Этьен всегда умел завоевать расположение других: родителей, учителей, друзей семьи и, разумеется, тётки. Белокурый зеленоглазый ангел, вежливый послушный мальчик с ямочками на щеках. Седрик неизменно вырывался из удушливых тётушкиных объятий и с малолетства возмущался, когда та принималась сюсюкать с ним как с недоразвитым кретином. То ли дело братец! Неудивительно, что тётка души в нём не чает, а Седрика на дух не выносит. Не ребёнок — волчонок. Её слова. Сказанные не ему, но о нём. Да у диких волчат слух хороший.
То, что в их семье именно младшая сестра удостоилась блестящей карьеры, наградило отца сильным комплексом неполноценности. Не имевший никакого значения во внешнем мире — глава старинного баронского рода, визитная карточка клана, — барон де Сен-Венан был таким же символом отжившей своё старой доброй аристократии, как и его «коллега» — английская королева: пустышка в ореоле былой славы, — и сполна отыгрывался на семье: мать ходила по дому бесплотной тенью, старший брат держался тихо, как доморобот последней модели. Ну а Седрик… Седрик, в отличие от старшего на два года Этьена, с пелёнок проявлял характер и не боялся настоять на своём. Стоит ли удивляться, что отец с тёткой так его невзлюбили. Он мог себе это позволить — терять ему было нечего: путь в лорды-по-заслугам ему был закрыт, а отцовское наследство — гарантировано. И то и другое — с рождения. Впрочем, был ещё и третий вариант — честолюбивую душу шестнадцатилетнего Седрика всё чаще будоражили шальные мысли о том, чтобы отказаться от наследства и, соответственно, от обязательств перед отцом и пробиваться в мире и жизни самостоятельно. Но эйфория быстро спадала: без наставника-лорда и поддержки Корпорации никакой мало-мальски серьёзной карьеры не сделаешь, а если при этом ещё и потерять отцовское наследство, то впереди его ждёт голодное и, что самое страшное, безвестное прозябание.
Седрик хоть и был сыном потомственного барона, но его кумирами с раннего детства были лорды-по-заслугам — с десяти лет стены его комнаты украшали постеры с изображениями самых выдающихся представителей этого гордого племени. До сегодняшнего дня. Сегодня прибыл новый наставник брата, и Седрик посрывал со стен все плакаты. Оставил только самое дорогое — самодельный медальон с портретом лорда Кейма. Медальон Седрик сделал сам, вручную, в тринадцать лет, под руководством знакомого ювелира и с тех пор никогда с ним не расставался. Медальон этот Седрик никому не показывал — не потому, что получилось кустарно. Заветное. Заповедное.
Седрик лежал на кровати в своей комнате на верхнем этаже замка. Седрика переполняли гнев и презрение к Корпорации и её лицемерию. Хорошо, что лорд Кейм предпочёл кремацию, иначе он сейчас в гробу перевернулся бы, если бы увидел, во что превратили дело его жизни.
На словах, конечно, всё выглядело очень красиво: каждому — по способностям, — а на деле… Даже если бы злословы оказались правы, у него всё ещё оставался шанс — Седрик на внешность пожаловаться не мог и ничем брату не уступал. Но сегодня он понял, что всё намного хуже. Корпорация, оплот прогресса и справедливости, прогнила насквозь, везде царит лицемерие и двуличие. Ни ум, ни характер, ни даже красота не играют больше никакой роли. Единственное, что имеет значение, — наличие заботливого дядюшки или сердобольной тётушки, способных замолвить за тебя словечко.
Разочарование Седрика было безграничным. Разрушены были не только его идеалы, а вся его жизнь. Вид голых стен пугал — пустыми и неприглядными были не они, а его будущее.
Но даже сейчас, в столь расстроенных чувствах, Седрик не мог — хоть искушение и было очень велико — отрицать тот весомый вклад, который сделала — и продолжала делать — Корпорация в прогресс человечества.
Многое изменилось за последние сто лет, и прежде всего — подход к образованию, что, в свою очередь, повлекло за собой кардинальные изменения во всех остальных жизненных сферах. В эпоху повальной глобализации больше всего ценилась индивидуальность. Будущее вступило в свои права под лозунгом «Новое — хорошо забытое старое». Те, кто могли себе это позволить — а семья Седрика, как и прочая старая и новая аристократия, могла, — предпочитали для своих детей общеобразовательным школам индивидуальное домашнее обучение, а университетам — прекрасно зарекомендовавший себя институт персонального наставничества. Личный пример, харизма, жизненный и профессиональный опыт наставника в придачу к сугубо профессиональным специализированным курсам давали молодым людям неизмеримо больше, чем устаревшее и обезличенное общее высшее образование без какой-либо практической ценности.
И было кое-что ещё, побуждавшее заботливых родителей во что бы то ни стало заполучить для своих детей лорда-наставника, — настоящее воспитание: манер, характера и личности в целом. Общество уже достигло того уровня развития, когда никто: ни религия, ни школа, ни сами родители — не имел достаточно власти и авторитета, чтобы удержать в узде раскрепощённых, не знающих и не желающих признавать никаких ограничений и запретов подростков. Никто, кроме лордов.
Древние табу и предрассудки, сопровождавшие человечество на протяжении тысячелетий, вот уже полвека, как канули в Лету. И секс, в том числе и однополый — по крайней мере, среди прогрессивного общества, — уже давно считался такой же базовой и обыденной частью человеческих отношений, как занятия спортом и совместные обеды с друзьями, — цивилизованное утоление естественных телесных потребностей, и обучали ему наравне с хорошими манерами и этикетом. Рассудительные трезвомыслящие родители были только за, чтобы ребёнок получил первый сексуальный опыт с взрослым проверенным и опытным человеком, чем неизвестно с кем в подворотне. И дело это они предпочитали поручать лордам-наставникам.
«Отрочество, — утверждал лорд Кейм, — время наставников и наставничества. Отцовский авторитет давно и безнадёжно утерян, и так же потеряны и растеряны сами подростки на пороге взрослой жизни. Предоставьте каждому мальчику сильное мужское плечо, крепкую мужскую руку и твёрдый мужской член — и проблемы переходного возраста решатся сами собой». И под этим лозунгом проходило воспитание будущей интеллектуальной элиты.
Горестные мысли были невыносимы, и заботливая психика, подстёгнутая последним тезисом лорда Кейма, услужливо сменила «пластинку» — переключилась на не менее сильный раздражитель. Мысли против воли вернулись к новому наставнику брата. Седрик прикрыл глаза, и перед его внутренним взором тут же возник мысленный «постер» — по-мужски волевое и по-мальчишески озорное лицо лорда ван дер Меера. Хор-р-р-ош, чёрт бы его побрал. Седрик судорожно вздохнул и запустил руку в брюки.
Хуже, чем разочароваться в своём кумире, было только безответно влюбиться. И, похоже, две самые большие подростковые беды настигли его одновременно.
***
Последней в столовую, шурша собственной креатурой из воздуха и шифона, вошла тётя Амели.
— Прошу вас, миледи. — Седрик вскочил на ноги и с нарочитым почтением подвинул ей стул, предвкушая реакцию. Расчёт оправдался. Тонкие ноздри тётки гневно затрепетали — ничто так не бесило высокопоставленных корпоративных дам, как этот старый, изживший себя женский «экслибрис», указывающий на имя её владельца. Леди рождаются в законном браке или становятся через законное замужество. Сама по себе, без отца или мужа, леди ничего не значит. То ли дело лордесса. Этот титул, женский эквивалент «лорда-по-заслугам», был создан специально для корпоративных self-made women, чтобы каждому сразу было ясно: его обладательница сама себя сделала и носит свой титул по заслугам. Лордессы им невероятно гордились — это был первый женский титул после эпохи матриархата, который был более красноречив, чем его мужской аналог: «лорда-по-заслугам» в обиходе обычно сокращали до «лорда», из-за чего его обладателя нельзя было отличить от потомственного лорда. Тогда как «лордесса», даже без официального суффикса «по-заслугам», сразу давала непосвящённым понять, с кем они имеют дело.
