Земля под ногами холодная и твердая - камень под тонким слоем гравия. После двух поворотов налево, одного направо и двух переходов по лестнице, камень внезапно сменяется песком, не остывшим после дневной жары. Я делаю глубокий вдох, и в этот раз воздух не наполнен густым, едким теплом казарм. Он прохладнее. Тоже теплый, но прохладнее.

Мы снаружи. Скорее всего на тренировочной площадке.

Мое сердце бьется чаще. Если эти люди могут пройти сквозь запертые двери, они могут попасть и в оружейную. Возможно даже к заточенному оружию, которое хранится для настоящих боев. Я начинаю быстрее дергать веревку на запястьях.

- Только пикни, - шипят мне на ухо, - и ты труп. Понял?

Я киваю.

Тряпку из моего рта выдергивают, едва не вырвав вместе с ней половину зубов.

Кто-то срывает повязку с глаз. Прежде, чем глаза могут привыкнуть к свету или я успеваю понять, где мы находимся, меня бьют под колени и я валюсь на песок. Еще один пинок, в спину, и я падаю плашмя. Руки все еще связаны и я не могу закрыть лицо, поэтому с размаху врезаюсь в землю. Сплевывая и мотая головой, чтобы стряхнуть песок, я пытаюсь подняться, но колено, упирающееся мне в спину, снова опрокидывает меня на землю.

Чья-то рука упирается в мой лоб, запрокидывая голову назад.

- Значит так, гладиатор, - рычит голос парфянца, и брызжущая слюна обжигает мне ухо. – Пора тебе научиться уважению.

Он утыкает меня лицом в песок. Прежде чем я успеваю сделать вдох, он переворачивает меня на спину, и мощный кулак впечатывается мне в живот, выбивая весь воздух из легких.

Я вскидываю колено и получаю удовлетворение от хрипа, когда оно встречается с промежностью Сикандара. Я выдергиваю одну руку из-за спины, зачерпываю горсть песка и швыряю его в лицо парфянцу. Пока он задыхается и плюется, я бью его кулаком по скуле. Он не успевает произнести и слова, как я бью снова.

Меня хватают за плечо. Кто-то другой вцепляется мне в ноги. Мужчины прижимают меня к земле. Удерживают одну руку. Затем другую. Мне удается вырвать одну руку и одну ногу. Моя ступня встречается с чьим-то лицом, а кулак - с животом.

Один из них бьет меня в висок, и мир окрашивается в белый и красный. Я на мгновение перестаю ориентироваться в пространстве, но этого хватает, чтобы они взяли верх и снова свалили меня с ног.

- Поднимите его!

Грубые руки тянут меня вверх. Кто-то заламывает мои локти назад, и я не могу шевельнуться.

- Смотри на меня, проклятый новичок, - рычит Сикандар.

Я намеренно не поднимаю на него взгляд.

Он хватает меня за челюсть и заставляет встретиться с ним глазами.

- Ты должен знать свое место в этой фамилии, кусок…

Я харкаю кровью ему в рожу, и пока он отирается, бью его по коленям, используя как опору того, кто стоит позади меня. Сикандар, яростно рыча, падает на землю.

- Сын шлюхи! – ревет он, вскакивая. Он бьет меня с такой силой, что равновесие теряет даже удерживающий меня боец, и мы оба валимся с ног. Кто-то вздергивает меня и наносит новый удар, но у меня свободна рука, и я замахиваюсь на Сикандара.

- Эй! Эй, вы! - раздается крик. – А ну прекратите! Немедленно!

- Дерьмо!

В одно мгновение напавшие исчезают, и ноги перестают меня держать. Во рту соленый привкус металла. Каждый вдох дается мне с жуткой болью, а площадка с бешеной скоростью кружится перед глазами.

- Стоять! Все! – кричит кто-то.

- Эй! Вернитесь!

- Вернитесь и постройтесь!

- Клянусь, я переловлю вас всех и засуну в яму!

Крики и топот стихают. Все еще плохо соображающий, я сплевываю кровь и приподнимаюсь на дрожащей руке, обхватив другой живот.

Зубы на месте. Боль не походит на переломы. Завтра я буду чувствовать себя как кусок дерьма, но это не смертельно.

- Что тут происходит? – гаркает резкий ледяной голос.

Я выдыхаю сквозь зубы. Возможно, и смертельно.

Боги, кто угодно, только не он.

Но голос раздается слишком издалека, и когда я поднимаю голову и фокусирую взгляд, Друс выходит из темноты с другой стороны тренировочной площадки. Он несет мерцающий факел, и с обеих сторон от него движутся массивные тени телохранителей.

- Поднимайся, - меня хватают за руки и вздергивают вверх.

- Стой смирно, гладиатор.

Я подчиняюсь, хотя удерживать равновесие тяжело.

Друс останавливается прямо передо мной. Факел нагревает воздух между нами, и меня почти трясет, когда ланиста рычит:

- Что здесь произошло?

Кровь заполняет рот, и я сглатываю, чтобы не сплюнуть ее под ноги хозяину:

- Прошу прощения, дом…

- Оставь, - зло отвечает он. – Думаю, ты не сам себя избил до потери сознания, - его глаза сщуриваются в узкую, поблескивающую полоску. – Кто еще в этом участвовал? Отвечай, гладиатор. Немедленно.

Я поворачиваю голову и схаркиваю кровь на песок.

- Это моя вина, доминус.

Друс молчит, но изгибает бровь в молчаливом приказе продолжать.

- Ссора, - объясняю я, - между мной и другим гладиатором, я сам ее начал. Во всем виноват я.

- Между тобой и другим гладиатором, - он медленно осматривает меня. – Ясно.

Он скрещивает руки на груди.

- У тебя есть выбор, Севий. Наказание неминуемо. Ты разделишь его с теми, кто разбил твое лицо, либо получишь один за всех.

Если я назову хотя бы одно имя, весь лудус узнает об этом, и следующую ночь я не переживу. Поэтому я молчу.

Друс постукивает пальцами по руке и вопросительно смотрит на меня.

- Так кто был здесь еще, гладиатор?

Я сглатываю кровь еще раз, в этот раз ее меньше.

- Это целиком моя вина, доминус.

- Значит, твоя, - он протягивает руку и проводит кончиками пальцев по моей скуле. Затем он убирает руку, осматривает и поворачивает ее ко мне, так что я вижу размазанную по коже кровь. – И ты сделал это сам.

- Нет, доминус, - отвечаю я. – Но драку начал я.

Он смотрит мне в глаза, снова изогнув бровь, но не дает возможность что-то добавить.

- Вы стоите мне кучу денег. Каждый.

Он вытирает кровь о мою тунику.

- Я ненавижу, когда портят мою собственность на арене. А теперь представь мои чувства, когда ее портят бесплатно.

- Понимаю, доминус, - тихо отвечаю я.

- Хорошо. И я хочу убедиться, что ты меня понял, - Друс щелкает пальцами. – Арабо, в яму его. Десять ударов, - он смотрит в мои глаза и бросает мне в лицо. – Если это повторится, ты узнаешь, что сегодня я был очень милосерден.

Сказав это, он уходит в тень.

- Пошли, - Арабо хватает меня за руку, - в яму.

***

К тому времени, когда медик выпускает меня, я дюжину раз клянусь больше никогда не испытывать милосердие Друса. Запястья ноют и пылают от стягивающей веревки, и я в полной уверенности, что плечи и спина горят, удивляюсь, что не вижу языков пламени, лижущих стены, когда иду по коридору, держа в руках потную, окровавленную тунику.

Арабо вталкивает меня в комнатушку:

- Больше так не делай. Хозяин не любит, когда его будят посреди ночи.

Я молчу. Дверь захлопывается и ключ поворачивается в замке. По крайней мере, на эту ночь я в безопасности. Во всяком случае, я на это надеюсь. Запертая дверь не остановила напавших на меня, поэтому я допускаю, что они могут сделать это снова.

Но я надеюсь, они не настолько глупы, а если и так, я слишком устал для переживаний.

Я ложусь лицом вниз, подставляя воздуху измученную спину. Веки тяжелеют, все тело ноет, но сон никак не идет. Сомневаюсь, что вообще смогу заснуть, но, в конце концов, меня сморило благодаря огромной пробирающей до костей усталости.

Утром я не одеваю тунику. Пусть солнце сожжет меня, но я не рискую прикрыть раны, терзающие мое тело.

Появившись на площадке, я молчу. Меня замечают, головы поворачиваются более заметно, чем кажется бойцам, разговоры и схватки стихают, когда я прохожу мимо. Они замечают и мою израненную спину. Да и как можно не заметить?

У некоторых мужчин тоже есть отметины. Там разбитая губа. Тут подбитый глаз. Пестрый синяк на ребрах. Ничего необычного для бойцов, но я уверен, что кое-какие из них оставлены моими ногами и кулаками.