Друс нервирующе долго смотрит на него, затем смещается на шаг влево, и я клянусь, что чувствую дрожь, пробегающую по телу Иовиты.

- Иовита, - произносит Друс, - во всех лудусах тебя видели путающимся со служанками патрициев. До боев. И после, – он слегка щурится. – В том числе и со служанками политиков. Скажи мне, Иовита, неужели у служанок политиков какие-то особенные дырки?

Иовита молчит.

Друс приближается к нему и понижает голос до внушающего ужас рычания:

- Или ты говорил с ними о чем-то, что может заинтересовать и меня?

- Нет, доминус, - голос Иовиты дрожит, словно невысокий человек, стоящий перед ним, наоборот, больше его раза в два. – Мы не говорим. Ни о чем.

Я следующий, и пока Друс допрашивает Иовиту, не могу дышать.

Кальв Лаурея хитрый мужчина. Угрожая сообщить, что я украл деньги у Друса, он вынуждает меня играть по своим правилам. А что мешает ему устроить в этот лудус других гладиаторов? Других, чтобы быстрее найти признаки неверности Верины, но, возможно, еще и для того, чтобы твердо знать: такие как я беспрекословно подчиняются его приказам.

Голос Кальва эхом звучит у меня в ушах: «Будь осторожен, Севий. Я не потерплю ложь или измену».

Призрачные пауки снова появляются у меня под кожей. А что, если пока наблюдаю я, кто-то следит и за мной? Клянусь, я чувствую руку Кальва, сжимающую мое плечо, и его голос, вибрирующий во всем теле.

Я от имени магистрата поинтересуюсь у Друса, все ли семьсот сестерциев он получил. Ты меня понял?

Что может помешать другому гладиатору, особенно так же как и я трясущемуся за свою шкуру, подставить меня и обвинить в предательстве обоих хозяев сразу?

И вот Друс передо мной. Его ледяные глаза почти просверлили во мне дыру.

- Севий. Новичок в моем лудусе.

Он поднимает свиток, смотрит на него и, прищурившись, возвращается взглядом ко мне:

- Кто-нибудь снаружи ждет весть от тебя?

Я облизываю пересохшие губы.

- Нет, доминус. Никто.

- На самом деле?

- Никто, - повторяю я, - клянусь, доминус.

Он не двигается, не говорит. Не смотрит по сторонам, только на меня. Капли холодного пота выступают на моей шее. Раны на спине и плечах покалыванием напоминают о каждом месте на теле, куда вгрызался хлыст, а ведь если я попадусь, они покажутся мне царапинами. Уверен в этом.

Внезапно Друс двигается к Квинту, и я с трудом удерживаю рвущийся с губ вздох облегчения.

- Квинт, - рычит Друс. – Ты же был торговцем прежде, чем скатился до уровня ауктората?

Квинт стискивает зубы.

- Да, доминус, был.

- Это означает, - продолжает Друс, - что ты умеешь читать. И я думаю, писать тоже. Верно?

Квинт тяжело сглатывает.

- Да, доминус. Я умею и читать, и писать.

- Ммм… - Друс держит свиток перед лицом Квинта. – Значит, это вполне может быть твоим.

- Я умею читать и писать, доминус, - голос Квинта срывается, выдавая страх. – Но я не писал это письмо. Клянусь.

Друс поднимает бровь.

Квинт с усилием выдерживает его взгляд:

- Клянусь именем предков, доминус. Послание не мое.

Друс молча смотрит на него. Затем он делает еще один шаг:

- И наконец, Луций, - он кладет руку на плечо Луция. – Похоже, жена сенатора Октавиана Аврелия питает к тебе слабость. Не поделишься, чем ты так покорил ее?

Кожа на нагруднике скрипит, когда Друс отрывается от Луция и скрещивает руки на груди. Его ухмылка холодит мне кровь.

Луций роняет челюсть и таращится на Друса дикими глазами:

- Прошу прощения, доминус?

- Продолжай, - Друс резко взмахивает рукой, - нам же должно быть завидно, что ты очаровал такую красивую и влиятельную женщину? – он наклоняется, и веселье покидает его голос. – Или вы заняты разговорами, которые должны оставаться за закрытыми дверями спальни?

Он беззвучно сминает свиток.

- Или, возможно, вы общаетесь посредством папируса?

Луций сглатывает и тянется к поясу.

- Ох, оставь его в покое, - Друс машет рукой и, отвернувшись, отходит на пару шагов. Смотрит на всех нас и на каждого в отдельности: - Посмотрите на тех, кто стоит рядом с вами, и запомните их лица так же, как они запомнят ваше. Если кто-то из вас пришел сюда не для того, чтобы тренироваться и драться, пытаясь не сдохнуть от голода, как бродячий пес, он может быть уверен: я узнаю его имя. И когда я узнаю, чьих рук это дело, – он снова поднимает свиток, – будьте уверены, что вы покинете этот лудус живыми и невредимыми, только если боги окажутся намного снисходительнее меня.

Развернувшись, он уходит через тренировочную площадку.

Мы дружно переводим дух, однако Друс останавливается и снова поворачивается к нам лицом.

- Чуть не забыл, - ухмылка говорит, что на самом деле это не так, - тот, кто назовет мне имя и мотив предателя, будет весьма щедро вознагражден, - улыбка становится шире. – А вот теперь все.

========== Глава 6 ==========

- Эй, Севий!

При звуке моего имени, мы с Хасдрубалом прекращаем схватку. Я оборачиваюсь на голос, окликнувший меня, и мое горло сжимается, когда я вижу Арабо, одного из телохранителей Друса.

Он указывает большим пальцем себе за плечо:

- Хозяин хочет видеть тебя. Немедленно.

- Похоже, ты нравишься хозяину, - острит Хасдрубал, забирая у меня меч и щит.

- Нравлюсь? – я невесело усмехаюсь. – Посмотрим.

- Пошли, - подгоняет Арабо, - хозяин не любит, когда его заставляют ждать.

Под бешеный стук сердца вслед за хозяйским громилой я покидаю тренировочную площадку. Все смотрят нам вслед. Кто-то шепчется. Я могу только догадываться, какие мысли бродят в головах бойцов, но в настоящий момент меня беспокоят только подозрения Друса. После утреннего представления меня может ждать что угодно. Неужели кто-то из аукторатов оговорил меня?

Через минуту я снова стою перед Друсом в уже знакомой комнате. Уверен, это место всегда будет вызывать у меня озноб. Послеполуденное солнце ярко светит снаружи, но здесь холодно и темно. Только масляная лампа на маленьком столике да пара тонких солнечных лучей, пробившихся сквозь закрытые ставни, освещают мрачное помещение.

- Оставьте нас, - приказывает Друс, и писец с телохранителями немедленно повинуются. После того, как за ними закрываются двери, Друс, глядя на меня из своего кресла, указывает мне на другое, стоящее с другой стороны стола. – Садись, Севий.

Конечно же, я подчиняюсь. Я насторожен, как на арене, и внимательно слежу за каждым его движением. Мы ловим взгляды друг друга. Видит ли он что-нибудь в моих глазах? Есть ли у него причина подозревать истинную цель моего нахождения в его лудусе?

Тусклый свет лампы мерцает на его гладкой коже, выделяя острые скулы и подбородок. Что-то в его взгляде тревожит меня, и во мне крепнет уверенность: если он будет смотреть на меня достаточно долго, то вытянет всю правду.

Я опускаю взгляд и наблюдаю, как его палец лениво обводит край чаши, и через секунду осознаю, что пялюсь на него. И все это время Друс изучает меня.

Я откашливаюсь.

- Ты хотел видеть меня, доминус?

- Друс, - отвечает он с легкой улыбкой в голосе, - в этой комнате зови меня Друсом.

Его предложение общаться проще не пугает меня так, как «просьба» Кальва, но не добавляет спокойствия.

- Хорошо, Друс. Ты хотел видеть меня?

- Да, - он наклоняется и поднимает небольшой кувшин. Наливая себе вина, он смотрит на меня:

- Будешь, Севий?

Каждый раз, как он произносит мое имя, я нервничаю все больше. Возможно, он делает это специально. Кот, играющий с мышкой, которой прекрасно известно о том, сколько мышей умерло в его лапах до нее.

Он поднимает кувшин и изгибает бровь:

- Вина?

- Я… м-м… конечно. Спасибо.

Он наливает вино во вторую чашу и наклоняется вперед, чтобы отдать ее мне.

- Спасибо, доми… Друс.

Он слегка улыбается. Тонкие губы сжимаются, когда уголки слегка поднимаются вверх, но он молчит.

Я делаю глоток, и, как тогда с Кальвом, не могу сказать, похоже ли оно на соки Венеры, но вкус у него роскошный. Вино сладкое и терпкое одновременно, прекрасно выдержанное. Даже если я не знаю, зачем пью его.