Не сказать, что Жемчужная страна была тихим местом. Всё-таки почти каждый день сюда прибывали всё новые люди. У всех из них в большей или меньшей степени проявлялся магический дар, а связь с Веринтаром отнюдь не гарантировала миролюбие и прочие добродетели. Здесь встречались непримиримые соперники, а прошлые обиды мало кто умел забыть. Но в Жемчужной стране существовали законы, позволяющие сохранять равновесие, и преступившие их изгонялись. Лонсия считала, что это чересчур мягкая мера, которая не решает проблему, а перекладывает груз на чужие плечи, но не могла требовать иного.
К сожалению, отзвуками Великой Катастрофы на Планету заносило не только взрослых волшебников, но и детей, в том числе совсем младенцев. Сколько из них были найдены исследователями совершенно случайно в лесу или в горах живыми, но ещё больше — уже мертвыми.
Принято считать, что подавляющее число неотонян попадало именно на Северный Континент. Но так ли это было на самом деле? Точки, где открывались порталы, не были постоянными, а телепортанты и вовсе возникали стихийно. И если Жемчужную страну оплетала магическая сеть, не дающая разбиться тем, кто падает с высоты, то за её пределами Цевирт Велоанфер и другие волшебники Жемчужной страны не могли себе позволить создать нечто подобное, хотя поисковые группы существовали во всех государствах Северного Континента.
Лонсия старалась не думать, что происходит с пришельцами, попавшими на один из четырёх других материков. Или, ещё хуже, выпавшими где-то посреди океана. Она не знала, был ли этот процесс контролируемым, а если и был, то кем и насколько, но точто знала, что неотоняне появлялись на Малом Континенте. За годы жизни там Лонсии приходилось общаться с такими, оказавшимися во враждебном мире разумных и не особо разумных ящеров. И лишь единицы пожелали переселиться на север: как ни была хороша Жемчужная река, заменить привычную смену дня и ночи она не могла.
Когда-то Лонсия не предполагала, что ей, пусть и не в одиночку, придётся управлять государством. А ведь Жемчужная страна по территории была немногим меньше Ливении. Впрочем, не ей приходилось принимать срочные решения. Из первых поселенцев только Цевирт Велоанфер обладал достаточным авторитетом среди остальных. В последние годы перед Великой Катастрофой его таланты помогли сохранить жизни многим людям, в общем, он и не заметил, как корона упала ему на голову. Жемчужная страна представляла собой унылые руины, и многие подозревали, что и тут случилась своя Великая Катастрофа, на упоминание которой наложено табу. Фита поначалу злилась на наставника, что тот пренебрегает своими обязанностями по отношению к ней. А потом и сама бросила всё и сутки напролёт играла со своими новыми подругами-феями. Лонсию это волновало, но мать с отцом говорили, что не стоит беспокоиться. Дни растянулись до бесконечности, и на исходе года она поняла, что сходит с ума. Когда отец предложил ей вместе с группой исследователей отправиться на Малый Континент, она не поверила своим ушам, но доводы отца показались ей убедительными.
— А мы на что? — спросил тогда он. — Хотя понимаю: родители двух непутёвых дочерей не могут быть предпочтительны в качестве опекунов.
Лонсия впервые за тот долгий год улыбнулась. Она всегда восхищалась ими, ведь они воплощали собой невозможный союз смертного и богини, любящих друг друга несмотря ни на что. Нельзя сказать, что её мечта не осуществилась, вот только двенадцати лет оказалось недостаточно. Да и трагедия, случившаяся в самом начале, так и не дала ощутить радость в полной мере. Лонсия знала, что многие семьи пострадали куда сильней, и ненавидела себя за неспособность жить и радоваться простым вещам. Она пеняла себе на то, что была младшей из двух дочерей, из-за чего в детстве родители смотрели на её капризы снисходительней, чем на ошибки сестры. Лонсия слишком хорошо понимала, что у неё нет никакого права жаловаться на судьбу, и от этого накрывала страшная тоска, от которой очень сложно было отойти.
Так незаметно мысли о родителях перетекли в воспоминания о другом человеке, от которого было ещё труднее что-то скрыть. Да что там говорить, невозможно. И не только потому, что он тоже был менталистом.
Она думала о предстоящей смерти спокойно, вспоминая долгие дни, когда собственноручно пыталась свести счёты с жизнью. Мать сумела до неё достучаться, но сама Лонсия с трудом могла смотреть в глаза собственной дочери. Хорошо, что это время прошло. Но было потеряно слишком много лет.
Лонсия радовалась, что ни одной из её дочерей не досталось её дара. В детстве она злилась, что мать заставляла ее носить камень, блокирующий его, но позже прибегала к его помощи вполне осознанно. Ей просто хотелось не знать многое из того, что в большом объёме сыпалось на неё. Тогрен не сопротивлялся смерти. Хоть и шептались, что он был не в себе, Лонсия в это не верила. Он просто устал воевать со своей природой и природой Веринтара.
«Менталисты не могут замкнуться на себя, сколько ни старайся», — говорила мать. Где она сейчас? Жива ли? Казалось, прошла целая жизнь с тех пор, как умер отец. Она просто ушла, как давно для себя решила. К счастью, Лонсия застала это сама, а не узнала по чужим рассказам.
А теперь настал и её черёд уйти, пусть и несколько иначе. Хорошо бы встретиться там с отцом, поговорить. Безусловно, она так и сделает, если представится возможность. Но воцарится ли мир в её душе?
Лонсия, закрыв глаза, присела на подоконник. Она была рада, что Ориана не стала задерживаться в Жемчужном Замке после разговора, и надеялась, что вирисса застанет своего отца в Акментарине, всё же многие сфинксы переселялись на Большой континент, где основали собственное государство. Впрочем, сфинксы всегда предпочитали держаться рядом, но не вместе. В Жемчужном Замке они составляли треть населения, а по всей Жемчужной стране — чуть меньше четверти. Но это по большей части были тэринийские вирисы, привыкшие делить территорию с другими человеческими видами. Ни Ориана, ни её отец таковыми не являлись.
Лонсия думала о Фариде, маленькой и взрослой, вспоминала детство и свою сестру. Невольно она опять возвращалась к мысли, что, не случись той ссоры, Лонери бы не сбежала, и этой смерти удалось бы избежать. Впрочем, не это — так что-то другое послужило бы причиной. Они ведь всё время спорили и сердились друг на друга из-за мелочей. Но как же тяжело было пережить эту потерю.
Старая боль никуда не уходила. Возможно поэтому Лонсия редко бывала к родным достаточно тепла. Легче отпустить то, к чему несильно привязан. Но это были лишь отговорки, которые не могли развеять печаль. Лонсия силилась припомнить, когда в последний раз поступала правильно. Но не могла.
Наверное, поэтому она не могла ни осудить Миэна Элуниара за прошлое, ни сказать что-то ободряющее о настоящем, пусть и прекрасно его понимала сейчас. Впрочем, есть вещи, которые невозможно простить, и Лонсию вполне устраивало уже то, что он отдаёт себе в этом отчёт.
А теперь они соучастники этого странного убийства. Как такое вообще могло случиться?
Но ведь Лонери вернулась в этот мир Фаридой, да и не только она была живым примером. Почему именно в случае с ним Лонсия не поверила? Да, она скорее бы приняла, что разум её предаёт, чем такое перерождение. Фантомы, порождения чужой воли, что угодно. Но как объяснить самой себе, почему она приняла такое решение, не разобравшись?
Жаль, что оборотень не смог не только вернуть его к жизни, но даже привести того призрака. Пусть её вину не искупить, Лонсия должна была знать, почему он оказался здесь. А выяснившаяся позже история Фариды только больше всё запутывала.
— Прости меня, — прошептала она, прижимаясь лбом к стеклу, и ощутила на щеках слёзы. — Да было бы странно, если бы дурная жизнь закончилась как-нибудь правильно.
Эта мысль казалась не менее горькой, чем все остальные, но почему-то даже её повеселила.
— Это ты сейчас про кого? — заставил её вздрогнуть голос за спиной.
Вопрос прозвучал на ливенском, родном для Лонсии наречии. Хоть за много лет она привыкла думать по-теринийски, она не могла его не понять.
