– Я что, правда вытащила книгу? – Или: – Мы что, правда нырнули в реку? – Или: – Ты что, правда швырнул мой дневник в чертов водопад, мудила?

Я каждый раз прошу прощения, но она не злится; дневник лежит у нее в кармане, в тепле и безопасности, хотя не все страницы можно читать. Она не орет на меня, и я не понимаю, почему. «Как она может не злиться?» Мне хочется рассказать ей, что мое сердце обернуто толстым слоем полиэтилена, а она его разворачивает, но это звучало бы глупо. В полиэтилен завернуто не только мое сердце. Мой рот тоже завернут. И мой мозг. Как-то так и получается, когда рождаешься в стране притворщиков. Чтобы выжить, ты наматываешь новые и новые слои, пока не чувствуешь себя в безопасности. «Джердень – полная хрень, там все неправда». Над нами ярко-голубое небо и огромные кучевые облака. Нас греет солнце. Вчера, в «Лачуге крабов», я мерз, а теперь я жарюсь. Я еще чуть-чуть опускаю окно. Ханна подпевает, кажется, Стиви Вандеру. Там что-то о том, что все будет хорошо. «Я требую, чтобы все было хорошо».

У меня звонит телефон.

– Твой папа, – говорит Ханна.

– Вот блин, – отвечаю я. – Пусть звонит дальше.

Ханна выключает музыку:

– Кажется, у меня просыпается совесть.

Я торможу на какой-то пустой проселочной дороге штата Джорджия и целую ее. Не судорожно, как прошлой ночью, – просто целую любимую девушку в губы, чтобы ей стало получше.

– Интересно, мы когда-нибудь допишем список? – спрашиваю я. – Не хочу назад. Там никогда ничего не изменится.

Ханна улыбается мне:

– Я оставила его в мотеле. В мусорном ведре.

– Отлично.

– Мы же не можем записать ни одного настоящего требования, они слишком нереалистичны, – замечает Ханна. – Не могу же я написать: «Пожалуйста, станьте снова нормальными и хватит использовать меня как неутомимого домашнего раба»? А ты не можешь сделать свою сестру адекватной.

– Вообще, после вчерашней ночи у меня осталось всего одно требование, – произношу я. У Ханны заинтригованный вид. – Я хочу, чтобы ты была моей девушкой по-настоящему.

– А, это… – вальяжно произносит Ханна.

– Понимаешь, я хочу кому-то доверять. И чтобы мне кто-то доверял. – Ханна кивает. – Я хочу жить нормальной жизнью, понимаешь?

Она отвечает, глядя на дорогу:

– Я хочу быть как Нейтан и Эшли. Чтобы у меня была работа, дом, домашнее печенье и много аквариумов. Ну ты же играл в детстве в домик?

Я никогда не играл в домик. Если не считать игры «в доме живет маньяк, который хочет тебя утопить».

– До того как ты привела меня к ним, – признаюсь я, – мне никогда не нравились аквариумы. У нас никогда не было домашних животных.

– Рыбы это не животные! – возражает Ханна. – Они все равно что птицы, только в воде. Живые воплощения свободы.

– За стеклом.

– Они не знают, что они за стеклом.

– Но мы-то знаем.

Она сверлит меня взглядом, и я легко улыбаюсь. «Здорово было бы быть рыбой и не знать, что я живу за стеклом. Хорошо бы жить в аквариуме вдвоем с Ханной. Было бы круто отрастить жабры и научиться дышать под водой».

– Можно теперь мне за руль? – просит Ханна.

Проселочные дороги в Джорджии очень неровные и иногда резко поворачивают. Ханна разгоняется сильнее, чем позволил бы себе я, включает диск «Джеральду от дочери мусорщика», врубает звук на полную мощность и пытается провести экскурсию по миру панк-рока, но я почти ничего не слышу: слишком громко играет музыка и щебечут синие птицы у меня на плечах. Я целый день не был в Джердне и не хочу туда. Синие птицы прилетели, чтобы унести меня туда, но мне плевать. Я вдруг понимаю, что мне нравится панк-рок. Из него получается отличный саундтрек к моей жизни. Думаю, визжащие гитары и орущие мимо нот певцы идеально наложились бы на ролики из «ТелеТёти» – там, где я устраиваю скандалы, все крушу, сру и плачу. Я пишу Джо-младшему и вру: «Чувак, через пару часиков буду во Флориде. Около вас. Можно в гости?» Приходит еще одно сообщение от папы: «Звонила какая-то женщина, говорит, ты похитил ее дочь. Вернись домой, пожалуйста. Обещаю, мы со всем разберемся».

Я читаю сообщение Ханне. Она удивляется, что ее мама как-то смогла найти наш домашний телефон.

– Он нигде не значится, – вспоминаю я. – Наверно, у нее связи. – Потом я задумываюсь: – Или папа обманывает. Не впервой.

Она снова включает музыку. Я сажусь так, чтобы видеть только ее. Она сняла кожаную куртку и осталась в белой мужской футболке, все тех же драных джинсах и ботинках на круглой подошве. Она закатала рукава, потому что тут жарко. С открытыми окнами ее волосы развеваются во все стороны, и я любуюсь. У нее просто идеальное лицо. Высокие скулы. Большие глаза. Полные губы. Иногда у меня дух захватывает от одного взгляда на нее. Я смотрю на нее вместо телевизора. Нет, это оскорбление. Я любуюсь ей, как великим произведением искусства из крупного музея. Я любуюсь и пытаюсь разгадать загадку. Загадка такая: есть много красивых девушек с идеальной кожей, большими глазами и прочей ерундой, почему именно Ханна? Почему мне кажется, что я не могу без нее дышать? В десятом классе какой-то парень приготовил доклад о феромонах. Думаю, из-за них я и люблю Ханну. Она, наверно, правильно пахнет. Не ягодами, а Ханной. Запахом Ханны. Я приглушаю музыку:

– Ты веришь в феромоны?

– Это же все равно что верить в кислород?

– Нет, веришь ли ты, что они притягивают людей друг к другу?

– Наверно. Ну, так говорят.

– Ага.

Я делаю музыку погромче, зная, что дело не только в этом. Не только в химии. Я люблю Ханне. Она нужна мне, а я нужен ей. Она спасет меня, а я спасу ее. И создатель вселенной как-то позаботился о том, чтобы она работала в первом окошке, а я в седьмом.

========== 56. ==========

Мы заходим в кафе на границе Марианны, штат Флорида. У меня в голове засела дурацкая идея. Я хочу поговорить с папой. Хочу узнать, что же он действительно готов сделать. Или, точнее, хочу сказать ему, чего не готов делать я. Я хочу, чтобы Ханна позвонила матери и убедилась, что нас не разыскивает полиция. Признаюсь, на юге Джорджии я ужасно испугался при виде полицейской машины и начал повторять про себя мантру последних трех лет: «Только не тюрьма, только не тюрьма…». «Требую придумать мантру получше».

Ханна заказала кукурузные хлопья и, как всегда, яичницу с беконом. Я заказал сандвич с беконом и картофельные чипсы.

– Хочу позвонить папе, – говорю я.

– Так позвони ему.

– Думал подождать, пока мы допишем список, – признаюсь я, – а потом мы его забросили.

– Это была глупая идея. Мы не можем ничего требовать. Джеральд, мы просто рыбы за стеклом.

– Вот как?

– Да.

– Но мы знаем, что мы за стеклом! – протестую я.

– Вот именно.

– И что нам теперь делать? Всю жизнь в бегах?

– Нам придется вернуться, – говорит Ханна.

– Черт.

«Я требую жабры».

– Ага, – соглашается Ханна. – Ну что, позвоним им одновременно? – Она достает телефон. – Тут неплохая связь.

– Не знаю, – отвечаю я. – Мне хотелось послать папе какой-нибудь знак. Какое-нибудь доказательство, что это все всерьез.

– Как будто то, что ты сбежал, недостаточно серьезно.

– Не знаю. Похоже, я просто очень рассчитывал на список.

Ханна берет из блестящего стального держателя салфетку и достает ручку. Она пишет на салфетке: «Мы сами себя похитили. У нас все в порядке. Хватит так обращаться с нами!»

Ханна фотографирует салфетку на телефон, мы через какое-то приложение делаем ее ярче и контрастнее и обрезаем – но оставляем на картинке случайно попавшую в кадр перечницу, потому что она как будто придает снимку законченности. Ханна пересылает снимок мне, и я тут же прикрепляю его к сообщению папе с текстом: «Чуть позже позвоню». Мы считаем до трех и отправляем сообщения.

Мы снова останавливаемся в каком-то мотеле, потому что врываться к Джо-младшему на ночь глядя как-то невежливо. Так я усеваю отправить ему еще два сообщения и попробовать позвонить, но он не берет трубку. Пока Ханна в ванной, я пытаюсь с ее телефона найти сайт цирка, но связь просто кошмар.