Я не единственный, кто заметил его появление. Другие гладиаторы сосредоточены на своих боях, старательно и ожесточенно дерутся, но все же краем глаза следят за ланистой.

Я зачерпываю воды и делаю глоток. Затем как можно тише спрашиваю:

- Значит эти слухи о Друсе - правда?

Тит не торопясь пьет и тоже понижает голос:

- Зависит от слухов. А что ты слышал?

- Что даже другие ланисты держатся от него подальше, не желая связываться с таким жестоким и беспринципным человеком.

Тит смеется:

- А есть добрые и принципиальные ланисты?

- Но другие ланисты на самом деле избегают его? – я подношу ковш к губам. – Или вернее сказать, что у них есть на это причина?

- О, ну он не так уж плох, - пожимает плечами Тит. – Просто не дай его росту обмануть тебя. Он мелкий, но попробуй перейти ему дорогу и вложи плеть ему в руку. – Медленно переведя взгляд на ланисту, он вздрагивает, после чего спокойно добавляет: – Он в состоянии заставить любого в Империи молить о пощаде. Большинство не рискуют вставать у него на пути дважды, а те, у кого хватает на это глупости, не доживают до третьего раза.

Напрашивается вопрос: каково это - оказаться рядом с Друсом, узнавшим, что гладиатор с поддельными документами стал частью его фамилии и шпионит по приказу другого хозяина.

Я делаю большой глоток.

- Так что, правду говорят? Что Друс убил половину людей в лудусе после смерти прежнего хозяина?

Тит пожимает плечами:

- Кто знает? – он подносит ковш к губам, но опускает его, не отпив. Пристально взглянув на ланисту, наблюдающего за бойцами, что тренируются на другой стороне площадки, он тихо произносит: – Калигулой* просто так не назовут.

- Что же он сделал на самом деле?

- Избил несколько человек до потери сознания, - сказал Тит в воду. – Обычно их уводят в яму, и никто не знает, что там происходит.

- Он никогда не наказывает на людях?

Тренер мотает головой:

- Хуже. Провинившиеся исчезают, и никто не знает, что с ними происходит. Ты даже не уверен, вернется ли человек живым. Многие вообще не вернулись. Иногда через площадку перетаскивают тело, выносят его за ворота и сжигают. Некоторые из ямы попадают сразу в лазарет, и мы больше их не видим. Только богам известно, продают их, или они не доживают до рассвета.

- А те, кто возвращается?

Тит смотрит на меня.

- Обычно они возвращаются все в крови и настолько избитые, что долго не могут встать на ноги, я не говорю о тренировках.

Он мотает головой и снова бросает взгляд на Друса.

- Запомни мои слова, Севий. Не зли его и вообще держись от него подальше.

Я киваю.

- Учту.

- Кстати, а если ты сдашься в бою?

Тит морщится:

- Лучше тебе выкладываться в полную силу и не делать глупостей, - он кивает в сторону Друса. – Он поймет, если ты проиграешь, но не поверит оправданию вроде «солнце светило мне в глаза».

- Хорошо, что…

- И он идет сюда, - Тит ставит ковш на подставку. – Возвращаемся в круг.

Мы скрещиваем мечи, когда Друс останавливается рядом, и я с трудом могу не отвлекаться. Я дрался перед самим Императором, но от испытующего взгляда нового ланисты на коже под туникой выступает холодный пот. Почему нет? Его жестокость вошла в легенды, но он еще не взял меня в свой лудус. Пока я не проявил себя. А если он не примет меня, тогда что? Тогда я снова встречусь с мастером Кальвой, и у раба, который знает грязные секреты о жене своего хозяина, остается не так много вариантов. Хочу я драться за Друса или нет, я должен. У меня нет выбора.

Когда мы заканчиваем схватку, то оба уважительно киваем Друсу. Он кивает в ответ.

- Ну, - обращается он к Титу, показывая на меня. – Что скажешь? Стоящее прибавление в фамилии?

- Да, доминус, - Тит вытирает пот со лба тыльной стороной ладони. – Левша, к тому же умелый.

Друс изгибает губы в странно-знакомой улыбке и мгновение молча смотрит на меня.

- Сразись со мной, Севий, - Друс протягивает руку, и Тит вкладывает в нее тренировочный меч. – Всегда хотел померяться силой с левшой.

Когда он входит в круг, я быстро оцениваю его как бойца.

Конечно, он не велик, как в плечах, так и в росте, но если он хоть раз дрался и остался жив, то это означает только одно: он быстрый. Если ланиста не хитер, то он долго не живет. Драться с ним то же, что биться против легионера, который думает как генерал, решаю я, оказавшись с ним лицом к лицу. Мне надо произвести впечатление, чтобы остаться в лудусе, но также нельзя причинить ему вред, чтобы остаться в живых.

Боги, не оставьте меня.

Друс не торопится нападать. Мы кружим друг против друга, просчитывая каждый шаг, он смотрит мне прямо в глаза. Не на мое оружие, не на ноги, а прямо в глаза. Как я смотрю в его.

Краем взгляда я улавливаю едва заметное движение. Его пальцы сжимают и разжимают рукоять меча, а спина слегка напрягается.

Я делаю выпад вперед, отталкиваю его щит своим и попадаю мечом прямо в его середину. Друс парирует удар и тоже атакует, но я отклоняюсь в сторону и отбиваю его клинок. Прежде чем он успевает собраться, я снова нападаю. Он не привык защищать правый бок оружием, но он двигается достаточно легко, чтобы уйти от удара. И достаточно быстро, потому что отклоняясь он даже успевает направить острие прямо мне в грудь.

Я кряхчу, но умудряюсь устоять на ногах и со стуком отбиваю удар щитом. Мы оба пошатываемся. Спотыкаемся. Приходим в себя. Обретя почву под ногами, снова встаем друг напротив друга. Выпад. Звон. Приходим в себя.

Он серьезный боец, быстрый и умный, пыль клубится под ногами, оружие лязгает и звенит, и тут в голове мелькает мысль, которая заставляет меня забыть о борьбе.

Я должен победить? Или позволить победить ему?

Мне нужно произвести достаточно сильное впечатление, чтобы он позволил мне остаться в лудусе, но одолеть Друса на виду у всех? Так я окажусь не только в фамилии, но и сразу в яме.

Друс ударяет меня по бедру плашмя, но прежде я проталкиваю лезвие между кожаных пластин, защищающих его тело. Крякнув, Друс останавливается. Инстинкт берет вверх, и я наношу «роковой» удар в торс, воспользовавшись потерей равновесия у противника.

Когда ланиста падает в пыль, все замирают.

Боги, что же я натворил?

Не зная, заработал я каплю уважения или экскурсию в яму, я зажимаю меч под мышкой и протягиваю руку. Он хватается за мое запястье, и я помогаю ему подняться.

- Хорошая работа, гладиатор, - он улыбается и отпускает мою руку, и паника утихает в моей груди. – Просто отличная.

Он стряхивает с себя пыль и хлопает меня по плечу.

- Буду с нетерпением ждать твоего появления на арене, - улыбка становится шире. – И конечно, увеличения своих доходов.

Я слегка наклоняю голову в надежде, что мое облегчение не столь очевидно.

- Все в воле богов, доминус.

***

Мы с Титом деремся, пока не покрываемся пылью, а пот не начинает литься с нас ручьем. Сегодня жарко, поэтому я благодарен за возможность снова напиться воды.

Пока мы молча пьем, мышцы ноют и в каждом ушибе привычно пульсирует боль. Что ж, такова жизнь.

Теперь я часть этой фамилии. Часть лудуса. Понадобится время, прежде чем определится мое место… прежде чем я займу место в здешней иерархии. В любом случае, ланиста принял меня, и отныне мой дом здесь.

Прихлебывая из ковша, я обвожу взглядом тренировочную площадку и оцениваю присутствующих мужчин. Клянусь, когда я найду того или тех, кто трахает Верину Лаурея, то затолкаю его зубы ему же в глотку и только потом передам Кальву. Это будет справедливо, учитывая, что его шашни с женой политика обрекли меня на нахождение в этом месте.

- Не ждал появления новичка, - глумливо произносит кто-то за спиной. – Новая партия рабов должна появиться на рынке только через три дня.

Не поворачивая к нему лица, я закатываю глаза. Начинается.

- Левша, - подхватывает другой гладиатор. – Этого уже достаточно, чтобы стать хозяйским любимчиком.