Она покосилась на вольготно разметавшегося во сне мужчину и лукаво заулыбалась. Ну, блудодей, ну, искусник… Не подвёл. Пусть отдыхает, заслужил. А ей прошвырнуться бы… до ближайших кустиков. Раз уж остров необитаем – стесняться некого.
Идти голышом при свете казалось сперва неловко. Но Варвара плюнула на все условности и внутренние зажимы, повела плечами и бюстом – и павой поплыла отыскивать за ёлочками укромное местечко. Хоть и пустынный, но островок был чистенький, словно прибранный, ни сучков под ногами, ни веток… Может, здесь тоже работала магия, только не техно, а какая-нибудь бытовая? Опавшей хвои нет, травинки на мураве одна к одной, будто их ежедневно причёсывают граблями… Ей бы такое на дачный участок, сколько сил сэкономила бы! Надо потом как-нибудь разузнать про такие чудеса.
Потом, расхрабрившись, она проведала «Единорога»– и чем-то он показался ей похожим на хозяина: такой же большой, вальяжный, развалился на поляне и дремлет после трудов праведных… Потом повернула к берегу. В конце концов, надо хоть одежонку собрать, не расхаживать же весь день в первозданном виде! Это ещё хорошо, что тут всё так окультурено, в обычном лесу или рощице она давно покрылась бы царапинами, налипшей травой и паутиной, и стала бы настоящим чучелом!
Аккуратно сложила свою и мужскую одежду в две стопочки возле палатки. Благородный ценьор спал. Мило, почти бесшумно, без храпа… утомлённо улыбаясь во сне. И как его теперь называть? Слишком узнаваемы оказались его ласки, выдавая с головой давнишнего любовника из снов; разница была лишь в том, что в реальности, разумеется, ощущения испытывались полней, насыщенней… А главное, что Варе большого труда стоило в самый сладкий момент удержать рвущееся с губ имя, которое она, наконец, вспомнила: «Крис!»
Но… так ли это на самом деле? Он ли приходил к ней в томных снах – или умное подсознание, способное, говорят, на многие выверты, взяло и подбило реальность под желаемое, наложило задним числом картинку на сладкие воспоминания – и соединила живого и воображаемого мужчину? Говорят, эффект дежа-вю объясняется как-то так же… Вздохнув, Варвара мудро рассудила: поживём – увидим. В мистику ей, рациональной женщине, верить не хотелось, особенно с утра, когда вместе с ночной темнотой истаивает флер романтики и таинственности. Утро прекрасно, но оно же и безжалостно. И порой отрезвляет не хуже холодного душа.
А от воды, между прочим, идёт приятный парок. Туман почти сошёл, а вот пар остался. Водица-то, значит, тёпленькая…
Вспомнив, что они с «Робином» вытворяли вчера в озере, она зажмурилась от смущения и поёжилась. Ох, блудодей… Как он её притиснул к камушку, вон к тому, что высовывается из воды, круглому, гладкому, широкому и плоскому, как стол! Будто кто нарочно его тут для них оставил. Она грудью вжималась в отшлифованный до шёлковой гладкости каменный бок, постанывая, когда на её руки сверху легли мужские, и каждое его вторжение она ощущала не только лоном, но и спиной, плечами, чувствуя ритмичное сокращение пресса, грудных мышц, бицепсов… Это был не просто акт любви – а слияние в полном смысле слова, единение, растворение друг в друге…
Огромная чёрная птица парила в утреннем небе, видимо, выискивая, где сесть, затем приземлилась на тот самый камень. Глянула на невольно отступившую в тень дерева женщину, серьёзно, словно оценивающе, после чего склонила голову набок, клекотнула – и сорвалась опять в поднебесье. Покружила над островом, да и полетела прочь.
– Шпиён, – фыркнула Варвара. – Будто высматривал что-то.
Вода так и манила. И оказалась на самом деле тёплой, как парное молоко. Или это наша Ева к тому времени порядком подмёрзла, голышом-то, но озёрные воды показались сейчас теплее и ласковее морских, мягче, нежнее, приятно обтекая и щекоча самые чувствительные местечки. Варя доплыла до камня, и уже собиралась, положив ладони на гладкую сухую поверхность, подтянуться, как с противоположной стороны что-то фыркнуло… и вынырнула знакомая личность, очаровательно харизматичная с промокшими кудрями и бородкой.
Он ловко вскарабкался на валун и протянул Варваре руку. Заговорщически подмигнул.
– Ценьоне запомнилось это место?
Выдернул её из воды и прижал к себе, хохочущую, счастливую. Господи, неужели так мало для счастья надо? Всего лишь подмигивание и шутливая фраза с полунамёком-полунапоминанием… а сердце поёт и щебечет. И даже его «пышечка моя! Моя пироженка!» не раздражали, хоть в обычной жизни Варя терпеть не могла подобных намёков на свою сдобность; но сейчас эти ласковые прозвища перемежались лобзаниями по всему телу… и как тут было не размякнуть?
А любовь на камне оказалась ещё интереснее, чем радом с ним. Хоть и в воде было чертовски… да, чертовски…
Потом они отдыхали, глядя в небо и любуясь перистыми облаками. Варина белокурая голова пристроилась на мужской груди, он перебирал растрепавшиеся белые пряди и молчал, но как-то красноречиво. Бывает ведь такое, что и слов не надо, чтобы понять, как хорошо обоим.
Потом в животе у Варвары уркнуло, и она засмеялась, подскочив.
– Послушай, ценьор Робинзон, а какие-нибудь припасы у тебя здесь есть? Раз уж ты сюда палатку притащил, должна быть и еда; ты, я смотрю, мужчина основательный! Сообразим что-нибудь на завтрак?
– Святые Небеса, ваша воля! – закатил он глаза. – Мог ли я подумать, что женщина будет готовить мне завтрак? Конечно, сообразим, дай только…
Приподнявшись, он обнял её за плечи, сощурившись, вгляделся во что-то на берегу.
– Не двигайся, – сказал строго.
Перед глазами зарябило. Вместо шёлковой гладкости камня, ещё хранящего прохладу ночи, под попой и ступнями оказалась трава. Они сидели неподалёку от палатки.
– Не испугалась? – склонился к ней мужчина.
– Это… – Варвара поперхнулось. – … что сейчас было?
– Мини-телепорт. Родовая магия.
– Ух… А на большие расстояния можешь?
– Могу. – Он рассмеялся, встал и отправился за палатку, в обход, демонстрируя чудесные крепкие ягодицы и не менее восхитительные ноги, на которых при ходьбе так и играла каждая мышца, каждая жилочка. Невозможно было не залюбоваться. Варе вспомнились юноши, укрощающие коней на Аничковом мосту, сильные и грациозные; только тут, в отличие от гладкой бронзы, ноги были отнюдь не юношеские, а очень даже… гм… мужественные, заросшие не густо, не редко, но в меру курчавившейся порослью, изобличающей, по мнению некоторых психологов-сексологов, повышенную сексуальность объекта и его недюжинные способности в этом самом плане. Впрочем, и в том, и в другом она уже успела убедиться, и неоднократно.
– И на большие могу, – повысил голос из-за палатки сексуальный объект. – Только редко использую. Даже в моей спальне, знаешь ли, может кто-то находиться. Из прислуги, например… Не подгадаешь – впишешься в чужое тело, вот это будет полный… – Он запнулся. – Барлогов зад… Потом уже не выпишешься. Постой, а как ты меня назвала недавно?
– А, Робинзон! – Варя засмеялась. – Такой бедолага, что пробыл на необитаемом острове двадцать восемь лет, представляешь? Правда, потом этот остров стал похож на проходной двор: то туда наведывались дикари, то пираты…
– И что? – «Робин» заинтересованно выглянул из-за палатки.
– А то, что нет худа без добра. От дикарей он отбил Пятницу – тоже дикарёнка, которого чуть не съели, и тот потом сделался его верным другом. А от пиратов спас других моряков, которые и отвезли его на родину.
– Нет худа… без добра, – задумчиво повторил мужчина. – Так, погоди… – Нырнул в невесть откуда взявшийся, просто появившийся из воздуха погребок и выудил связку копчёных колбасок, пакет с яйцами, сетку с помидорами, а главное – огромную сковороду. Глянул скептически. – Вообще-то, когда я запасался, то рассчитывал на скромный холостяцкий завтрак, но ведь его можно просто удвоить, да?
Откуда-то появилась и походная плитка, похожая чем-то на электрическую, с одним нагревательным «блином», который тотчас раскалился, стоило сковороде его коснуться; и небольшой медный чайник, и даже турка для кофе.
