Я ненавижу своё имя! Полное имя ещё ничего звучит, даже вызывает некоторые величественные ассоциации, особенно если называют по имени-отчеству. Впрочем, пока это происходит крайне редко. А вот домашнее имя, говоря грамотно — уменьшительно-ласкательное — по-моему, звучит безобразно. Оно приводит меня в отчаяние, своим звучанием напоминая нечто скользкое и противное. Подхалимское какое-то имя. Оно никогда не звучало для меня ласково даже из уст матери.

Наверное, недаром дети так ловко придумывают к этим «маленьким» именам такие гаденькие прозвища. Дети говорят то, что слышат: Нюра-дура, Надя-гадя, Лиза-подлиза.

Мой муж практически никогда не обращается ко мне по имени, если его не вынуждают к тому обстоятельства. Зато когда он приходит нетрезвый и с явным намерением устроить скандал, вот тогда он называет меня Лизонькой! Он произносит это с такой издевательской интонацией, с таким презрением, что для меня это звучит как самое грязное ругательство. И если вдруг меня так же называет кто-нибудь из знакомых, я вздрагиваю и испытываю при этом глубокое отвращение к этим звукам и к самой себе.

***

— Придумай мне имя, ну, пожалуйста… Я так давно прошу тебя об этом. Неужели это так сложно? Хочешь, я тоже придумаю тебе имя. Например, я могу звать тебя Рей.

Он вздрогнул:

— С чего ты взяла?

— Тебе не нравится?

Он промолчал. Вздор! Она не должна этого знать, она не может ничего помнить. Потому что, если она вспомнит… Он передёрнул плечами.

— Какой ты недогадливый, ей богу. Рей: Ромашов Евгений Игоревич. А ещё так Брэдбери звали, между прочим.

Тьфу! Как всё просто! Это всего лишь совпадение.

========== Глава 1. ==========

Мутное небо с расплывающимся солнцем. Ветер гоняет редкие снежинки, как ни повернись — всё время в лицо. На улице не холодно, но неприятно. Зима подходит к концу — 24 февраля. В этом году вся она была какая-то неуютная, с туманами и слякотью; хоть и без морозов, но с ветрами, беззастенчиво крутящими подолы шуб, шарящими за воротниками и выхолаживающими души до беспросветного уныния.

Я тащусь по снежным буеракам городского тротуара и раздумываю о том, что на самом деле идти мне никуда не хочется, что я устала, что всё мне обрыдло, и быт заел, и любовная лодка разлетелась в хлам, а щепки от неё затянуло в водоворот проблем. Мысли шарахаются в голове, как эти самые снежинки вокруг, цепляясь не всегда уловимыми ассоциациями.

Вспомнилось вдруг, как неделю назад мы наконец-то встретились с Нато после зимних каникул. Девчонка была просто в жутком состоянии! Ещё бы! Ведь, приехав домой на каникулы, она узнала, что её парень покончил с собой. Он не был ни пьяницей, ни наркоманом; хороший был парень, стихи писал. Никому в голову не могло прийти, что такое может случиться. Предсмертной записки он не оставил. В поисках хоть какого-то объяснения взломали его компьютер, но и там не нашли ничего, кроме его стихов и рисунков Нато, над которыми он работал. Почему-то его родные Нато ни о чём не сообщили. Может забыли, убитые собственным горем, может заподозрили в сопричастности…

Мне до безумия жаль эту щуплую маленькую девушку, на плечи которой легло неподъёмное для её восемнадцати лет горе. И в то же время я, как вампир, упиваюсь чужими слезами, потому что на самом горизонте сознания просверкивает мысль: «Значит у меня всё не так уж плохо. По сравнению с этим все мои проблемы и потери — тьфу — сущие пустяки». Как мучительна эта мысль, как стыдно за неё! Но она помогает выплывать из собственной черноты, заставляет понять, что, несмотря на все личные ощущения, бывают события похуже, чем больной отец, ненадёжный муж и бесконечно сопливый ребёнок. Да, если смотреть со стороны, то всё, что происходит в моей жизни, можно назвать максимум неприятностями.

Только вот когда сталкиваешься с ними один на один, то думаешь, что вот ещё чуть-чуть, и у тебя не останется сил на борьбу, и чувствуешь, что единственное, чего сейчас хочется — это лечь, закрыв глаза, и лежать тихонько без снов, без мыслей, чтобы никто не беспокоил не то что вопросом, но даже невинным сопением. Вместо этого ты вынужден брести куда-то через вязкие сугробы, вести разговор, о котором заранее всё известно. И вообще, нормальные люди решают подобные вопросы по телефону. Увы, у нас дома нет телефона. Поэтому мне придётся потратить полдня на поездку через два района в одну сторону, а потом ещё возвращаться домой к мужу за реку. Вот уже пять лет мы живём в его квартире, а я до сих пор не чувствую себя там как дома. Хотя быт там полностью устроен моей рукой, и вещи лежат ровно на тех местах, куда я их определила. Никто мне там не указывает, потому что живём мы втроём, сынишка ещё маленький, а мужу в сущности всё равно, где что лежит и как ведётся хозяйство. Пожалуй, вот это и есть ключевое слово в нашей ситуации: «всё равно». Живя в браке больше семи лет, я до сих пор не могу реально оценить глубину наших отношений. Сначала, конечно, всё в нашей совместной жизни было ясно — любовь! Муж и сейчас клянётся, что любит, а мне почему-то в это не верится. В моём понимании любовь должна выглядеть совершенно иначе. Это должно быть нечто большее, чем дежурные цветы в день рождения. Вообще-то он ласковый мужчина, не орёт никогда и в помощи не отказывает — в магазин сходить или с сынишкой в поликлинику. Просить, правда, иногда приходится долго. Только до сих пор не могу забыть я эпизод в самом начале нашей совместной жизни, приведший меня в изумление циничным отношением к моим чувствам.

Мы тогда жили ещё у моей мамы, я была месяце на четвёртом. Муж тогда не пришёл домой ночевать. Естественно, в первую очередь мне подумалось, что случилось какое-то несчастье, но я изо всех сил старалась отбросить эту мысль. Он мог просто засидеться у кого-то из приятелей допоздна, транспорт уже не ходит, позвонить неоткуда. Искать по ночным улицам исправный телефон-автомат в наше время затея безнадёжная. Я уговаривала себя не волноваться, придумывая ещё тысячу безобидных причин, но уснуть так и не смогла. Вздыхая, бродила взад-вперёд по комнате поминутно выглядывая в окно, считала часы до утра — до первого транспорта, на котором муж обязательно приедет. Ведь не станет же он так тревожить беременную жену! Так прошли ночь и раннее утро. Около девяти часов мать, не в силах больше наблюдать мои терзания, решила съездить за реку к нему на квартиру, может разузнать хоть там что-нибудь. Я стала её отговаривать, потому что мне было стыдно нагружать её своими проблемами и страшно потерять гаснущую с каждым часом надежду. В одиннадцать утра раздался телефонный звонок, и муж нетрезвым голосом сообщил, что он уже в двух шагах от дома. Потом в подобных ситуациях я испытывала и жуткий страх, и бешеную ярость, и тупое отчаяние. А тогда было только ошарашенное удивление и глубочайшее непонимание того, как вообще можно так поступать. Как же было не вспомнить сон, приснившийся мне, кажется, ещё до беременности? Мы с мужем вдвоём идём куда-то поздним вечером. На тёмной улице к нам пристают бандиты. Я не испытываю страха, потому что со мной рядом мой мужчина и он, несомненно, меня защитит. И вдруг обнаруживаю, что он исчез. Сбежал. Не страх приходит ко мне, но смятение и разочарование, и я просыпаюсь в слезах. Сколько раз с тех пор я на практике убеждалась, что этот сон был вещим, сказать я не могу, но одно поняла совершенно точно: с большинством критических ситуаций в этой жизни мне придётся справляться в одиночку.

Наконец я дотащилась до отцовского общежития. Надо ведь было построить его в таком захолустье: на самом краю города и за полтора километра от остановки! Наверняка сейчас эта хитропопая комендантша начнёт выпытывать, долго ли протянет отец, и скоро ли мы освободим его комнату.