Он морщится, ругается, но вместе мы водворяем ее на место.

Я затягиваю один из ремешков, и Друс передергивается, втянув воздух сквозь зубы.

- Прости, - шепчу я.

- Все в порядке, - медленно выдыхает он, - После падения… осталось несколько синяков…

- Знаю, - я закрепляю первый ремешок, - я видел их.

Он вздрагивает. Когда я затягиваю второй ремешок, он крякает и разражается проклятиями.

- Сильно больно? – спрашиваю я.

- Заживет, - от движений скрипит кожа. – К счастью, Луций смягчил мое падение. И сломал пару ребер. Впрочем, все могло быть гораздо хуже, - он бормочет что-то под нос и добавляет, - все еще пытался драться, ублюдок.

- Хвала Фортуне, что ты жив, а он нет.

- Действительно, - с кривой усмешкой отвечает Друс.

Я обхожу его по кругу и начинаю осторожно стягивать ремни на другом боку.

- Это правда, то, что говорят о тебе? Что ты прикончил половину гладиаторов, унаследовав лудус?

Друс смеется.

- Слухи множатся с каждым днем? Я… - он ежится от боли, - через десять лет будут говорить, что в тот день я убил тысячу человек голыми руками.

Я поднимаю взгляд от его доспеха:

- А как было на самом деле?

- Правда, - медленно отвечает он, - состоит в том, что я не хотел повторения бунта Спартака. По закону за убийство Криспина я мог казнить всех членов фамилии, - он замолкает, - но вместо этого, я наказал для острастки тех, кто был замешан в убийстве, а остальных предупредил, что при малейшей угрозе уничтожу всех до единого.

- И никто не усомнился в твоей угрозе?

Он тихо смеется.

- Нет. Каким-то волшебным образом слухи разнесли по всему Риму.

Я заканчиваю возиться с нагрудником и выпрямляюсь.

- Готово.

Друс поворачивается. Я смотрю ему в лицо и вижу привычный образ: короткие волосы, неизменный нагрудник, мужчина, которого, могу поклясться, я раньше боялся. Неужели все это мне приснилось? Неужели раны ослабили не только мой разум, но и тело?

Но когда наши взгляды встречаются, я вижу и мужчину, которым он является, и женщину, которую он пытается спрятать.

Он краснеет и отворачивается.

- Больше никому я бы не смог доверить эту тайну, но я боялся, что ты меня оттолкнешь, - он запинается, - из-за того, кем я пытаюсь быть. Кто я есть на самом деле.

Я скольжу взглядом по знакомому силуэту. В другое время, в момент страсти, возможно, я бы отверг его. Не знаю, как бы я повел себя при иных обстоятельствах. Но сейчас мне известно лишь то, что Друс жив, и это самое главное.

Я нежно обнимаю его за плечи и касаюсь губами его губ.

- Я с самого начала знал, что ты не такой как все, - говорит он.

Я тихо смеюсь в ответ:

- Я же говорил тебе, что левша.

Друс хохочет:

- Ну конечно, в этом все дело.

Смех стихает, я провожу рукой по его волосам:

- Что теперь? Куда ты пойдешь?

- Не знаю, - тяжело вздыхает он, - на сей раз я не могу остаться в Помпеях, - его голос и взгляд полны отчаяния, - но и сына оставить я не могу.

- Этого не случится, - я целую его в лоб. - Я позабочусь о нем, обещаю.

Друс отводит глаза и отстраняется. Поддев пальцем цепочку, висящую у меня на шее, он медленно вытаскивает жетон из-под туники. Сжимает его в кулаке и только после этого поднимает взгляд.

Не говоря ни слова, дергает цепочку, она врезается в кожу и рвется.

Мы долго молчим. Друс держит ее в руке, жетон покачивается из стороны в сторону, поблескивая в свете лампы.

- Я обращаюсь к тебе не как к рабу, - порванная цепочка скользит между его пальцев и с глухим стуком падает на пол, - как мужчина к мужчине, Севий. Я прошу, а не приказываю.

Я беру его за руку.

- Просто скажи мне, что делать

- Спасибо. Ты не представляешь, как много… - он умолкает, будто ему не хватает дыхания, чтобы договорить.

Я молча наклоняюсь и целую его. Начинаю отстраняться, но передумываю и обнимаю его за плечи. Друс отрывисто вздыхает, пускает мой язык себе в рот, кладя руку мне на бедро. Придерживая его за затылок, я склоняю голову и углубляю поцелуй.

Оторвавшись друг от друга, мы стоим на месте, соприкоснувшись лбами.

Я облизываю губы.

- Думаю, я знаю, как вернуть Каесо. Но мне надо застать твоего отца одного.

========== Глава 15 ==========

Непрестанно оглядываясь по сторонам, я приближаюсь к дому Лауреи. Я был здесь лишь раз, когда прибыл в Помпеи, а гладиатор, объявившийся на пороге дома патриция, просто напрашивается на то, чтобы его кровью обагрили улицу.

Четыре тяжело вооруженных охранника вытянулись перед главными воротами, каждый держит щит в одной руке и копье в другой. При моем приближении один из них направляет оружие в мою сторону.

Показываю пустые ладони:

- Я хочу говорить с Атаем.

Страж сжимает челюсти:

- Что тебе нужно от…

- У меня дело к Атаю. И тебя оно не касается, - огрызаюсь я.

Охранники переглядывается, и один кивает:

- Жди здесь.

Он заходит во двор, шепчет что-то другому стражу, и тот не торопясь направляется в сторону дома.

Сердце бешено колотится. Теперь, когда Верина мертва, я не нужен Кальву, и он может легко и без последствий приказать одному из своих людей перерезать мне горло прямо посреди улицы. Я хочу сыграть на его жажде мести и надеюсь, что его стремление разделаться с Друсом сильнее желания избавиться от меня.

Дверь виллы распахивается, и во двор выходит Атай. Он топает ко мне, сверкая единственным глазом:

- Где ты был? Я звал…

- У меня разговор к господину Кальву.

Он не сдвигается с места.

- Все свои дела ты можешь решить со мной.

- Не думаю, - я наклоняюсь к нему и понижаю голос, - передай ему, что у меня есть сведения, интересные для него в свете вчерашних событий.

Слуга приподнимает брови:

- Какие сведения…

- Если ему это интересно, пусть приходит один в бордель матушки Геласии до заката.

Атай поджимает губы:

- Не смей приказывать хозяину, гладиатор.

- Поскольку только я знаю то, что нужно хозяину, - наглею я, - думаю, что смею.

- Это не…

- До заката, Атай.

Он брызжет слюной и изрыгает проклятия, но я разворачиваюсь и ухожу, не оглядываясь. Кальв Лаурея придет в ярость, тем более что ему выдвигает требования раб, но я не сомневаюсь: он осознает, что сейчас ситуация в моих руках.

Он хотел, чтобы я стал его левой рукой. Жаль, что он недооценил преимущества левшей.

***

В тусклом свете тени кажутся особенно мрачными, от жаркого и тяжелого от благовоний воздуха в тугой комок скручиваются внутренности. Солнце садится. Кальв может прийти сюда в любой момент.

Но что потом? Он может перерезать мне горло лишь потому, что я перестал быть для него полезным.

Скрипят дверные петли, и я шлю последнюю молитву Фортуне с просьбой позволить выйти отсюда живым.

Кальв заходит в комнату, его лицо искажено от ярости

- Севий, - он захлопывает дверь и, криво ухмыляясь, приближается ко мне, - ты или идиот, или невероятный наглец, если зовешь меня сюда и думаешь, что я выпущу тебя отсюда живым.

- Прости меня, доминус, - я склоняюсь, заламывая руки, - у меня есть сведения. Сведения о твоей…

- Молчать! – рявкает он. – Осторожнее выбирай слова, гладиатор. Сведения о чем?

Я поднимаю голову и смотрю ему в глаза.

- О мужчине, которого ты ищешь. Я знаю, где он находится.

Кальв не реагирует.

- Мне сказали, он мертв.

Я качаю головой:

- Он ранен, но жив. И никто не знает, где он. Кроме меня.

- Тогда говори! – огрызается он. – Быстро!

Я выдерживаю его взгляд.

- Ты можешь обещать мне жизнь, если я все тебе расскажу?

Кальв выпрямляется:

- Ты о чем?

Я скрещиваю руки на груди.

- Выдав его местонахождение, я стану бесполезен для тебя. Ты можешь поручиться, что я выйду отсюда живым?

Он делает шаг ко мне:

- Ты ступаешь на опасную дорожку, гладиатор.

Я сокращаю оставшееся между нами расстояние, вынуждая его отклониться.