Кто-то одобрительно фыркает.
- Еще не вышел на арену, а уже заделался фаворитом, - вступает в разговор третий, в его голосе достаточно яда. – С таким же успехом он может сразу пойти и отсосать хоз…
- Придержи язык, - рявкает кто-то, и добавляет тихим отрывистым шепотом, - я не хочу участвовать в подобных разговорах.
Болтун резко замолкает.
- Идиот, - бормочет один из мужчин.
Я делаю еще глоток и ставлю ковш рядом с корытом
Когда я прохожу мимо, кто-то орет мне в спину:
- Эй, новичок!
Я стискиваю зубы, но не останавливаюсь и не оборачиваюсь. Я и не сомневался, что они будут издеваться, но им не удастся превратить меня в местную сучку. Они не сломают меня, но обязательно попытаются. На полпути к тренировочному кругу кто-то хватает меня за руку. Я выдергиваю ее, оборачиваясь, и неожиданно глаза в глаза сталкиваюсь с парфянином, которому оставил шрам два лета назад.
- Я к тебе обращаюсь, новичок, - рычит он.
Я делаю шаг к нему. К моему удовлетворению он испуганно отступает, но когда удивленный рокот волной проходит по толпе, глаза парфянского ублюдка сужаются, а ноздри раздуваются.
- Хочешь поболтать с новичком? – спрашиваю я. – Так здесь их полно. Мы с тобой оба знаем, что я не один из них.
Я хочу уйти, но он снова цепляется за мою руку и теснит назад. Указывая подбородком мне за спину, он приказывает:
- Иди к корыту и принеси нам воды.
- Ты знаешь, где вода. Сходи за ней сам.
И снова окружающая нас толпа пораженно ропщет, еще более настойчиво, и я не смею отвести взгляд от человека, бросающего мне вызов.
Он подходит так близко, что почти прижимается ко мне:
- Ты должен, пока я…
- И правда, почему бы мне не отвести тебя к воде? - огрызаюсь я в ответ. – Я окуну твою башку в воду, и ты будешь пить столько, сколько влезет. Это тебя устроит, гладиатор?
Осторожные смешки вокруг нас заставляют пульсировать венку над густыми бровями парфянина.
- Ты должен знать свое место, – говорит он. – Может быть ты и аукторат, но здесь?.. Здесь ты просто дерьмо, прилипшее к моей подошве, - он сплевывает мне на ноги. – Будь осторожен, гладиатор. В моей фамилии ты пустое место, новичок. А с новичками иногда происходят несчастные случаи.
Я делаю шаг вперед и почти касаюсь его телом:
- Значит так здесь добиваются положения и уважения? Да? Просто пробыв здесь дольше других? – улыбнувшись, я добавляю. – Там, откуда я сюда пришел, не имеет значения, как долго ты дерешься. Имеет значение только насколько хорошо. Важно не только выживать… – я провожу пальцем по шраму на его груди, – но и побеждать.
Его лицо вновь кривится от ярости, а губы растягиваются, обнажая зубы:
- Да ты напрашиваешься на нож в…
- Достаточно, - Тит растаскивает нас. – Если только вы не хотите отправиться в яму вместе, – он хлопает парфянина по груди.
- И ты снова окажешься там, идиот, если будешь продолжать в том же духе.
- Эй, - реагирует парфянин, - я только пытаюсь убедиться…
- Оставь, Сикандар, - бормочет Тит и повышает голос:
- Все возвращайтесь к тренировке, – он машет мне рукой. – Пошли. Я покажу тебе казармы.
____________________________________________________________________
Справка:
*Калигула – Римский император в 37-41гг. н.э., имя которого стало синонимом жестокости и тирании. Согласно историку Светонию, он постоянно повторял и руководствовался выражением «Пусть ненавидят, лишь бы боялись».
========== Глава 4 ==========
Как и во всех известных мне лудусах, каждый раб, принадлежащий фамилии, на случай попытки побега носит на шее латунный жетон.
Мне сказали, на нем написано «Мастер Друс владеет этим рабом, если вы его поймаете, то задержите, пока его не заберет хозяин*».
Друс считает, что я пришел к нему как свободный человек, но это не имеет значения. Аукторат - это раб: граждане Империи оказываются в лудусе по своей воле, но осознанно отказываются от свободы на время действия контракта. Закабаленные и помеченные.
Трудно бороться с тошнотой, когда цепь смыкается на моей шее. Я был готов носить знак принадлежности мастеру Кальву, но холод металла вызывает дрожь. С самого рождения я был чьей-то собственностью, и сегодня мной снова завладел лудус. И проклятый ланиста.
Жетон легкий, но его невозможно не замечать, как и фальшивые свитки, что я нес из дома Лауреи. Холод на коже, тяжесть цепи на шее - он бесспорно на мне. Недостаточно просто принести клятву, как я клялся предыдущему хозяину - «терпеть, когда будут жечь, связывать, бить или убивать мечом*» - надо еще и носить рабский знак.
Осмотренный, помеченный, по-прежнему желающий, чтобы Судьба сразила меня, но не оставляла здесь, я иду в свою клеть в казарме.
Помещения, как и везде, разделены. У каждого бойца своя собственная клетушка, и каждая группа клеток отделена от других. Я буду жить среди других аукторатов – нас здесь пятеро – и тяжелые, запертые двери стоят между нами и остальной частью казармы. Другие гладиаторы, скорее всего, живут в общих казармах, как и в моем предыдущем лудусе. Пока они не устраивают драки и не подставляют нас всех под палки, или не шумят так, что невозможно заснуть, они могут спать хоть с дикими тварями, мне плевать.
Уверен, что сегодня ночью меня не потревожат. Впервые меня успокаивает поворот ключа в замке, так же как и дверь, отделяющая наш закуток от остальной казармы. Чувствовать себя взаперти неприятно, но новичок в устоявшейся фамилии чувствует себя в безопасности лишь до тех пор, пока стражи не отопрут наши клетки на рассвете.
Стоит мне устроиться на жесткой лежанке, как измученные мышцы болью напоминают о себе, я не сомневаюсь, что легко засну. Тьма и правда приходит быстро.
Внезапно я просыпаюсь от тревожного ощущения.
Сердце колотится. Дыхание рвется. Что-то определенно не так. Воздух в клети… изменился. В ночи эхом блуждает тихий звук, который я не узнаю, но уверен, что именно из-за него я и проснулся. Я медленно сажусь и всматриваюсь в темноту.
Движение. Тени движутся в полумраке, как черные рыбы в мутной воде.
Просто померещилось.
Я тру глаза. Всего лишь паранойя клейменого человека в незнакомом месте. Я схожу с ума и…
Дверь приоткрыта.
Узкая полоска света, как от далекого факела, разрезает мрак тонкой янтарной линией. Это означает, что дверь отперта и приоткрыта. Это означает – одна из теней оживает и кидается ко мне, толкая обратно на лежанку. Я ударяюсь затылком о стену, перед глазами сияет белая вспышка, и меня оглушает ровно настолько, чтобы огромная грубая ручища успела заткнуть мне рот.
Мир вращается и скачет. Прежде чем я снова могу ориентироваться в пространстве, ударяюсь грудью о… стену? Об пол? Спустя один толчок сердца, удар приходится в лицо, и огромная масса надавливает между лопаток. Значит, это пол. Кто-то связывает меня. Я сопротивляюсь, но сильные руки удерживают мои ноги, а руки больно заламывают назад. Грубая веревка обжигает кожу, фиксируя сначала одно запястье, а затем другое.
Ладонь на лице сдвигается, но прежде чем я успеваю закричать, мне в рот засовывают тряпку. Она прокисла от пота. Я пытаюсь выплюнуть эту тряпку и не блевануть, но не могу ее вытолкнуть, поэтому просто стараюсь не подавиться.
Кто-то накрывает мне глаза другой тряпкой и туго обвязывает ей мою голову. Затем меня вздергивают на ноги и толкают вперед. Если они хотят вывести меня в другое место, это означает, что там у них будет дополнительное преимущество. Я пытаюсь затормозить пятками, но у меня нет точки опоры, и я слишком дезориентирован, чтобы драться, не рискуя свалиться с ног или врезаться в стену. А если я упаду, они без сомнения потащат меня, и их более чем достаточно, чтобы сделать это.
Я прекращаю сопротивление и позволяю им вести себя. По пути я считаю шаги и повороты, надеясь, что смогу вернуться обратно, когда они отпустят меня.
Узел на запястьях слабый, его завязывали в спешке и в темноте, и я пытаюсь развязать его на ходу. Сбиваюсь со счета шагов, но все еще отмечаю повороты, и сосредотачиваюсь на попытках освободить руки.
