Алистер, болтая с герцогом, миновал большую часть коллекции, особенно долго задержавшись около одной из картин в авангардном стиле, резко выделявшейся на фоне общей классической палитры. Алистер отходил назад, подходил ближе, склонял голову и задумчиво хмурил брови, пытаясь поймать какое-то ускользающее воспоминание. От умственного напряжения в размытом отражении сюрреалистической юношеской фигуры в концентрических кругах на поверхности пруда ему на миг даже почудился он сам в образе самовлюблённого Нарцисса. Но Алистер тут же отмахнулся от этого видения — не оно составляло суть терзавшего его дежавю. Наверное, навеяло античными соседями. Сдавшись, он перешёл к следующему полотну и, постепенно дойдя до конца, опять вернулся к картине, завладевшей его вниманием. Задача усложнялась тем, что — Алистер был уверен в этом — раньше он видел не саму эту картину, а другую, но из того же «семейства». Покоя не давало не само «лицо», а характерные, врезавшиеся в память «семейные черты».

— Постойте… Это же… — пробормотал он скорее самому себе, и в этот миг его озарило. Алистер резко обернулся и посмотрел на герцога в упор: — Так Гэри Траут — это вы?!

Герцог театрально зааплодировал.

— Разумеется, это я! — сказал он, выходя из своего укрытия с довольной улыбкой фокусника, трюк которого удался. — Но я разочарован, что вы догадались только сейчас. В момент открытия выставки это была загадка, но с тех пор прошло три года, и вся культурно продвинутая общественность, не говоря уже о профессионалах, в курсе, кто на самом деле скрывается под этим псевдонимом. И вам как будущему куратору культовой галереи это следовало бы знать одному из первых.

— Зато я сразу почувствовал руку мастера, — ухмыльнулся Алистер, пытаясь скрыть потрясение и заодно реабилитироваться.

— Вот поэтому я и предложил вам эту работу. Интуиция и чутьё в нашем деле значат намного больше, чем формальное знание и образование.

— Но… А как же тогда тот парень, который встречал гостей под видом художника?

— Это был именно парень под видом художника, — улыбнулся герцог, присоединяясь к нему. — Актёр, и весьма талантливый. Один из стипендиатов основанного мной фонда поддержки одарённой творческой молодёжи. Он тогда ещё был студентом и с восторгом ухватился за возможность сыграть столь интересную и необычную роль и заодно подзаработать. Мистификация всегда шла на пользу искусству. — Герцог довольно рассмеялся, как мальчишка, проказа которого удалась. — Устраивая её, я преследовал три цели. Во-первых, я тогда пробовал себя в совершенно новом жанре и хотел посмотреть, как в этом амплуа меня примет критика, без привязки к тому имени, которое у меня уже было в художественных кругах. Во-вторых, мне нужен был громоотвод от назойливого внимания к собственной персоне, чтобы в полной мере и без помех насладиться вашим обществом. Ну, а в-третьих, — герцог подмигнул, — я всегда был не прочь пошалить. К слову сказать, за посетителями на той выставке я тоже наблюдал. И был очень польщён и тронут, что именно вы оказались самым восторженным моим поклонником. Хотя бы так.

Голос герцога опасно дрогнул, и Алистер тут же свернул разговор в проторённую колею.

— И где же тогда мой подарок?

— Он никуда не делся и дожидается вас. Тогда, на выставке, мне показалось, вы были не готовы его принять. Но я очень рад, что вам нравится моё творчество. Потому что я задумал ряд ваших портретов. Вы же не откажетесь мне позировать, сэр Алистер?

— С удовольствием, герцог. Если только портреты не задуманы в жанре ню.

— Именно. Эта идея пришла мне в голову ещё в Аскоте, как только я вас увидел.

— Да? А мне показалось, что вас тогда посетила совсем другая идея.

— Каждый судит по себе, сэр Алистер. И если исходить из этого, то мне очень лестен ход ваших мыслей.

Алистер досадливо сжал губы. Герцог довольно ухмыльнулся.

— Вам нечего стесняться, сэр Алистер, у вас роскошное тело. — Герцог мазнул его откровенным, отнюдь не профессиональным взглядом. — К тому же, эти картины я не планирую нигде выставлять и тем более кому-либо дарить. Я украшу ими нашу спальню.

— Для этого вам сначала нужно открыть эту «галерею».

— Она уже пять лет, как открыта. И ждёт только вас. — Герцог подал ему руку, и в голосе его проскользнула едва заметная хрипотца. — Пойдёмте, сэр Алистер, я провожу вас.

— Вы лично? — Алистер вскинул тонкую бровь, поддерживая заданный тон, но внутренне напрягся: сказано было в шутку, но герцог не шутил; «момент истины», которого он так опасался с самого приезда сюда, настал. — У вас нет слуг, герцог?

— У меня — да, — выражение лица герцога, несмотря на шутливый тон, странно переменилось. — Но у вас, мой господин, только один слуга — я.

Витиеватый флирт, непревзойдённым мастером которого был герцог, всегда оставлял Алистера равнодушным, но сейчас он впервые поймал себя на том, что в такой формулировке ему это… приятно. Будто прочитав, а может, почувствовав его мысли, герцог порывисто опустился на колени и, обняв ноги Алистера, прижался к нему лицом.

— Мой господин, я ждал этого пять лет…

Лицо герцога вдруг сделалось непривычно серьёзным, голос — глухим и тихим, а взгляд — умоляющим, и то, что Алистер поначалу принял за изысканную куртуазность, вдруг предстало в совершенно ином свете. Алистер с трудом подавил замешательство — он никогда не смотрел на это с такой стороны. Всю свою сознательную жизнь он из кожи вон лез, чтобы завоевать одобрение сильных мира сего, в надежде приблизиться к ним и тем самым им уподобиться, и даже в самом радужном сне он не допускал мысли, что кто-то, стоявший заведомо выше него, готов признать его не просто достойным себя, а господином.

— Генри… — Алистер сглотнул — вид преклонившегося перед ним герцога с покорно опущенной головой вызвал у него странное волнение. — Если бы я хотел только секса, он бы у нас уже давно случился.

— Тогда чего же вы хотите, мой господин? — Губы герцога коснулись его сквозь тонкую ткань летних брюк, и Алистера обдало жаром. Жар поднимался из недр его естества, стремительно подчиняя тело. Алистер слабо трепыхнулся, пытаясь отодвинуться, но попытка провалилась — герцог лишь сильнее сомкнул губы, и Алистер разом лишился остатков воли.

— Я хочу… — Алистер на миг запнулся — то, как отреагировало его тело на порыв и близость герцога, ему не нравилось. То есть слишком нравилось, и это… не нравилось. — Я хочу… не только секса.

— Я тоже, мой господин, — прошептал герцог, не поднимая головы. — Я тоже.

— Я знаю. Но пока могу предложить только это. — Алистер не понимал, что происходит. С губ его слетали совершенно не те слова, которые он так тщательно репетировал в мыслях весь день, состязаясь с герцогом в светских остротах. Он говорил совершенно не то, что собирался. Но чем дальше он говорил, тем больше понимал, что именно это он и хотел сказать. — И именно поэтому это… неправильно. По отношению к тебе.

Герцог молчал, уткнувшись лицом ему в пах и судорожно вжимая его в себя. Потом медленно, как вьюнок по стеблю, поднялся на ноги, не выпуская Алистера из рук, и прижался к нему всем телом. Зарывшись лицом ему в волосы, он шумно дышал, будто пытаясь надышаться им впрок.

— Ты хоть понимаешь, — тихо, уставившись в пол, сказал Алистер, — что я буду закрывать глаза и видеть его?..

— Это неважно. — Герцог оторвался от волос Алистера и, взяв в руки его лицо, приблизился к нему губами. — Мои-то глаза будут открыты. И видеть они будут только вас, мой господин.

Алистер прикрыл глаза и приоткрыл рот.

— Вы мазохист, герцог.

— Вы, сэр Алистер, простите, тоже. Хотя роль жестокого господина идёт вам гораздо больше.

Поднимаясь наперегонки по широкой мраморной лестнице старинного фамильного замка Бедфордов, они то и дело останавливались для коротких поцелуев-укусов. С портретов строгими неодобрительными взглядами их провожали предки герцога. Лестница никак не кончалась.