— Ничего, я привычная. А он из-за жара не может разделить реальности, так бывает, когда личность начинает осознавать множественность своего бытия. Не волнуйся. Иди, расчеши свои маленькие чудесные крылышки и припудри нос, раз не желаешь спать. Кое-кто с рассвета болтается у ограды и в нетерпении бьёт копытом.

Преподаватель живописи вернулся в мастерскую под конец рабочего дня. Не глядя, по привычке запер дверь на крючок.

— Где мои? Не работают? — прошёл вдоль мольбертов.

Натурщица сидела на подиуме накинув на плечи шёлковый халат. Студенты уже все до единого сбежали.

— Так всё уже. Уроки закончились.

Томный поворот головы, рука, картинно лежащая на обнажённом колене, глубокий взгляд. Столько раз виденный в разных постановках образ стал обволакиваться новым, незнакомым воспоминанием.

— А что же Вы?

Натурщица молча смотрела на преподавателя, а он, понимая, что происходит нечто, выходящее за рамки дозволенного, мучительно пытался это прекратить и не мог. От еле заметного движения плеч шёлк соскользнул на пол. Шаг к подиуму, лишь для того, чтобы подать халат. Мысль «Глупости. Я никогда не отношусь так к натурщицам. Это не профессионально». И он уже стоит на коленях рядом с подиумом обнимая обнажённое тело, прижимаясь горящей щекой к прохладному мраморно-белому плечу. Из разжатого кулака выпадает мятое розовое перо. Её тонкие пальцы в его чёрных с проседью волосах, жилка, пульсирующая под тонкой кожей на шее, раскручивающийся маховик дыхания, одного на двоих.

Вернувшись в осязаемую действительность, мужчина понял, что у него жутко чешется нос. Открыв глаза он увидел, что лежит уткнувшись им в мягкое пушистое крыло партнёрши.

— А ты быстро поправляешься, — мурлыкнула Хильге. — Это хорошо, потому что я должна идти, а Дина устала с тобой возиться, ей надо хорошенько поспать. От всей этой маеты у неё крылья уже полиняли и растут плохо.

— Я не хочу тебя отпускать. Давай уедем вместе.

— Ты же знаешь, что я не могу этого сделать.

— Ах, как у вас, у жриц, всё сложно, — досадливо вздохнул Рыцарь, — я могу хотя бы проводить тебя до дверей?

Выйдя на балкон, они спугнули молодую парочку. Дина, перевесившись через перила в сад, целовалась с вишнёвым кентавром. Увидев Жрицу и Рыцаря, Холо отпрянул в смущении, и Дина от неожиданности чуть не кувыркнулась вниз. Хильге сдвинула брови, притворно посуровела:

— Холо, ты не слишком торопишь события?

— Разве счастье может быть преждевременным? — с грустью молвил Рыцарь.

========== Глава 14. Делай.что должен, и будь что будет. ==========

Над городом кружит стая птиц: чёрные точки на фоне монотонно серых облаков. Их крики царапают по сердцу. Уныло качают ветвями почти до гола раздетые деревья, им горько от своей наготы, но иначе они не могут. Середина октября. Уже который вечер подряд ужасно болит голова. Не могу поверить, что муж уехал всего полтора месяца назад. Кажется, что его нет целую вечность. Я хочу его настолько сильно и беспрерывно, что к вечеру меня начинает тошнить. Я всегда больше всего хочу именно того, чего сейчас нет. Но такого не случалось ещё со мною никогда! Опять это ожидание! Всю жизнь приходится чего-то ждать, будь оно проклято! Оно так тяжело от того, что сделать ничего нельзя, и узнать ничего нельзя. Я не могу отделаться от мыслей: как там, что там. Я боюсь. Я не могу больше не спать ночью, лежать, вперив глаза в потолок, и снова прислушиваться к шагам на лестнице точно зная, что никто не придёт.

Ветер затих в деревьях, дождь шелестит по крыше,

Где-то в углу, в простенке тихо скребутся мыши.

Тучи так низко повисли, словно в окне застряли.

Чёрным пятном тяжёлым кошка на одеяле.

Я задыхаюсь в постели, что-то должно случиться.

Жалко тревожно кого-то кличет ночная птица.

Что ж тебя нет так долго? Страшно одной средь ночи.

Слушая стоны дома я вспоминаю «Отче…».

В училище заходила Нато. Наконец-то! В последний раз мы виделись вскоре после выпуска. Тогда она была вполне счастлива. Диплом после продолжительных боёв она защитила, имела кое-какой заработок. У неё появился новый парень. За время нашего знакомства я видала Нато всякой: устраивающей пьяную сцену, злой и грубой, весёлой до истерики, решительно боевой. В этот раз она была потухшая, словно её высосали изнутри, оставив одну шкурку.

— Что с тобой?

— Не знаю. У меня всё хорошо.

— Может, это твой новый парень?

— Ну, что ты! Он замечательный, он мне выставку организует и вообще… Правда, я очень счастлива.

— Поцелуй меня.

Какая трогательная нежность.

Утром, наплевав на все дела, я сбежала в сад. Моросит дождь, мелкий, еле заметный, будто сам воздух сочится влагой. Я спускаюсь по узкой тропинке с пригорка к роще. Под ногами чавкают отсыревшие листья. Тихо кругом. Умиротворённо. Делать в саду особенно нечего. Я собрала упавшие яблоки, получилось три корзины. Смела с дорожек листву, она уже успела сопреть и густо пахла осенью. Во влажном воздухе все запахи будто тяжелеют и насыщаются. Стоит дотронуться до любой ветки, и запах смородины или калины обволакивает с головы до ног. В конце концов я бросила искать себе дел и села на скамейку — слушать. Если просто сидеть и слушать, что делается вокруг, приходят странное ощущения. Сначала кажется, что вокруг тихо-тихо, но потом тишина начинает наполняться звуками: с полигона на Щёлковском хуторе доносятся выстрелы, звонкие одиночные и по-басовитее очередями. Смена Рею готовится. С другой стороны ветер доносит шуршание шоссе, уже лет двадцать, как оно стало неотъемлемой частью звуковой картины. Из посёлка доносится собачий перелай.Слушать особенно хорошо в такие вот дни: звук разносится гулко, отчётливо. Каждый словно очерчен, оправлен в рамку, сам по себе единственный и достойный, в то же время гармонично сочетающийся с другими.

Постепенно отрешаясь от объёмных звуков начинаешь слышать совсем другое. Где-то тенькнула птица, как свисток детской игрушки, капает вода с крыши. Одна капля бьётся обо что-то звонкое, вторая глухо падает на кучу мокрых листьев. Кап-кап; кап-кап. Пахнет мокрым деревом и смолой, и я спускаюсь ещё глубже. Я слышу, как шуршит под осенним ковром ещё зелёная трава, как качнувшись, отпрянула ветка, отпустив от себя последний лист, а он лёг на землю где-то рядом с моими ногами.Я вливаюсь в окружающий мир, становлюсь им. Ушло всё лишнее — сомнения, страхи, боли. Вдох — я вбираю в себя тишину, выдох –смешиваюсь с воздухом, с землёй, с деревьями. Я дождь, я небо. Нет ожидания. Потому что нет времени. Всё предопределено бесконечностью повторений. Я мир, мир — я. Всё происходит так, как должно происходить. И в этой безбрежности тоненькой паутинкой звенит лёгкое «прощай». Я открываю глаза.Я знаю, что Нато больше нет в нашей реальности. И смерти тоже нет. Есть долгожданное отдохновение перед следующим всплеском жизни.

***

В больнице всё было по-прежнему. Мать уже устала плакать и волноваться. Она тихонько сидела рядом с постелью сына как понурая серая мышка. У него поднялась температура, он лежал неподвижно с закрытыми глазами, иногда шепча что-то невразумительное. Врачи разводили руками: « А что вы хотите? Бывший наркоман, организм изношен. Хорошо ещё из комы вывели». Мать вздыхала, обтирала влажным полотенцем лицо, плечи, руки непутёвого сына. Кто виноват в том, что так сложилось? Не повезло в жизни ей, не везёт её детям. Виновата она, что не усмотрела. А поди усмотри за двумя пацанами, когда с утра до ночи на работе, когда отца нет, а отчим, он и есть отчим.

В горячечном бреду Олешка опять видел лица. Хильге неслышно ругала его и звала, Давр хмурился, смотрел строго и выжидающе. С каждым разом видения становились всё отчётливее, пока однажды Олешка не услышал грозный рокот Давра:

«Душа единая в телах двух братьев,