Тётка, холодно поблагодарив Седрика кивком, заняла своё место рядом с лордом.

Лорда взяли в оборот с момента приезда — каждая минута его пребывания в поместье была насыщена и заполнена до предела. Зато сейчас за столом царила оживлённая беседа. Тон задавал лорд — весь его облик излучал энергию, живость и мальчишескую любознательность. Лорд, казалось, всё замечал, ему до всего было дело. Лорд со знанием тонкостей обсуждал с мамой её розарий, с отцом — производство коньяка, а с тёткой — последние тенденции моды, не говоря уже о предшествовавшем ужину собеседовании Этьена. И только с Седриком он ограничился рукопожатием и парой формальных приветственных фраз, чем окончательно уверил его в его полнейшем ничтожестве. Смирившись, Седрик отключился от беседы и сосредоточился на ужине, с завидным аппетитом поглощая изысканные блюда — не столько от голода, сколько из желания насолить своим родственничкам. Затея удалась: глядя, как он деловито подчищает куском хлеба остатки благородного белого соуса на своей опустевшей тарелке, отец нахмурился, мать покраснела, тётка поджала губы. Этьен, благовоспитанно оставивший недоеденным треть нежнейшего говяжьего языка, судорожно сглотнул. И даже невозмутимый лорд едва заметно улыбнулся.

Заканчивался десерт, приближался хайлайт программы — дегустация в погребах замка коньяка, которым уже более пятисот лет славилось их поместье. Дегустирование Седрику, разумеется, не светило, но он в приглашении и не нуждался. Он родился и вырос в поместье и к своим шестнадцати годам на ощупь мог опознать здесь каждый булыжник и закоулок, которыми их фамильный, построенный ещё в средние века замок изобиловал. Так что когда подошло время дижестива, Седрик вежливо попрощался с гостем, пожелал всем спокойной ночи и, выскользнув через чёрный ход, незаметно пробрался в святая святых замка, где хранилось самое ценное фамильное достояние, служившее залогом семейного благополучия.

От былой славы у отца остались только баронский титул, родовое поместье и вековые виноградники. Обесценились титулы, обветшали замки, обнищала аристократия, но настоящий французский коньяк «Mis en bouteille au Château de Saint-Venant» со временем только возрастал в цене. Он-то и обеспечивал сохранность поместью и безбедную жизнь — его владельцам.

Все входы-выходы здесь Седрик знал как свои пять пальцев, а в самом коньячном погребе, — который он, ввиду его особой запретности, а значит, и особой притягательности, исследовал особо часто и тщательно, — ориентировался с закрытыми глазами.

В погребе, залитом мягким золотистым светом под стать своему содержимому, всё уже было готово к высокому визиту. Посреди «рая», в котором хранились самые старые коньячные спирты и который традиционно служил дегустационной залой, завершавшей обзорный маршрут по погребу, стояла огромная, накрытая белоснежной скатертью дубовая бочка. Бочку венчал серебряный поднос с прозрачными хрустальными бокалами-«тюльпанами». Рядом выстроились семь старинных, выдутых вручную бутылок затейливой сложной формы с коллекционным отборнейшим коньяком. Завершали «натюрморт» графин с простой водой для очистки вкусовых рецепторов и небольшое серебряное ведёрко для тех пресыщенных гурманов, которым дегустируемый напиток может прийтись не по вкусу. Седрик, бросив беглый взгляд на надписанные вручную этикетки, мысленно присвистнул: самому старому коньяку было сто лет, да и «молодёжь» не подкачала — пятьдесят, шестьдесят и четыре бутылки старше семидесяти лет.

Седрик быстро пересёк зал и прошмыгнул в узкий проход между старых коньячных бочек из лимузенского дуба, покрытых вековой пылью. Щеки коснулось что-то липкое и невесомое. Седрик брезгливо провёл рукой по лицу и снял ошмётки паутины — паукам здесь было раздолье: они поедали червей, которые точили деревянные бочки, а потому пользовались в погребе неприкосновенностью. Уняв вызванное незаконным проникновением волнение, Седрик тут же почувствовал привычный приступ тоски и безысходности, которые неизменно настигали его в этих подвалах. Седрик задыхался в фамильном поместье, в котором время, казалось, ещё столетие назад увязло и застыло в бочках со старым коньяком. Он хотел на волю, на свежий воздух, в большой мир — к славе, свершениям и любви. А сгниёт здесь в подвале, как и десятки поколений его предшественников — «мастеров погреба».

Но долго унывать ему не дали.

Со двора послышались весёлые оживлённые голоса, заскрежетал ключ в старинном замке, который в угоду аутентичности не меняли со средних веков, со скрипом отворилась старая дубовая дверь, и вошли посетители: отец с лордом во главе «процессии», тётка с Этьеном на шаг позади и неприкаянная мама в конце. Седрик, заняв самое выигрышное укрытие, из которого «рай» лучше всего просматривался, решил за ними не следовать: содержание подвального «тура» он уже знал наизусть, акустика в погребе, благодаря высоким каменным сводам, была отменной, да и не станут они шептаться, а самое интересное будет по завершении обхода — в дегустационном зале, где он и притаился.

— А здесь вы видите зарождение новой традиции, — раздался торжественный голос отца, и перед внутренним взором Седрика, как наяву, возникла стоящая особняком дюжина бочек в самой дальней части подвала. — Коньяк в этих бочках был произведён в год, когда Амели стала лордессой. Через пятьдесят, вернее, уже тридцать лет…

— Ничто так не выдаёт возраст лордессы, — иронично заметила тётка, — как коньячные бочки из погреба её родового замка.

— …через тридцать лет, — повторил отец, когда все отсмеялись, — этот коньяк разольют в бутылки эксклюзивной лимитированной партией, десятая часть которой будет отправлена в подарок наставнице Амели.

Седрик пожалел, что не видит сейчас лица лорда, — интересно, как он отреагирует на столь тонкое предложение взятки? Понимая, насколько недосягаем для него этот лорд, Седрик невольно выискивал в нём изъяны. И едва не взвыл от восторга, когда лорд с обезоруживающей улыбкой, которая чувствовалась даже на расстоянии, парировал:

— Прекрасная традиция! Отличный стимул для наставницы дожить до ста лет.

Из ответного смеха только тёткин звучал ненатужно.

Экскурсанты, сделав круг, вернулись в «рай». Отец одну за другой откупорил все семь бутылок и разлил коньяки по бокалам, предлагая гостям по очереди насладиться ароматом и вкусом каждого. Седрику казалось — а может, так оно и было, учитывая качество и возраст напитков, — что он чувствует, как распускаются их букеты: лёгкая ваниль сменяется нотками ириса, фиалки и абрикосов, за которыми следуют тона выдержки, столь сложные и неповторимые, что их и словами-то описать нельзя — так пахнет совершенство.

— Дегустация коньяка, — сказал лорд, медленно вращая свой бокал с коньячным «старейшиной» вокруг оси и любуясь огненно-коричневым цветом его содержимого, — подобна собеседованию соискателей. Достаточно одной капли, — лорд пригубил бокал и на миг прикрыл глаза, смакуя нектар, — чтобы понять суть того и другого.

Седрик из своего укрытия прекрасно видел, как напряглась вся семейка, включая тётку, — лорд элегантно дал понять, что решение относительно Этьена он уже принял.

— И сулящее ими наслаждение тоже, — с тонкой улыбкой добавила тётка. Лорд склонил голову, признавая меткость сравнения.

— Настоящий лорд-по-заслугам, — продолжил он, — как и настоящий французский коньяк, должен производиться с соблюдением всех традиций и требований технологии. И выбор «сырья» здесь играет первостепенную роль.

— Как и качество бочек, в которых коньяк выдерживают, — лукаво заметила тётка. Все рассмеялись, оценив тонкость намёка.