– Возможно, он не знал, что оно было там. Он пожаловался на вкус и не стал больше пить, – размышлял Конрад, все более и более убеждаясь в том, что это скорее отравление, чем попытки Гунтрама развлечься наркотиками. – Он поправится?
– Да, конечно. Наркотики будут выведены из его тела в течение 24–48 часов. Основной эффект закончился. Завтра он будет чувствовать себя очень плохо, но, к счастью, никакого дополнительного урона его исходному состоянию не нанесено. Я хочу увеличить его прием лекарств в течение месяца, просто из соображений безопасности. Он должен много отдыхать и меньше двигаться, – доктор почувствовал, как негодование растаяло, и его охватило растущее чувство вины за то, что он поверил, что мальчик сидит на наркотиках. «Как я мог быть таким идиотом? Он же словно мышонок».
– Еще кое-что, доктор. Я бы предпочел, чтобы мы оставили при себе эти лабораторные результаты. Это лишь заставит Гунтрама переживать еще больше. У него был просто острый приступ повышенного давления.
– Что, если подобное повторится? Мы должны позвонить в полицию. Это почти убийство.
– Полиция только заставит его нервничать. Мы расследуем это, и я буду признателен за ваше сотрудничество и благоразумие.
– Конечно, мой Грифон. Я сообщу доктору Вагеманну.
*
Гунтрам проснулся, чувствуя себя слабым, как побитый котенок, все его тело болело. «Самое ужасное похмелье из всех». Повернув голову вправо, он увидел капельницу, прикрепленную к его руке, и, в нескольких метрах от нее, Конрада, крепко спящего на диване. «Он выглядит так мило с растрепанными волосами и развязанным галстуком. Надеюсь, он не переживал из-за меня». Гунтрам повернулся на бок, чтобы получить лучший обзор, и тихий скрип разбудил Конрада.
– Привет, котенок, – он встал, потянул затекшие мышцы шеи и подошел к кровати, осторожно целуя мальчика. – Как ты себя чувствуешь?
– Не знаю. Клянусь, я был на церковном празднике, а не на дискотеке в Марбелье.
– Тсс, не волнуйся, у доктора все под контролем, любовь моя. Через несколько дней тебе станет лучше, и я планирую остаться с тобой дома на праздники.
– Что случилось? Я помню, что почувствовал себя очень больным, а потом больше ничего. Дело в макарунах?
– Нет, Maus, ты можешь есть их, в разумных пределах, конечно. Это был просто приступ повышенного давления. Возможно, сказались волнение и стресс последних недель. Тебе нужно только отдыхать. Я позову медсестру. Она должна взять еще несколько образцов крови и принести тебе завтрак.
– Это было бы чудесно. Я проголодался. Странно.
– Наверное, из-за сахара, который ты съел, сколько этих сахарных бомбочек? – пошутил Конрад.
– Я перестал считать после второй.
– Сладости без ограничений едят дети, Гунтрам.
– Кто-то посадил меня за детский стол. В Риме поступай, как римлянин.
– Не переутомляйся. Я позову твою медсестру, она очень властная, поэтому будь с ней послушным.
– Ты наконец-то нашел себе ровню, Конрад?
– Почти. Если бы у нее был банк, я бы очень обеспокоился.
Гунтрам рассмеялся над его кислым выражением лица, думая, какой же он милый. Пришлось подавить вздох, когда он получил лишь поцелуй в лоб, и Конрад вышел из комнаты.
*
Вопреки ожиданиям Горана, любовница Фердинанда была готова помочь, полагая, что Гунтрам перенес приступ аллергии. Она была опечалена случившимся и сказала, что уверена в том, что сделала чашку черного чая, потому что «обычно выбирают его». Горан был убежден, что она говорит правду, потому что не нашел никаких несоответствий в ее рассказе. Что действительно беспокоило его, так это то, что Гертруда фон Линторфф отослала ее поговорить с женой Вайссманна, хотя они заплатили свою долю Ордену и добавили еще чуть позже.
– Что вы сделали, когда г-жа фон Кляйст велела вам уйти?
– Я ушла, потому что она вызвалась отнести ему чай. Думаете, у него могла быть аллергия на черный чай? Это не могло быть от чего-то другого?
– Вы поговорили с ними?
– Да, конечно, я убедила ее посетить нас после праздников, чтобы мы могли показать ей наши проекты в Сальвадоре. Уверена, власти позволят нам называть школы именем благотворителей. Я надеюсь развязать войну между дамами, чтобы мы получили больше, мистер Павичевич.
– Г-жа фон Кляйст присоединилась к вам?
– Да, конечно. Она очень предана своей работе.
– Спасибо, мисс Риганти.
Логика подсказывала, что Фердинанд мог быть в союзе со своей женой, но он знал этого человека больше восемнадцати лет, и тот никогда бы не пошевелил и пальцем ради жены или дочери. По какой-то причине он презирал маленькую змею с момента ее рождения независимо от того, сколько раз герцог говорил, что у нее «все черты настоящего Линторффа». Гертруда фон Кляйст никогда бы не осмелилась сделать что-то настолько глупое, как попытаться отравить Гунтрама! Она прекрасно знала, чем рискует, и что герцог убьет ее, не задумываясь.
Где бы такая леди могла отыскать недавно синтезированный наркотик, подобный этому? Он относится к следующему поколению, которое не производилось в Европе, а ввозилось из Юго-Восточной Азии, причем в небольших количествах, потому что стоило очень дорого. Армин принял старую разновидность из той же группы – старую добрую «скорость», но этот «в точности такой же, как и тот, но ты не впадаешь в депрессию при посадке. Это просто разрыв!», по словам одного из его источников. «Ты чувствуешь, словно вот-вот взорвешься от блаженства, но в то же время твое тело цепенеет. Все кажется смешным».
Он достал телефон и набрал номер герцога.
– Мой Грифон, мне нужно твое разрешение.
– В чем дело?
– Мне нужно поговорить с Клаудией Лёвенштайн.
– Нет, ребенок должен остаться в стороне от всего этого. Я поговорю с ее отцом, и он спросит ее. Что-то еще?
– Гертруда фон Кляйст на мгновение получила чашку в свое распоряжение. Должен ли я поговорить с ней?
Ярость Конрада подскочила до неизвестного уровня, но он скрыл ее, потому что в комнате находился Гунтрам, мирно рисующий рядом со спящей собакой.
– Нет, Горан. Я сам позабочусь об этом, – он закончил разговор, почти ударив телефон.
Гунтрам почувствовал, что с его любимым что-то неладно. «Проблемы?» – посмотрел он на него.
– Нет, котенок. Все в порядке. Я пойду в свой кабинет. Мне нужно сделать несколько деловых звонков.
– Я могу уйти в мастерскую.
– Нет, останься здесь, в тепле. Фридрих скоро подаст чай.
– Хорошо, я обещаю не трогать макаруны, – улыбнулся Гунтрам и потянулся за поцелуем, но это не ослабило праведную ярость Конрада.
Герцог направился в свой кабинет и закрыл дверь, прежде чем набрать личный номер Адольфа цу Лёвенштайна. Мужчина ответил после второго гудка и спросил о Гунтраме.
– Сейчас ему намного лучше, но мы считаем, что в его пищу могли попасть аллергены. Как я понял, твоя дочь отнесла ему чашку. Фридрих видел ее.
– Да, она. Клаудия очень гордится тем, что Гертруда поручила ей отнести чашку. Она очень хочет быть как старшая сестра, Катерина, – ответил Адольф. – Моя жена почти каждый день останавливает драки, потому что Клаудия трогает вещи Катерины.
– Должно быть, это утомительно, – безразлично заметил Конрад, чтобы скрыть свою жажду убийства. – Ты уверен, что это была Гертруда, а не Сесилия Риганти? Как я понял, она помогала Гунтраму с детьми.
– Нет, твоя кузина. Сесилия была с Вайсманнами, моя жена тоже была там. Гертруда пришла позже. Думаешь, это был чай?
– Нет-нет, конечно нет. У Гунтрама был приступ гипертензии, а в его состоянии это может стать серьезным испытанием. Теперь ему намного лучше.
– Отец посылает ему наилучшие пожелания. Он хотел бы узнать, когда будет удобно нанести визит. Думаю, он завидует, что у Гунтрама больше таблеток, чем у него.
– Князь получит их еще больше, если продолжит настаивать на своих привычных вылазках в Кёнигсхалле. Я видел его вчера в компании большого стейка, – сказал Конрад. – Гунтрам будет рад видеть твоего отца, когда тому будет удобно. Доктор оставил его дома до дальнейших предписаний. Почему бы тебе не попросить князя прийти на обед? Я взял выходные до Нового года. Принцесса сможет быть уверена, что ее муж будет придерживаться диеты в течение одного дня.
