— Здравствуйте, Елизавета Романовна. Вы уж извините, что пришлось Вас обеспокоить, но мы тут сделали кое-какой перерасчёт, вот квитанции. Вы уж не задерживайте с оплатой. А как себя чувствует Ваш папа?
Мне кажется, что я не смогла скрыть нотки злорадства в голосе:
— Знаете, ему стало получше, всё-таки постоянный уход. Квитанции мы, конечно, оплатим, но вот квиточки я смогу привезти только в следующем месяце.
Болезнь сгрызла отца сразу и без остатка, но коменданту общежития об этом знать не обязательно. До тех пор, пока он жив, его комната будет числиться за ним, и вещи его должны быть в целости и сохранности. Конечно, мы с мужем уже начали потихоньку разбирать барахло, вынесли на помойку совсем уж рухлядь, приметили, что нужно будет забрать, а что раздать соседям. Но пока что всё стоит на своих местах. Мне неловко трепать вещи отца так, будто он уже умер, хотя болезнь и не оставила ему никаких шансов. Когда я представляю себе, что люди могут лежать вот так годами, я прихожу в ужас! Впрочем, врачи утверждают, что в нашем случае это продлится недолго — болезнь обнаружилась слишком поздно. «Когда начнёт кричать от боли, приходите, выпишем наркотики» — сказали доктора. Больше ничем помочь они не могут. Юлька посоветовала попробовать средство, разработанное одним доктором на основе рецептов народной медицины. Оно весьма странное, однако брошюра, которую мне дали почитать буквально на пару дней, затрёпана до дыр. Видимо, средство внушает доверие. Я решила попробовать, думая, что хуже отцу уж точно не станет, а я, попытав все доступные средства, сниму лишний груз со своей совести. Хлопот это мне прибавило изрядно, так как смесь из масла и водки нужно давать строго по часам и с непременным соблюдением пропорции вплоть до одного миллилитра. Плюс строгая диета и ионизация воздуха, от которой у меня каждый раз раскалывалась голова.
Два месяца, страшно гордая собой, я поила отца этой дрянью, но недавно меня вдруг осенило: а если это и вправду поможет остановить рост метастазов? А дальше то что? Даже если они полностью рассосутся, как утверждает автор брошюры, повреждённые ткани мозга не восстановятся никогда, и отец на долгие годы останется безумной обездвиженной колодой. Кому от этого станет хорошо? Ему? Очень сомнительно. Моему самомнению? Ах, какая я молодец, везу на себе столько говна, зато благородно! В общем, взвесив все «за» и «против», я прекратила эксперимент.
Трясясь в душной маршрутке сдавленная толпой так, что даже держаться за поручни нет необходимости, я снова нырнула в свой внутренний омут. Если смотреть со стороны, то мой брак должен выглядеть весьма удачным. У мужа своя квартира, доставшаяся ему в наследство от мамы; он работает на государственной службе с приличным окладом; выпивает, конечно, но можно сказать, что в меру. Отца моего согласился к себе забрать и даже помогает за ним ухаживать. Откуда тогда это непроходящее, разъедающее душу, ощущение беспросветности? А зависть? Стыдно сказать, как я завидую своим подругам. Самой первой из нас замуж вышла Люсенька, её дочь на год старше моего сына. Люсенька уже в разводе — не стала мириться тем, что муж изрядно выпивает. Молодец. Ещё одна подруга пробыла замужней дамой едва ли год: не сошлись характерами и расстались без сожалений и взаимных претензий. Попросту говоря, Ирке надоело без конца отмывать зубную пасту с зеркала в ванной и греть котлетки по восемь раз за вечер, дожидаясь благоверного с работы. Она рассудила, что вся эта хозяйственная ерунда отнимает кучу времени, которое можно потратить с гораздо большим удовольствием и на нечто более стоящее.
У Юльки с Ольгой на личных фронтах как-то не очень складывается, зато они полностью посвятили себя учёбе и работе (повышение квалификации, второе высшее, расширение сферы деятельности и прочие интересности). Обе получают от этого истинное наслаждение и имеют весьма радужные перспективы.
Только у одной из моих подруг муж серьёзно пьёт. И характер у него, на мой взгляд, совершенно несносный, но я и тут нашла чему позавидовать. Поскольку муж живёт на Оксанкиной жилплощади, она может выставить его в любой момент и будет спокойно жить себе дальше. А мне куда деваться? Ну, вот, совершенно понятно, откуда у меня эта зависть. Это зависть к возможностям, к перспективе выстроить свою жизнь по другому, благополучнее, счастливее. У них есть свобода! Вон Юльке стрельнуло, и она тридцатого декабря взяла билет на поезд и укатила встречать Новый год к друзьям в Ленинград. Разве я могу позволить себе такое? Нет. Вот и чувствую полнейшую безысходность. В душе трясина, зелёная вонючая жижа. Я живу с ощущением, что я полураздавленная муха в малюсеньком спичечном коробке.
***
Утро двадцать девятого февраля обещает хороший день.В окно виден кусочек неба чистого голубого цвета с розовыми перьями облаков. Если смотреть только на него, можно подумать, что уже наступило лето. На самом деле совсем даже наоборот: зима взяла реванш. На улице подморозило, ветви деревьев осыпало инеем, который теперь сверкает, отдавая глазам всю свою предсмертную красоту, тая под теми же лучами, которые и зажгли его. Я суетливо собираюсь на работу, как всегда боясь опоздать, хотя ничего мне за это не будет. Никто из начальства особо не следит за тем, кто из нас когда приходит, соблюдаем мы график или нет, как сдаём смену. До тех пор, пока не возникнут какие-нибудь проблемы, нас никто не трогает. Ещё бы! Ведь на нас троих свалили всё, что можно: вахту, гардероб и уборку. Единственная приходящая уборщица моет только первый этаж, а остальное валяем по вечерам мы, когда ухитряемся разогнать по домам заучившихся студентов. Слава богу, нас ещё двор мести не заставили!
На повороте в окна автобуса ударило солнце, яркое и наглое, широко распустившее свою горячую шевелюру. Вечно так: как моя смена, так на улице хороший солнечный денёк, а я должна сидеть в малюсенькой серой каморке об одном окне, завешанной чужими вонючими шубами. Может кому-то это покажется смешным, но я люблю свою работу. Несмотря на непрекращающуюся суету нашего творческого студенчества, на горы мусора, которые они после себя оставляют, на их ночные бдения перед просмотрами и нашествия в четыре утра за этюдниками — рассвет писать. Какое-то здесь всё родное, моё. Вот и сегодня меня ни за что ни про что охватило ликующее возбуждение, всем улыбаюсь (даже самым нелюбимым студентам), прямо-таки порхаю с тяжеленными шубами от окна гардеробной до вешалок и обратно. И всё это несмотря на бессонную ночь. Муж опять работал две смены подряд, так часто бывает. Телефона у нас нет, поэтому мне пришлось смириться с мужниными неожиданными «исчезновениями». Но я всё равно волнуюсь, всю ночь провожу в полузабытьи, а то и вообще не могу уснуть. Может он и не на работе вовсе, а к другой женщине ходит? Так сказал бы. Я ведь не против, по мне уж лучше знать, где он, чем переживать, не случилось ли чего.
Хорошо-то как! Ещё только десять вечера, а я уже закончила уборку, и меня ждёт прямо-таки царский ужин! К тарелке вермишели с куриной лапкой сегодня прибавился кусок торта. Студенты отмечали день рождения и меня тоже угостили. Дома на такую роскошь денег жалко, тортики покупаем только по большим праздникам. Какое счастье посидеть с чашкой чая в тишине и одиночестве! Я почти никогда не включаю здесь телевизор, настолько устаю от него дома. Мужнина дурацкая привычка смотреть всё подряд и беспрестанно переключать каналы доводит меня до исступления. Я сама люблю читать перед сном, но разве это возможно, когда над ухом весь вечер бубнит телевизор? Мне приходится уходить с книжкой в кухню или смотреть вместе с Женей бесконечные кровопролитные детективы и новости, что удручающе сказывается на моей нервной системе. Только на работе я имею возможность отрешиться от потока ненужной информации, остаться наедине со своими мыслями, прислушаться к собственным ощущениям и понять, которые из них мои настоящие, а которые наносные, подцепленные в случайных разговорах, навязанные обстоятельствами.
