Раздался папин вздох.

– Я их просто не понимаю, – произнесла Таша.

Включилась мама:

– Лизи и Джеральд в сравнении с Ташей слишком маленькие.

– Я знаю кучу семей с куда большей разницей в возрасте между детьми, и у них нет таких проблем с пониманием, – возразила ТелеТётя. – По крайней мере, там никто никому не хамит. Таша, ты все время грубишь сести-ице и ба-атцу. Расскажи, почему.

Сверху раздался смех с похрюкиванием. Если Лизи не замолчит, нам достанется.

– Они меня не любят! – выкрикнула Таша. – Меня никто не любит! – она снова начала всхлипывать.

– Не говори глупостей! – возмутилась ТелеТётя. – Мы все тебя любим. Я понимаю, что двенадцать – непростой возраст, но жизнь была бы гоа-аздо легче, если бы ты лучше обращалась с людьми и иногда о них заботилась. Это не так уж и сложно, согласна?

Минуту и ничего не слышал, а потом Таша ответила:

– Как я могу понять умственно отсталого ребенка и девочку, которая целыми днями читает книги? Серьезно, как? Вообще-то, я теперь женщина! И должна думать о других вещах!

– Например о… – начал папа и замолчал, не договорив. Но, думаю, все поняли, что он хотел сказать про Майка.

– В этом доме ни у кого нет проблем в развитии, – вступила ТелеТётя. – Здесь все здоровы! Иногда мне хочется отвести вас в дом, где все правда плохо, чтобы вы поняли, как вам повезло. Не могу слушать ерунду, которую вы несете!

– Она права, – поддакнул папа. – Все врачи, к которым мы ходили, подтверждаю, что с ним все в порядке.

– И еще одно, – продолжала ТелеТётя. – Таша, никакая ты не женщина. И еще нескоро ей станешь. Даже не думай иначе.

Тут Таша расплакалась и вмешалась мама:

– Хватит уже ее стыдить! Таша ни в чем не виновата! Она не сделала ничего дурного!

– Нет, сделала, – возразил папа. – Она привела домой мальчика и… и… это.

– Дуг, но ничего дурного же не случилось? – спросила мама.

– Он мог нас обокрасть. Мог обидеть Лизи. Мог сделать что-нибудь похуже того, что уже сделал, – перечислял папа. – Но хватило и того, что он уже сделал. Черт возьми, ей двенадцать!

На двадцать секунд повисло молчание. Таша еще несколько раз всхлипнула, и ТелеТётя отослала ее в комнату.

– Джил, – продолжила ТелеТётя, – посмотри на меня. Теперь пора испа-авлять твое собственное поведение. Все остальные изменились – все кроме тебя. Джеральд каждое утро заправляет постель. Лизи тише воды ниже травы. Даже Дуг стал больше делать по хозяйству и старается помочь тебе со всем справиться. Теперь твоя очередь.

Повисло молчание. Потом мама заговорила. Она, похоже, плакала.

– Когда я забеременела Лизи, это… это бы сюрприз, – призналась она. – Я не думала, что смогу любить второго ребенка так же сильно, как Ташу. Да, знаю, Таша не идеальна, но я ее мать. Но… скажите, как можно одинаково любить двоих детей? Я не думала, что смогу. Многие женщины чувствуют то же самое. Я читала статьи, – продолжала она. – А Дуг все время работал, и мы с Ташей все время были вдвоем. А потом родилась Лизи, и я вообще ничего не почувствовала.

Тут я нажал красную кнопку рации, обрывая связь. Если Лизи еще слушала, этого ей знать не стоило.

– Я пыталась, – говорила мама. – Честно, я пыталась. Но у меня уже не хватало терпения снова ухаживать за младенцем. Памперсы. Срыгивание. Дуг, помнишь – она ни на минуту не переставала плакать!

– У Джи был маленький срыв, – сказал папа. – Или парочка, – он вздохнул. – А Таше не нравилось, что про нее забывают.

– И потом, как только Лизи научилась ходить на горшок, родился Джеральд. О боже… – Тут мама расплакалась на полную катушку. – Многие семьи рожают детей, пока не родится мальчик. Все постоянно твердили об этом Дугу. Как будто мы обязаны были родить сына. И посмотрите, что из этого вышло. Посмотрите на этого мальчика!

Мне не нужно было дальше слушать. Она говорила о нас с Лизи… как будто мы домашние животные, еще и непонятно зачем заведенные. Но я застрял в кухне. Одно движение – и меня разоблачат. Так что я стоял неподвижно и пытался не слушать, как папа рассказывает про мамины походы к психологу и все тернии, через которые прошел их брак. Я слышал, как Костлявая Няня обнимает маму. Звучало как музыка ветра на скелетах.

– У вас еще есть время, – говорила ТелеТётя. – Да, мальчику шесть, а девочке восемь, но еще не слишком поздно. Просто надо быть построже с Ташей и проявлять чуть больше любви к остальным.

– Они никогда меня не полюбят, – ответила мама. – И я их не виню.

Услышав это, я кое-что понял. Мне было всего шесть, но я понял и запихнул это понимание поглубже до тех пор, пока не повзрослею и не смогу с ним жить. Я понял, что мамина любовь – такая же ложь, как и все остальное. Я смогу жить с этим, только когда мне исполнится семнадцать.

========== Часть третья. 44 ==========

В день своего семнадцатилетия я просыпаюсь, думая о Ханне. Не в этом смысле. Ладно, в этом смысле тоже. Прошлым вечером, когда мы ехали с работы, я почти сказал, что люблю ее. За последние несколько дней мы знатно повеселились, возвращаясь из РЕС-центра. Мы каждый раз громко включаем музыку, и Ханна подпевает. На выходных мы снова остановились на парковке у бейсбольного стадиона, лежали на траве и смотрели на звезды. В понедельник мы заехали в «МакДональдс» и заказали мороженое с горячей карамелью. А вчера Ханна ела длинную черную лакричную палочку и улыбалась мне с непередаваемым выражением лица. Мне пришлось снова и снова убеждать себя не торопиться. Прошла всего пара недель. «Срун, она не ответит тебе взаимностью. Никто пока не отвечал».

Внизу на кухонном столе лежит открытка в синем конверте, и на ней написано: «Джеральду». Рядом лежит мой обед. Мама куда-то ушла, из подвала не слышно звуков размножения грызунов, а папа ушел в шесть: он как раз выходил, когда я проснулся. Я беру открытку и обед и засовываю в рюкзак. «С днем рождения, Джеральд».

Теперь, когда я отвожу Ханну в школу, мое утро начинается раньше и пахнет ягодами. Нужно быть в школе к восьми, но я забираю ее в четверть восьмого, чтобы провести немного времени вдвоем. Она стоит у самого конца подъездной дороги, и мы едем задворками.

– С днем рождения! – говорит она.

– Спасибо. Что подаришь?

– Мне нравится твоя рубашка.

– Спасибо.

С тех пор, как я отвожу Ханну в школу, мое утро начинается раньше и пахнет ягодами. Занятия начинаются в восемь, но я заезжаю за ней в 7:15, чтобы у нас было немножко времени наедине. Она встречает меня в конце подъездной дороги, и мы едем кружными путями.

– С днем рождения! – говорит она.

– Спасибо, – отвечаю я. – Что подаришь?

– Классная рубашка.

– Спасибо. Купил на выходных в торговом центре.

– Смотрится сексуально.

– Хватит! – умоляю я.

– Точно. Теперь вспомнила, есть же пятое правило.

С этими словами она кладет ладонь мне на ногу. У самого колена, но я все равно завожусь. Она начала так делать через два дня после того, как отмыла надпись «МУДАК».

– Знаешь, что мне в тебе нравится? – спрашивает Ханна. Я не отвечаю. – Ты загадка, Джеральд. Большую часть времени я понятия не имею, о чем ты думаешь, не знаю даже, когда ты здесь, а когда нет.

– Я здесь, – отвечаю я. – Я за рулем.

– Но мне нравится твоя загадочность, – продолжает Ханна. – Вот, например… я дочь мусорщика, все это знают и меня легко узнают. При виде меня люди думают о мусоре. Им незачем заговаривать со мной, если, конечно, они не разбили машину и не ищут пассажирскую дверь он «хонды» 2001 года, понимаешь?

Я тихонько хмыкаю: она как будто забыла, что я Срун Джеральд. При виде меня люди думают о дерьме.

– Вот видишь, и снова. Ты сейчас о чем-то подумал, но не сказа этого вслух. Человек-загадка.

– Я просто веду машину. Нам надо в школу, не забывай.

– Давай прогуляем!

– Школу?

– И работу тоже. Фиг ли нет? Давай на день куда-нибудь исчезнем и займемся чем-нибудь крутым.