Я мог позволить ему довести дело до конца. Просто стоять в стороне, и пусть эту ситуацию разрешит кто-то другой.

Но я не могу. Не могу поступить так. Меня, как и любого в фамилии, казнят при малейшем подозрении в убийстве Друса, но даже будь моя жизнь в безопасности, я просто… не могу.

Очевидно, что за этой попыткой последует другая. Я не могу рисковать, положившись на удачу.

Вопрос в том, как я могу быть уверен, что мне удастся остановить его в следующий раз?

***

- Доминус, - я стою перед ним навытяжку, а он, как обычно, пьет вино, сидя в любимом кресле.

- Гладиатор, - он едва заметно кивает, и я позволяю себе слегка расслабиться.

- Доминус, - я пытаюсь не коситься на Арабо и второго телохранителя, смутно различимого за спиной Друса, - мне нужно поговорить с тобой. Наедине.

Друс смотрит на меня поверх чаши и взмахивает свободной рукой.

- Оставьте нас.

Слуги уходят. Дверь закрывается. Мы остаемся одни.

Друс выжидательно смотрит мне в глаза.

Я заставляю свое сердце успокоиться.

- Мне нужно отлучиться из лудуса. На несколько дней, не больше.

Он застывает.

- Зачем?

- Тот, кто шлет сообщения наружу, - торопливо поясняю я, - в лудусе никак себя не обнаруживает. А таскаясь за каждым, кто выходит из ворот лудуса, я только вызову подозрения, - я ищу в выражении лица Друса признаки того, что перешел границы дозволенного.

- Продолжай, - его голос ничего не выражает.

Я делаю глубокий вдох.

- Если я буду снаружи, то смогу незаметно проследить за ним. И узнать, с кем он встречается.

Друс прищуривается и слегка наклоняет голову, но молчит.

- С твоего разрешения, - продолжаю я, - я бы хотел ненадолго прервать тренировки. Семь дней, возможно, меньше. Если бы я мог подготовиться до того, как он выйдет из лудуса, и проследить за ним так, чтобы никто не заметил моего отсутствия…

Ланиста барабанит пальцами по стенке чаши.

Взгляд его становится рассеянным. Мое сердце стучит как бешеное.

- То есть ты просишь, чтобы я освободил тебя от тренировок, – наконец произносит он, - перед самыми Римскими Играми?

Я перевожу дыхание.

- Да, чтобы найти того, у кого есть связь с кем-то снаружи.

В этот раз он замолкает надолго.

Затем медленно кивает.

- Хорошо, - он откидывается на спинку. - Я разрешаю. И ожидаю, что ты будешь возвращаться до заката. Иначе… - он делает взмах, - ты свободен в передвижениях, если это нужно для того, чтобы найти злоумышленника.

Вот и все, и я с трудом удерживаю вздох облегчения:

- Благодарю, Доминус.

- Я жду результатов, - говорит он, - будешь докладывать мне каждый вечер по возвращении, и если я узнаю, что ты потратил драгоценное тренировочное время зря, жди последствий.

Фантомная боль обжигает мне спину, напоминая о каждой отметине, оставленной плетью в яме в мою первую ночь здесь.

- Я понимаю, Доминус.

- Хорошо. Свободен.

***

Весь день я держусь как можно дальше от лудуса. Один раз я встречаюсь с Атаем и говорю ему, что еще ничего не выяснил. Он предупреждает, что Кальв теряет остатки терпения и клянется отозвать меня через неделю.

Большую часть времени в ожидании Друса я слоняюсь по улице, связывающей лудус и рынок.

Тщетно. За четыре дня он ни разу не вышел за ворота лудуса.

Зато выхожу я, и мои отлучки не остаются незамеченными.

В первый день, когда я после отчета Друсу возвращаюсь на тренировочную площадку, лишь пара голов поворачивается в мою сторону. Сикандар и Хасдрубал добродушно подшучивают, расспрашивая, где меня носило, пока они надрывались на тренировках. На второй день вопросы звучат более резко и несут в себе смутную угрозу. На третий никто не произносит не слова, но все смотрят мне вслед.

Я напряженно жду расспросов, но их нет. Ни во время еды, ни по дороге в казармы. Тишина выбивает меня из колеи. Я вспоминаю, как меня отделали в ночь по прибытии сюда, и нервничаю еще сильнее. Когда охранник запирает мою клеть, я трижды проверяю замок.

Дважды вскакиваю, чтобы проверить его снова.

Дверь заперта, но в и первую ночь было также. Это не помешало тем людям добраться до меня. А ведь тогда они не были злы. У них не было причин подозревать меня в чем-либо, кроме излишней самонадеянности относительно места в здешней иерархии.

И сегодня, как и тогда, мне не остается ничего, кроме как лежать здесь и ждать их визит, если он состоится.

Движение. Почти не слышное, но тем не менее… Судя по шагам и дыханию, их гораздо больше одного.

Как рой невидимых насекомых, они приближаются к двери.

Щелчок. Скрип. Замок. О боги…

Сердце выпрыгивает из груди. Поворачиваю голову к двери.

Звон. Звон. Звон. Скрип. Скрип.

Я подскакиваю с лежанки и делаю шаг к двери. Тени снаружи едва различимы во тьме. Невозможно сосчитать. Один?

Пять? Дюжина? И…

Огромная ручища выныривает из открывшегося проема и хватает меня за горло. Затем другая. Я вцепляюсь в предплечья, пытаюсь разжать пальцы, но мой слух притупляется. Сознание затуманивается. Наступает темнота.

Я грохаюсь коленями об пол, и мир снова обретает четкость под звуки скрипящей двери. Ладонь, затыкающая мне рот, не дает ни единого шанса закричать.

Меня толкают на пол. Кто-то прыгает мне на спину. На одну руку наступают. Другую прижимают коленом. Чей-то вес давит на ноги.

- Молчи, - рычит кто-то на ухо, - или я сверну тебе шею. Понял?

Я киваю насколько позволяет рука, зажимающая мне рот. Через секунду она исчезает.

- Где ты пропадал последние несколько дней, - спрашивает Сикандар, и я понимаю, что именно он сидит на моей спине, - и какие делишки ты обсуждаешь с Друсом по возвращении? – он вдавливает меня лицом в каменный пол. – Говори…

- Тише, Сикандар, - резко вмешивается кто-то, я думаю, это Луций, - не оставляй следов на его лице.

- Что? Не оставлять…

- Хочешь, чтобы Друс что-то заподозрил?

Ответа нет, но давление ослабевает.

- Отвечай, - похоже, это Квинт, - немедленно.

Я делаю вдох, и в рот попадает грязная солома с пола. Я кашляю, отплевываюсь и морщусь, когда ко мне наклоняется Сикандар.

- Говори, - рычит он прямо мне в ухо, - или утром на лестнице с тобой случится несчастный случай.

Я сплевываю остатки пыли и соломы.

- Возвращаясь в лудус, я отчитываюсь перед хозяином, - цежу я сквозь сжатые зубы. - Это его приказ, клянусь.

- Отчитываешься о чем?

- О том, что вернулся, идиот.

- И куда же ты ходишь, - в спину сильнее упирается колено, - говори, Севий.

Я морщусь от того, что ребра грозятся треснуть под его весом.

- О чем ты докладываешь хозяину? – требует ответа Луций.

- Говори, гладиатор. О чем ты ему рассказываешь?

- О чем? – переспрашиваю я. - А о чем я могу ему рассказать. О том, что вы стаскиваете меня ночью с лежанки…

Пинок в бок заставляет меня утихнуть.

- Достаточно. Что вы обсуждаете за закрытой дверью?

Мое сердце бьется о сдавленные ребра.

- Ничего, что касалось бы фамилии.

- Тогда что? – сплевывает Сикандар. – Говори, будь ты проклят.

Я судорожно придумываю ответ.

- Мунерарий Августалий, он… - под давящим коленом Сикандара дышится тяжело. - Он хочет нарисовать меня на афише. Для игр. Портрет выдающегося бойца.

Давление на спину чуть ослабевает.

- Он левша, - говорит кто-то.

Скривившись, я пытаюсь вдохнуть немного воздуха.

- Ему было нужно, чтобы я продемонстрировал свои бойцовские навыки. И посидел, пока художник изображает мое лицо на афише.

- Я ему не верю, - бормочет Луций, - он якшается с Друсом с тех пор, как…

- Потому что Друс до сих пор считает меня одним из тех, кто шлет послания из лудуса, - говорю я, пытаясь извернуться и через плечо рассмотреть говорящих, - он подозревает меня, идиот.

- Как и мы, - парирует Луций. – Либо ты общаешься с кем-то снаружи, либо шпионишь за нами для Друса, - бесшумное движение. Следующие его слова звучат намного ближе, как будто он встал на колени за моей спиной. - Насколько мы можем судить, Севий, ты угроза для каждого человека в этой фамилии.