Арбалетчики, в которых у нас теперь был подавляющий перевес, вели интенсивную перестрелку, ряды противника постепенно таяли под этим перекрестным огнем, но развязка всё не наступала. Наконец, на поле боя одна за другой стали возвращаться кое-как приведенные в порядок коронные роты из разбитой первой баталии и тянуть дальше стало уже ни к чему.

Наши шеренги пришли в движение, собираясь раздавить остатки некогда непобедимого отряда, но тут из рядов неприятеля, громко крича и размахивая какими-то тряпками, выскочили несколько человек без шлемов. Впрочем, толку из этой затеи вышло немного — арбалетчики регуляров сразу же нашпиговали их болтами. Бенно только хмыкнул и скомандовал атаку. Если противник и хотел сдаться, то момент явно был упущен.

Дальнейший бой никакого интереса уже не представлял. "Волки", стоит отдать им должное, дрались отчаянно, но единственным смыслом этой борьбы было продать свои жизни подороже. Ле Кройф вновь поставил на острие нашей атакующей колонны элитную штурмгруппу и самолично взломал вражеский строй, сперва перерубив несколько пик, а затем уделав похожего на сказочного гнома лангарца с невероятно широкими плечами, который попытался закрыть обозначившийся прорыв, орудуя двуручным мечом. После этого организованное сопротивление было сломлено и началась резня. Особо свирепствовали регуляры, мстя за годы страха и позора, за бесконечные насмешки, за погибших товарищей и за все свои прошлые поражения разом.

Я тоже принял посильное участие в финальном побоище, но как потом не старался, так и не смог вспомнить ничего определенного. В голове осталась только какая-то мешанина из отдельных картинок и звуков, зачастую весьма ярких, но абсолютно не связанных между собой. Видимо, перегруженный впечатлениями мозг просто объявил забастовку и на какое-то время свернул свою активность до абсолютного минимума, оставив меня во власти первобытных инстинктов.

Способность связно мыслить вернулась, когда всё уже кончилось. Я сидел у речного бережка на какой-то коряге и тупо таращился на воткнутый в землю меч. Клинок украшали свежие царапины и зазубрины, лезвие всё покрыто разводами засохшей крови и еще какой-то подозрительной, дурно пахнущей субстанции. Это, наверное, когда я проткнул живот тому щербатому уроду с алебардой, измазался. Жаль, не помню подробностей. Надеюсь, он сдох не сразу и успел в полной мере осознать насколько был неправ, когда пытался подрубить мне колено.

Тихие шаги за спиной заставляют обернуться. Подошедший Дирк-весельчак, помявшись немного, интересуется:

— Ты как, командир?

Пожимаю плечами:

— Да вот думаю: самому меч почистить или денщика поискать?

— А чего тут думать? Денщику и отдай, заодно и заточку поправит.

— Да лазит он где-то, а искать неохота…

— Так куда спешить-то?

— Воняет.

— Ну, это да, конечно.

На этом тема оказывается исчерпана, и в разговоре возникает довольно продолжительная пауза. Некоторое время мы оба бездумно пялимся на шуршащие заросли осоки, заполонившей берега речушки, затем я все же нарушаю установившееся молчание:

— Ты зачем приходил-то?

— А-а-а, ерунда. Капитан сказал тебя разыскать, вот и пришел.

— Только разыскать?

— Ну и к нему привести.

— Так чего сразу не сказал?

Дирк небрежно дергает плечом:

— Да оно не к спеху, вроде. Сейчас он с ротными переговорит, а там уж и для тебя работенку какую придумает. Ну и мне, заодно.

Я криво ухмыляюсь на эту неуклюжую попытку откосить от выполнения поручений командования:

— Тебе я поручение придумаю. На вот.

Выдергиваю свой двуручник из песка и перебрасываю его сержанту.

— Найдешь денщика и скажешь, чтоб привел в порядок, а я к капитану.

Бенно обнаруживается в лагере. Он уже успел избавиться от большей части доспехов и теперь раздает приказы направо и налево, попутно подкрепляясь то ли сильно запоздавшим завтраком, то ли наскоро сварганенным обедом. При виде меня, капитан лишь молча указывает полуобглоданной гусиной ногой на один из расставленных прямо на земле бочонков, ни на секунду не прекращая раздачу распоряжений.

Запах жареной гусятины напоминает, что я вообще-то со вчерашнего вечера ничего не жрал. Желудок тут же начинает возмущенно урчать, требуя немедленно устранить эту недоработку. Бенте, сидящий на соседнем бочонке с солониной и баюкающий перевязанную правую руку, сочувственно усмехается. Затем здоровой рукой подхватывает с раскладного столика и передает мне блюдо с еще теплой гусиной тушкой без лап и крыльев, зато в окружении кусков хлеба и свежих овощей. Вот! Это дело, это я понимаю!

Спустя где-то четверть часа, когда я, уже набив брюхо сочным мясцом, благоденствовал, лениво хрумкая местную сладкую редьку, по виду и вкусу напоминающую китайскую белую редиску, Бенно, наконец, закончил принимать отчеты от трофейщиков и санитаров и соизволил уделить мне толику своего бесценного внимания.

— Пожрал?

— Угу.

— Тогда принимай третью роту. И будь готов завтра с рассветом выступить на Линдгорн.

— К чему такая спешка? — я делаю широкий жест рукой, очерчивая зажатым в ней надкусанным корнеплодом границы изрытого тысячами ног и заваленного изувеченными трупами поля недавнего сражения. — Тут нужно дня два только чтобы доспехи с оружием собрать. Да и раненых у нас навалом. Я тут мимо госпиталя проходил — там ступить негде, а их всё подносят и подносят…

Ле Кройф лишь небрежно отмахивается:

— Справимся. Не впервой.

Затем, довольно ощерившись, добавляет:

— Теперь мы — лучшая пехота приграничья. Осталось только донести эту простую истину до жирных ирбренских бюргеров.

Третья рота, которую мне пришлось возглавить, в прошедшем бою пострадала мало, но вот ее предыдущему командиру конкретно не повезло. Бедолага получил арбалетный болт прямо в глаз, наконечник пробил глазницу и вошел в мозг на целых два дюйма — memento mori, как говорится. А вот повернул бы вовремя голову на 10 градусов вправо — отделался бы шрамом на виске, и не пришлось бы мне, покинув теплое местечко при штабе, отправляться ни свет ни заря в Линдгорн во главе колонны из без малого полутора сотен солдат.

Впрочем, много всего интересного случилось еще до выступления в поход. Сперва я принял скупые рапорты от сержантов, отдал кое-какие распоряжения и формально вступил в командование подразделением. Затем разыскал-таки своего денщика, который уже отмыл двуручник и теперь старательно правил клинок точильным камнем. Заодно обнаружился и бездельничающий Дирк. Озадачил эту парочку грядущим маршем — пусть шмотки собирают. Командир я или где? Пусть заботятся о моем комфорте и безопасности! А то вдруг война, а я уставший…

Раздав, таким образом, ценные указания, решил после всех трудов и треволнений завалиться спать пораньше, чтоб как следует отдохнуть перед марш-броском, но тут прибежал ординарец от Бенно. Пришлось брать ноги в руки и чапать к штабной палатке. Там обнаружилась немалая компания. К ле Кройфу с раненым Бенте добавились хмурый Брумме, командиры обоих баталий регуляров и целый взвод отборных латников в полном вооружении из нашей первой роты. Чуть дальше группировались арбалетчики, кажись, тоже из первой, плюс еще сколько-то коронных. Кого это мы, интересно, так торжественно встречать собрались?

Оказалось — собственную конницу. Командир эскадрона в сопровождении пары адъютантов подскакал к палатке, лихо осадив коня перед самым столом с остатками гуся, почти одновременно с моим прибытием. Если барон думал таким образом произвести впечатление на собравшихся, то ему это определенно удалось. Правда, я не уверен, что хлопья пены с лошадиных морд, упавшие на покрывавшую стол скатерть (простенькую, походную, но всё же), и комья грязи из-под копыт, заляпавшие сапог одного из коронных капитанов, оказали именно то воздействие, на которое рассчитывал кавалерист. Дальнейшие события полностью подтвердили обоснованность моих сомнений.