Чей Консорт?