— Поплачь, мальчик, поплачь. Тебе станет легче.

Понемногу рыдания затихали, всхлипывания становились всё реже, и Марк наконец пришёл в себя.

— Простите, — всхлипнул он, отстраняясь и запрокидывая голову и смахивая тыльной стороной ладони слёзы с ресниц. — Боюсь даже думать, что вы обо мне теперь думаете.

— Думаю, что вы очень сильный и умный человек, баронет, и носите свой титул по заслугам. — Лорд улыбнулся, но в глазах его насмешки не было, и Марк с облегчением улыбнулся в ответ.

— Спасибо, — сказал он. — Седрику очень повезло.

— Это не везение, баронет, а личные заслуги. — Слёзы ушли, смыв наваждение с обоих — лорд опять был лордом, а баронет — баронетом. Уголок рта Марка дёрнулся.

— Да, вы правы. Мы все получаем то, что заслуживаем.

— И в этом высшая справедливость.

Тайм-менеджмент лорда был на высоте — он как раз сливал воду с картошки, когда вернулся Седрик.

— Роокворст, — коротко бросил лорд, и Седрик, не переспрашивая, тут же наполнил небольшую кастрюлю на треть водой и поставил её на огонь. Марк невольно позавидовал подобному единомыслию. Лорд мелко шинковал лук, Седрик рубил кубиками бекон. Два ножа стучали в унисон, как и сердца поваров. Невесть откуда возникшая старинная чугунная сковородка — «Семейная реликвия, наследство моей прабабки» — смотрелась весьма странно посреди окружающего хай-тека и очень органично — в руках лорда. Лорд разогрел сковороду, высыпал в кипящее масло лук и бекон. Тем временем закипела вода, и Седрик опустил в неё три больших и толстых копчёных колбаски. Булькала вода в кастрюле с роокворстом, скворчал бекон с луком на сковороде, а лорд уже готовил пюре: размял толкушкой картошку с капустой, добавил масла, горячего молока, перца и соли и всё основательно перемешал. Седрик накрыл на стол, лорд разложил по тарелкам пышное ядовито-зелёное пюре, щедро полив сверху зажаркой, а Седрик увенчал каждую тарелку свёрнутой кольцом горячей колбаской. Ароматы стояли такие, что у Марка, впервые за последние три дня, прорезался нешуточный аппетит.

— Stamppot van boerenkool met rookworst! — торжественно, с гортанным голландским прононсом, объявил лорд ван дер Меер, и Марк с Седриком, отдавая дань его кулинарным талантам, бросились к столу.

— К стамппоту полагается хорошее пиво, — сказал лорд, доставая из бара три запотевших бутылки. — Хорошее значит голландское. Благодарностью ему был ликующий вопль баронетов. Готовил лорд изумительно. Впрочем — Марк отдавал себе в этом отчёт, — дело было вовсе не во вкусовых качествах поглощаемого ужина. И он даже на мгновение поддался малодушию, усомнившись в задуманном, но тут же взял себя в руки — тем лучше, отличное завершение этого… дня — не так уж много в его жизни было хорошего, чтобы испортить дурными мыслями ещё и этот волшебный вечер.

Приближалась полночь. С ужином давно было покончено, с десертом тоже, но расходиться не собирались. Лорд предложил переместиться в гостиную. Предложение приняли на ура. Лорд нарезал добрых полкило сыра — разумеется, голландского — еженедельное подношение с сыроварни его бывшего наставника, — и — неслыханное дело! — откупорил бутылку французского коньяка — ежегодная «дань» из поместья отца Седрика. Марк — видимо, решив внести свою лепту в общее застолье, — подхватил внушительный столик-поднос с выпивкой и закусками и, игнорируя протесты хозяев, понёс в зал, где разместился посередине дивана, оставив поднос у себя на коленях. К нему присоединились лорд с Седриком: лорд сел справа, Седрик — слева. Пили, закусывали, говорили о жизни. Ощущения были странные — дежавю и ностальгия одновременно: Седрик никогда ещё не испытывал ничего подобного, но те глубокие чувства общности, близости и принадлежности, которые его сейчас переполняли, были ему странно, до боли, знакомы — он нашёл то, чего никогда не знал, но к чему так отчаянно стремился, — своих. И Седрика вдруг осенило, что это и есть ответ на главную загадку «Мерит-клуба»: чем занимаются лорды в своём кругу, когда их никто не видит. И почему они так берегут это таинство от непосвящённых.

— Остаётся только надеяться, — сказал лорд, разливая по рюмкам остатки коньяка, — что Второй лорд не линчует меня за этот стихийный разврат с моей лёгкой подачи.

— Марк не выдаст. — Седрик обнял Марка за плечи. — Марк нас любит. Марк вздрогнул.

— И мы его тоже. — Лорд улыбнулся, но в глазах его насмешки не было, и Седрик был ему за это очень благодарен.

— Так, может… — пьяные мысли почти сорвались с губ, Седрик от испуга запнулся и тут же почувствовал, как напрягся под рукой Марк. — Я имею в виду…

— Разумеется. — Лорд залпом допил коньяк. — Я сейчас же приготовлю гостевую спальню.

Седрик закусил губу. Марк отодвинулся. Волшебство развеялось.

— Да, конечно.

Все трое начали подниматься на ноги, с преувеличенным энтузиазмом болтая о каких-то пустяках, как это обычно бывает, когда необходимо замять неловкость.

Потом Седрик думал, что дело, наверное, было в коньяке, непривычном и непривычно крепком. Как ещё объяснить тот факт, что он, неожиданно для себя самого — не говоря уж о лорде! — когда они уже остались наедине, вырвался из ласк наставника — непривычно жадных и грубых — и, бросив в ответ на недоумение в его глазах: «Я сейчас», быстро выскользнул из комнаты. Долго заставлять лорда ждать не пришлось — Марк стоял под дверью их спальни и от неожиданности лишь громко охнул и вжался в стену, когда Седрик резко распахнул дверь. Не давая Марку опомниться, Седрик молча схватил его за руку и потянул за собой. У кровати так же молча остановился и, продолжая держать Марка за руку, с вызовом посмотрел в глаза лорду. Некоторое время они с лордом стояли молча и неподвижно, меряясь взглядами. Первым не выдержал и рванулся к выходу Марк, но Седрик его удержал. Вторым капитулировал лорд. Он подошёл к ним. И обнял обоих.

…Седрик с лордом его любили — действительно любили, и Марк это чувствовал: слишком много в его жизни было нелюбви, чтобы сразу распознать разницу, — и Марк, никогда не знавший прежде любви, купался сейчас в любви целых двоих, и в ответ на эту любовь щедро и без остатка дарил им себя. Так было… правильно.

В руке лорда матово блеснуло. Во взгляде лорда читалось: «Пора вам, баронет, стать наконец мужчиной». Седрик перехватил на лету передачу и поспешно сосредоточился на защите — эта ритуальная возня была удобным предлогом для отвода глаз, в которых читалось ответное: «Я уже год как». В голове Седрика мелькнула мысль: а что если для лорда Марк всего лишь ритуальный шлюха, которого заботливые наставники приглашают для мужской инициации своих подопечных? Но он тут же отмёл это подозрение, глядя, с какой заботой, нежностью и — да! — любовью лорд готовит для него Марка. И тут же почувствовал облегчение: единственная отравлявшая их с лордом отношения тайна больше не будет между ними стоять. Эта тайна, Седрик невольно улыбнулся, теперь между ними лежала. Тайна лежала между ними, влекла их обоих, и они оба, забыв себя, её познавали, а тайна подавалась и открывалась им навстречу. И в ту ночь они оба её познали — с разных сторон, встретившись где-то посередине — вне времени, себя и пространства. Так Седрик усвоил очередной урок — к истине ведут разные пути.

Когда утром на рассвете Седрик проснулся, Марка рядом уже не было. На пустом ночном столике лежала корявая, набросанная от руки записка: «Спасибо за всё. До встречи (надеюсь, не скоро). М.»

Было пять минут шестого. Седрик был горд собой, что даже после вчерашних посиделок и, тем более, бурной ночи он проснулся сам, без будильника и — Седрик скосил глаза — лорда. Пора на пробежку. Вообще-то они всегда бегали вместе, но лорд, во-первых, так сладко спал, что Седрик — особенно учитывая тот праздник духа и тела, который им с Марком устроил лорд, — решил в знак благодарности его не будить; а во-вторых, ни одному воспитаннику не повредит такой маленький невинный компромат, как поимка наставника с «поличным». Если в следующий раз проспит он, ему будет что ответить на выговор лорда. А ещё лучше — ничего не говорить, просто нарочито покаянно опустить взгляд и многозначительно улыбнуться себе под нос. Настроение — и без того на высоте после вчерашнего — от этой мысли ещё больше поднялось, энергия распирала изнутри и требовала выхода, и даже непривычное похмелье не было преградой. Седрик надел беговую форму и кроссовки и вышел из дома.