— Прислуга, — объяснял свою позицию лорд, — это зависимость, причём хозяев от слуг в гораздо большей степени, чем слуг от хозяев. То ли дело роботы!

В такие минуты лицо лорда неизменно озаряла гордость за своих «питомцев».

— Слуги должны служить, — подытожил он. — А не шпионить и сплетничать о хозяевах.

Насчёт того, что их холодильник за ними не следит, у Седрика были большие сомнения. Особенно после того, как он срезал наполовину свою обязательную дистанцию во время утренней пробежки, а холодильник, считав с чипа в кроссовках данные о сегодняшнем пробеге, выдал ему сообщение: «Потрачено недостаточно калорий. Доступ заблокирован». Пришлось лихорадочно наматывать недостающие круги вокруг дома, пока к завтраку не спустился лорд, и молить невидимых техногенных богов, чтобы подлая железяка не отправила ему копию сообщения: раз её хватило на подобное коварство, то с неё станется.

Но по второму пункту возразить было нечего. Пока однажды Седрик не заметил, как стиральная машина возмущённо перемигивается с роботом-уборщиком, сигнализируя о том, что в еженедельной загрузке на стирку не хватает трёх носков. Седрику стало перед «слугами» стыдно за безалаберность своего наставника: за лордом, который во всех остальных отношениях был безупречно собран и организован, водилась одна слабость — он постоянно терял носки. Носки, казалось, жили своей тайной бурной жизнью и были неуловимы — уследить за траекторией их перемещения по дому не мог даже вездесущий робот-камердинер. Это открытие наполняло Седрика гордостью за человеческую расу — что бы там эти учёные умники ни изобретали, а человек — слишком сложная и многогранная натура, чтобы его поступки мог понять и просчитать даже самый продвинутый искусственный интеллект. Но потеряшек всё же, блюдя репутацию хозяина дома в глазах его «слуг», Седрик тайно собирал и исправно относил в постирочную.

Пока однажды утром его не вызвал к себе лорд ван дер Меер.

— Баронет, носки — ваша работа?

Седрик отвёл глаза.

— Да, мой лорд.

— С прискорбием вынужден вам сообщить, что вы сорвали тест-драйв самой ожидаемой новинки года — уникального робота-искателя мужских носков, разработкой которого занято вверенное мне подразделение.

— Простите, мой лорд. Я…

— Вы хотели как лучше, понимаю. Но мне завтра сдавать отчёт. А посему вам сейчас придётся поднапрячься и вспомнить, какие, сколько и в каких местах вы находили носки, прежде чем отнести их в стирку.

Остаток дня Седрик провёл за «дачей показаний». На чтение времени не осталось, что закономерно привело к срыву «самого ожидаемого мероприятия» дня, вернее, ночи. Так Седрик на собственном опыте убедился, что благими намерениями вымощена дорога в ад.

3.

Год пролетел как на крыльях, в точности соответствуя обещаниям лорда: никаких исключений, никаких поблажек, никаких отклонений от правил — недаром институт наставничества называют армией двадцать второго века: та же изощрённая муштра, призванная выковать из неоперившегося новобранца идеального солдата, беззаветно преданного душой и телом Корпорации. Корпорация требует от своих «офицеров» такого самоотречения, которое «цивильным» умом не понять. Нет ничего выше её идеалов, и им подчинена жизнь будущего лорда с первого дня наставничества. Подъём на рассвете — утренняя пробежка — серьёзное чтение днём — не менее серьёзное обсуждение прочитанного вечером — заслуженное (если заслужено) удовольствие ночью. И это только начальный, «подготовительный», этап! У Седрика ныло от боли тело, вскипал от напряжения мозг и слезились от рези глаза, — но Седрик был вне себя от счастья: он жил жизнью своей мечты.

Близились очередные каникулы, которые традиционно отводились под познавательные путешествия.

— Завтра мы отправляемся в гости, — сказал в конце мая лорд ван дер Меер. — К моему бывшему наставнику. У нас с ним традиция — своих новых подопечных я неизменно представляю ему.

— На утверждение?

— На зависть.

Седрик даже не скрывал своего потрясения: светские визиты, согласно программе, начинались только со второго года наставничества — считалось, что баронеты-первогодки ещё слишком невежественны и неотёсанны, чтобы с ними можно было появляться на людях, то есть среди «своих». И то, что лорд ван дер Меер решил показаться с ним в обществе, тем более у своего наставника, уже сейчас, Седрику очень польстило.

Лорд Эверс, наставник лорда ван дер Меера, был легендарной личностью — по крайней мере, такой вывод следовал из рассказов самого лорда ван дер Меера: объездил на службе Корпорации весь мир, поработал на ответственных должностях на пяти континентах, а на старости лет и на пике карьеры оставил пост Третьего лорда и вернулся к истокам. Отошёл от дел, продал свой амстердамский особняк, купил заброшенный хутор близ Алкмара, отстроил его и теперь всё время и силы посвящал своей новой страсти — традиционной сыроварне, в которой по старинным рецептам и технологиям делали знаменитый голландский сыр.

— Лорд Эверс — человек старой закалки, — сказал лорд ван дер Меер Седрику по пути к своему бывшему наставнику. — У него дом полон живой прислуги. Даже конюхи есть. В голосе лорда слышалась снисходительность молодости к причудам старости, но Седрик после этих слов преисполнился пиетета к их адресату ещё до встречи с ним.

На хутор прибыли под вечер.

Седрику казалось, что он попал в картинку из путеводителя по Нидерландам, — глазам его предстал весь стандартный набор голландских туристических клише: добротный двухэтажный фахверковый дом на берегу живописного, усаженного плакучими ивами канала, перед домом — пёстрая клумба с яркими разноцветными тюльпанами, на горизонте — десяток ветряных мельниц. В памяти Седрика тут же всплыл родной замок в Гранд-Шампани. Вот только дома время, казалось, застыло столетие назад вместе с коллекционным коньяком в бочках, а на хуторе лорда Эверса, несмотря на его пасторальность, кипела жизнь: сновали с вёдрами, полными молока, румяные пышногрудые молочницы в чистых нарядных передниках; перекрикивались сыровары, переносившие на старинных деревянных носилках сырные круги, такие огромные и увесистые, что для их транспортировки требовались как минимум два здоровяка; распевал в полный голос какую-то голландскую народную песню, явно старинную, приветливый старик-садовник, щедро орошавший цветочную плантацию водой из допотопного шланга, будто и не существовало на свете интеллигентной системы автополива, к созданию которой приложил руку хозяйский воспитанник. Не ферма, а музей под открытым небом.

О прибытии гостей тут же доложили хозяину. На крыльце появился лорд Эверс — в национальном костюме, разумеется: чёрные мешковатые штаны до колен, неброская рубаха с разрезом у горла, короткая чёрная куртка с пуговицами в два ряда, небольшая плоская кепка с лакированным козырьком. Лорд ван дер Меер представил своих наставника и воспитанника друг другу.

Глядя на лорда Эверса, Седрик подумал, что в его случае «старость лет» — всего лишь фигура речи, не имеющая ничего общего с действительностью: лорду Эверсу было семьдесят пять — по словам лорда ван дер Меера — и не больше пятидесяти — на вид. Даже если бы Седрик не знал, что это наставник его наставника, он бы понял это с первого взгляда: оба лорда были неправдоподобно похожи — манерами, повадками, выражением глаз. Даже во внешности у них было что-то неуловимо общее: оба высокие, худощавые, подтянутые, с умным и волевым выражением лиц и ехидным прищуром глаз. Эти двое, которых разделяли треть века и пропасть в стиле жизни и деятельности, жили в унисон. Человеку непосвящённому — даже Седрику — этого не понять. Встретившись после годичной разлуки, лорды говорили только о Корпорации. За свою жизнь лорд Эверс воспитал пятерых лордов. Лорд ван дер Меер был последним — и лучшим из них, как по секрету сообщил Седрику сам лорд Эверс, улучив момент, когда его бывший воспитанник отвлёкся на пару слов с кем-то из работников фермы и не мог его слышать.