— Как бы тебе объяснить… — Марк задумчиво разглядывает пачку своих сигарет, опустевшую с начала встречи наполовину, и если бы Седрик не знал его так хорошо, то поверил бы, что он и вправду подбирает наиболее понятное объяснение. Но Седрик знает Марка достаточно хорошо, чтобы увидеть в его словах то, чем они и являются, — насмешку, и хорошо, если дружескую. — Мы последний раз спали неделю назад. И если бы я позволил ему вчера, он бы тут же догадался, что его опередили. И тогда санкции были бы куда серьёзнее.

Седрику горько от этого объяснения: ничего личного, один прагматизм и трезвый расчёт, который так странно гармонично уживается с этой возвышенной творческой натурой, — впрочем, ничего удивительного, потомственный банкир в надцатом поколении, такое бесследно не минует. Так странно — вот уж ирония судьбы, — Седрик прошлой ночью тоже отказал своему наставнику, под тем же предлогом, — но не потому, что боялся разоблачения, а потому, что не хотел перебивать «послевкусие» от Марка — даже лордом. Но лорд ван дер Меер, в отличие от своего шефа, спокойно воспринял отказ и не стал в отместку запрещать ему посещение «столь изнурительных вечеринок», из-за чего Седрик даже во сне мучился от угрызений совести, которые сейчас, после слов Марка, достигают апогея. И Седрик предпочитает об этом промолчать — не хочется обнажать свою душу, Марк и так постоянно над ним подтрунивает из-за его гипертрофированной чувствительности и обострённого чувства справедливости.

— Прости, — бормочет он, и никакая сила в мире не смогла бы сейчас оторвать его от созерцания разводов в кофейной чашке, в которую он уставился. — Это я во всём виноват.

— Ну вот. — Марк раздражённо откидывается на спинку стула, так что металлические ножки скрежещут по полу. — Так и знал, что этим всё кончится. Знаешь, что меня в тебе бесит — реально так бесит? — Марк уже заводится не на шутку. — Твоя феноменальная самоуверенность! Уж если у меня хватило смелости отшить Второго лорда, то тебя я бы на милю к себе не подпустил. Если б захотел.

Седрик запоздало понимает, что наступил на любимую мозоль Марка. Как ни странно, эта нарочитая колкость и вспышка гнева действуют на него успокаивающе — он чувствует за собой такую вину, что рад любому наказанию, способному искупить хотя бы ничтожную её часть.

— Да ты… — всё больше распаляется Марк, размахивая рукой с сигаретой, которой он в раже даже забывает затянуться. — Вы все, неизвестно с какой радости, возомнили себе, что вы — и только вы! — всё решаете. И за всё отвечаете! А Марк… ну что Марк? Кукла надувная, у него и права голоса-то нет — комплектацией не предусмотрено, у него рот для других целей предназначен, а мозгов и в помине нет. А для решений есть лорды. Даже если «лорду» до этого звания ещё лет десять подставляться под лордов.

— Так я тебе вот что скажу! — Седрик молчит в ожидании того, «что ему скажут», не поднимая взгляда от забитой окурками пепельницы — Марк сейчас так страшен в своём гневе, что даже официанты боятся подойти её сменить. — Ты ещё хуже, чем он! Он хотя бы признаёт за мной право отвечать за свои решения, а значит, и принимать их. А ты считаешь меня недееспособной дурочкой, которую без тебя и твоей сопливой заботы весь Гамбург переимеет.

Слова, которые сейчас слетают с губ лучшего друга, настолько обидны и несправедливы, что у Седрика от боли и потрясения что-то перемыкает внутри. Его вдруг осеняет: Марку сейчас жизненно важно выпустить пар, и кроме него, Седрика, у него никого больше нет, с кем он мог бы позволить себе такое. И Седрика попускает. Ощущение своей избранности и оказанного ему доверия стоит того, чтобы безропотно снести любое обвинение, которое может предъявить ему Марк.

— Прости, — еле слышно повторяет Седрик, но глаза наконец поднимает.

— Ладно, проехали. — Марк синхронно отводит взгляд и поднимается на ноги.

— Всё в порядке, — улыбается Седрик, поднимаясь вслед за ним; гроза миновала, и улыбка тут же превращается в ухмылку: — Обращайся.

Марк пихает его локтем под бок. Они выходят из кафе, и Седрик, поотстав на полшага, задерживается у кассы, украдкой прикладывается печаткой к скан-устройству и оплачивает счёт.

Новость Седрика шокирует — он знает, чтó значили для Марка его вечеринки, или, правильнее было бы сказать, салон — под стать его прозвищу. Они были его гордостью, его самовыражением, да что там — смыслом его жизни. Не успевали ещё разойтись его гости, а Марк уже лихорадочно строчил в блокнотах идеи для следующей party: списки гостей — помимо постоянных «членов клуба», он неизменно приглашал какую-нибудь «залётную и улётную» звезду вечера, — напитки, музыка, развлечения. Тема вечера. И наряды собственного дизайна — куда без них, ради их демонстрации всё и затевалось. Возможно, это и блажь, но Марк жил этой блажью.

— И как ты теперь?.. — Седрик решается озвучить донимающий его вопрос, но не решается его закончить.

— А, фигня. — Марк, уставившись на клумбу у тротуара, сбивает носком своего пижонского ботинка ни в чём не повинный цветок виолы. — Что-нибудь придумаю. — Голос Марка звучит нарочито беззаботно, под стать словам, но сердце Седрика уже достаточно хорошо его знает, чтобы сжаться в тревожном предчувствии.

— Может, всё ещё образуется? — высказывает он робкую надежду — не столько потому, что сам в это верит, сколько из желания как-то подбодрить Марка.

— Это вряд ли, — жёстко усмехается тот. — Он не пойдёт на попятную, а я не стану унижаться.

***

Марк после этого к ним часто наведывался и проводил с Седриком почти всё своё время — лорд ван дер Меер не возражал, — разумеется, при условии, что это будет не в ущерб занятиям, что лишь усилило мотивацию Седрика. Тем более что границ дружбы они с Марком после той злополучной последней вечеринки не переступали: в доме лорда Коэна было слишком опасно, а под носом у лорда ван дер Меера — совесть не позволяла. По крайней мере, Седрику. Но и Марк, к немалому удивлению и недоумению Седрика, никаких поползновений в его сторону больше не делал, да и в целом выглядел каким-то отрешённо-заторможенным. Видно, потеря «салона» ударила по нему гораздо сильнее, чем он хотел это признавать.

Приближался конец второго года наставничества, а с ним — и будущая специализация, под теоретическую часть которой отводились три последних года наставничества. После неё ещё «каких-то» пять лет практики — и — в случае успешной сдачи экзаменов — вожделенный титул лорда-по-заслугам — слишком заманчивая цель, чтобы принимать слишком близко к сердцу вечно кислую мину Марка. По крайней мере, Седрик так себя утешал. Получалось, если честно, фигово. С будущей профессией Седрик определился ещё в самом начале наставничества — разумеется, он станет инженером, как лорд ван дер Меер. Но проектирование домашних роботов его не вдохновляло, а что ему противопоставить, Седрик так и не придумал: профессия одна, а вариаций и подвидов — не счесть. Седрик до сих пор так и не определился, в какой отрасли хочет специализироваться, — не помогли даже сотни часов интенсивной «социализации» с сотнями коллег лорда ван дер Меера и проникновенных бесед с самим лордом, призванные помочь баронетам определиться. Марк на вопросы о «самоопределении» отмалчивался или буркал что-то невразумительное, после чего с головой уходил в свои зарисовки. Так они обычно и проводили время: Седрик штудировал проспекты и буклеты с предложениями курсов и лекций от ведущих инженеров мира, светил в своих профессиональных областях, разумеется, лордов — только лорды, причём лучшие из них, имеют право учить и воспитывать будущих лордов, — а Марк, с отрешённым видом уставившись в свой альбом, покрывал модными эскизами его страницы.

При этом Седрику даже в голову не приходило отказывать больше от тела лорду — наоборот, чувствуя угрызения совести, он теперь слишком усердствовал в постели. Это, наверное, и насторожило лорда.