Когда всем стало казаться, что ожидание продлится вечно, двери открылись. В центральный коридор вышли два кентавра-стражника. Они пересекли зал по всей длине и встали у выхода. Крылатые женщины с мечами и булавами выстроились вдоль решёток и отогнали от них пленников вглубь помещения. И наконец появился крылатый кентавр. Седые волосы свисали до самого лошадиного торса, синие с проседью крылья волочились по полу. Однако тело его, не прикрытое никакой одеждой кроме кожаного набедреника, выглядело здоровым и крепким. Глаза старика были закрыты. Его сопровождали две жрицы. Кентавр медленно прошёл вдоль одной решётки, в конце коридора развернулся и пошёл обратно вдоль другой. Иногда он останавливался, втягивал ноздрями воздух, поворачивал голову будто прислушиваясь. Все смотрели на него с ожиданием. Паша тихонько простонал: «Наверное, выбирает себе жертву». Кентавр тут же повернулся в его сторону и открыл веки. Глаза его были затянуты серыми бельмами.
— Что скажешь, Давр? Виновны ли эти люди? — спросила одна из жриц.
Давр молчал. Он поворачивал голову так, словно мог видеть через свои бельма, и от этого стало жутко! Но вот голос его загремел под сводами зала:
— Все эти люди невиновны! Мы должны отпустить их.
Неожиданно он развернулся и, пройдя вдоль решётки, остановился прямо напротив Олешки, фыркнул и, резко подавшись вперёд, пропел парню в ухо: «Эй, братишка, посмотри в зеркало кривое. Я смотрю туда один, а оттуда двое».
Решётки были отперты, двери открыты, и паломники ринулись на улицу. Кентавры регулировали движение, чтобы перепуганные, рвущиеся на воздух люди не передавили друг друга.
***
— На день золотой луны выпали девятка, тройка и четвёрка, — Сведующая в числах всегда говорит так тихо, что у Верховной жрицы возникает желание переспросить, но не по сану Лодилии корчить из себя глуховатую старушку и провоцировать своих соратниц на сомнения.
Сведующая в числах продолжала нашёптывать:
— Прямой связи между числами нет, она проходит по второй и третьей дугам меридиана. Открытого взаимодействия не ожидается, но последствия объединятся в будущем.
Девятка — гости, тройка — неожиданность, четвёрка — смерть.
— Как думаешь, четвёрка откуда выплыла?
— Через осевой полуоборот. Думаю, будет покушение.
— Покушение, — в задумчивости повторила Верховная жрица.
Давр вчера тоже пел что-то насчёт гостей: кто-то там летит, крылья стёрлися, вы не ждали нас, а мы припёрлися… Откуда только берётся в его голове такое паскудство? Будто он не провидец, а шут балаганный.
Именно после этого разговора Лодилия решилась вопреки традициям вооружить обеих оручниц боевыми, а не церемониальными мечами. Бывшая Верховная кипятилась по этому поводу как взбесившийся чайник, но Лодилия настояла на своём. Теперь ясно — правильно сделала. Вот тебе и четвёрка, а вот тебе и девяточка. Эту компанию Лодилия бы заметила в любом случае, даже если бы слепой Давр не стоял против них несколько минут обстоятельно принюхиваясь, а потом перепугал одного из парней до икоты. Дети из мира-пустоцвета. Всё одно к одному. Тот, кого они ждут, скорее всего тоже придёт оттуда. Наивно думать, что эти гости, странный бой у Южных Врат и срок Бога на горе простое совпадение. Не стоит попросту отпускать этих «детей подземелья».
Над площадью, по которой струились ручьи перепуганных разбегающихся людей, разнёсся усиленный магией голос Верховной жрицы.
— Я — Верховная жрица — обращаюсь к моему народу: оставьте страх, ибо справедливость торжествует. Виновный уже понёс наказание. Чтобы сомнения не терзали ваши души, я говорю вам, двери в Небесный дворец распахнуты, входите без страха, и мы встретим вас с открытыми сердцами, и пребудут дары и милости вам.
Давр, неспешной рысцой возвращающийся в свой манеж, удивлённо повёл бровями и приостановился, слушая, как сыплет бисером Верховная. « Ишь, как заегоривает, — подумал он. — Ну-ну».
Выбравшись из подвала кто-то тут же отправился в обратный путь, но многие остались в городе. Ведь всё страшное позади, а праздник продолжается! Вокруг вспыхивали огоньки костров, скоро их стало не меньше, чем звёзд на ночном небе. Люди готовили на них вкусную еду, плясали вокруг, пели и пили. Инреальностные туристы не очень-то и переживали, наверно от того, что в глубине души не воспринимали происходящее всерьёз. Им обещали некий аттракцион с гарантией того, что он окончится благополучно, и этого достаточно. Оказавшись на свободе, они сей же час вернулись к весёлому времяпрепровождению. Переходили от костра к костру, угощались едой и вином, плясали вместе со всеми, а Антон басом самозабвенно пел вместе с незнакомым кентавром песню на незнакомом языке. Повторять слова за кентавром он не поспевал, по сему ничтоже сумняшись придумывал свои, над ним хохотали, отчего он начинал орать ещё громче и вдохновеннее. Ночь не наступала, потому что весь дворец был освещён факелами, свет их отражался в белой облицовке стен, от этого вокруг было светло, ну, почти как днём.
— Смотрите! — крикнул кто-то в толпе, — Ставлю на Рыжую!
Все обернулись. С верхнего яруса дворца, так высоко, что с земли вместо людей различались лишь смутные точки, кто-то падал вниз. Это две жрицы летели к земле не раскрывая крыльев. Народ засвистел, заулюлюкал. Первой сдалась белая — она распахнула крылья чуть выше второго яруса, через секунду после неё и рыжая вышла на вираж как лётчик-истребитель из пике.
— Рыжая, Рыжая выиграла! — заорали в толпе.
Рядом кто-то из старших заворчал, что дурной пример заразителен. Оручницы, первые после Верховной, а не разумеют, что на них насмотревшись, молодёжь так же вот сигают чёрт-те откуда и суставы себе вывихивают так, что потом по году в воздух подняться не могут.
Вдруг свет стал гаснуть: дворец сверху вниз окутывала тьма, костры вокруг накрывали или заливали. Пришла пора самой таинственной части праздника. Из-за деревьев выполз на небо огромный оранжевый диск луны, и над площадью раздалось мерное низкое гудение — это взяли первую ноту старые кентавры. Затем к ним присоединились более высокие голоса, протяжно выводящие каждый свою партию, негромко, но уверенно. Странное пение накрыло весь город, и Олешка тоже вдруг запел, будто он всегда знал эту мелодию. Со звуками он выдыхал из себя свои страх и непонимание. Ведь явно же, что последние слова Давра относились именно к нему, но что они значили? Этот вопрос терзал парня всю ночь, но теперь он, наконец, избавился от него, выложил в таинственной чужой, но такой своей песне.
На рассвете песня стихла, сошла на нет. В тишине спящего города звонко разносился цокот копыт, во дворе замка, где прикорнули на чьих-то повозках ребята, появился кентавр с шерстью цвета спелой вишни. У него на спине, накрывшись попоной, лежала Хильге. Согнутыми коленями она обхватила лошадиные бока, сложив стопы на атласном тёмном крупе. Одна рука её была подложена под щёку, другая свесилась вниз. Кентавр, улыбаясь, легонько стеганул наездницу хвостом.
— Холо! — воскликнула она испуганно, — зачем разбудил ты меня?
— Пора. Приехали. У тебя, между прочим, крылья есть, а я таскаю тебя на своём горбу.
— Ты кентавр, а не верблюд, и у тебя тоже вырастут крылья, чего возмущаешься?
— Это ты возмущаешься. А у меня крылья вырастут лет через двести. Ты тогда тоже будешь носить меня на ручках?
Кентавр ушёл, а жрица, сладко зевнув, уставилась на ребят. Не спали только Паша и Анна.
— Хотите, что покажу? — спросила она вдруг скорчив гримасу, как делают дети детсадовского возраста. — Не будите остальных. Это будет, я бы сказала, несколько интимное зрелище, — и повела их вглубь дворцового парка.
— Вас Хильге зовут? — сбивчиво зашептала Анна, — А можно я спрошу? Вот у нас там есть натурщица, она так на Вас похожа, что, ну, просто, как близнец. Это почему?
— Ну, просто, вот, на самом деле это тоже я, только в вашей реальности. И я даже могу приблизительно знать, что там со мной происходит.
